Екатерина Кубрякова: Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили

© Е. Кубрякова, текст, фото, 2025

© Александра Конакова, коллажи, 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

В коллаже на обложке использованы фотографии: Kartashova, DmyTo / Shutterstock / FOTODOMИспользуется по лицензии от Shutterstock / FOTODOM

* * *

Незаконное потребление наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов причиняет вред здоровью, их незаконный оборот запрещен и влечет установленную законодательством ответственность

Обращение к читателю

Задумывались ли вы, идя привычным маршрутом от работы до дома, посещая банк и поликлинику, сидя на концерте в богато украшенном отреставрированном зале, что где-то здесь, в параллельной петербургской реальности, проходит другая жизнь – истории людей, которые в этих самых стенах любили, страдали, чувствовали? Смотрели в те же окна и видели тот же пейзаж.

Ступеньки, по которым вы поднимаетесь, слышат стук стертых каблуков Ахматовой. За вашим столиком в кафе сидит перед дуэлью Пушкин, а в здание метро, куда вы забегаете, погруженные в свои мысли, вместе с вами влетает императрица, спешащая на бал. За тот же камень, о который вы споткнулись сейчас, спотыкается убегающий от своих убийц Распутин, а раскидистый кедр, под которым вы прячетесь от солнца, поливает Екатерина II, обдумывая письмо Вольтеру.

Эта книга о домах как свидетелях судеб, о зазеркалье, в котором в этот самый момент происходят тысячи историй на том месте, где сейчас стоите вы. Стены старых петербургских домов сохранили образы своих героев, реальных и вымышленных, а мы, спустя десятки и сотни лет, стоит лишь потянуть за зыбкую нить времени, сможем услышать их тихие и звонкие, резкие и мягкие, печальные и радостные голоса, доносящиеся из распахнутых окон.

Дом княгини Голицыной (1840, Тон)
Малая Морская ул., 10

«…Очутился он в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры. Улица была заставлена экипажами, кареты одна за другою катились к освещенному подъезду. Из карет поминутно вытягивались то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то дипломатический башмак. Шубы мелькали мимо величавого швейцара. <…>

Германн затрепетал. <…>…Ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев»^[1].

Именно в эти окна всматривался одержимый азартом Германн, герой пушкинской «Пиковой дамы», в надежде проникнуть в таинственный дом и узнать карточный секрет сварливой старухи-графини.

Сходство с реальной хозяйкой дома, 90-летней княгиней Натальей Голицыной, было очевидным. После выхода повести все эти «стройные ножки» и «гремучие ботфорты» узнали в героине княгиню Голицыну, к которой сами именно так и приезжали на поклон. Совпали и манеры своенравной статс-дамы (княгиня была надменна, строга и очень умна), пугающая внешность (к старости у Голицыной появились усы и борода, за что ее прозвали «Princesse Moustache»), скупость (сыновья боялись попросить у матери законного наследства и получили причитающиеся блага незадолго до собственной смерти), и сюжет (в свете ходил анекдот, рассказанный Пушкину внуком Голицыной, о том, что в парижской молодости, когда она бывала при дворе самой Марии Антуанетты и проигралась в фараон, авантюрист граф де Сен-Жермен открыл ей три заветных карты, гарантирующих выигрыш). Но самое главное совпадение повести и реальности – этот дом.

Малая Морская улица, 10

Адрес на углу Малой Морской и Гороховой был знаком всему Петербургу. Голицына, обласканная при дворе четырех императоров (от Екатерины II до Николая I), была одной из самых влиятельных женщин страны. Каждый офицер, отличившийся на службе, входил в эти двери за одобрением, каждая дебютантка, выходившая на «рынок невест» – за благословением. Даже императорская семья боялась пропустить именины важной особы, всю жизнь служившей им и их предкам. Впрочем, Голицына только императора и удостаивала эмоционального приема – остальную бесконечную череду знати княгиня принимала в этом доме, не вставая и почти не двигаясь. Слепнущей хозяйке диктовали имя и чин вошедшего, который удостаивался либо холодного кивка, либо улыбки в зависимости от статуса. Именитых гостей скупая княгиня принимала без пышности – владелица 16 тысяч душ и огромного состояния вместо ужина и развлечений предлагала гостям лишь лимонад.

«Германн стал ходить около опустевшего дома: он подошел к фонарю, взглянул на часы, – было двадцать минут двенадцатого. Германн ступил на графинино крыльцо и взошел в ярко освещенные сени. Швейцара не было. Германн взбежал по лестнице, отворил двери в переднюю и увидел слугу, спящего под лампою, в старинных, запачканных креслах. <…> Германн вошел в спальню. Перед кивотом, наполненным старинными образами, теплилась золотая лампада. Полинялые штофные кресла и диваны с пуховыми подушками, с сошедшей позолотою, стояли в печальной симметрии около стен, обитых китайскими обоями. <…> По всем углам торчали фарфоровые пастушки, столовые часы работы славного Leroy, коробочки, рулетки, веера и разные дамские игрушки…

<…>…Cправа находилась дверь, ведущая в кабинет; слева, другая – в коридор. Германн ее отворил, увидел узкую, витую лестницу…»^[2]

Неизвестно, бывал ли Пушкин в доме Голицыной. Однако в повести он точно описал ее спальню с потайной винтовой лестницей и часы Leroy, сохранившиеся, кстати, до сих пор.

«Германн… ощупал за обоями дверь и стал сходить по темной лестнице, волнуемый странными чувствованиями. По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, в такой же час, в шитом кафтане, причесанный a l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться…»^[3]

Сердце Голицыной перестало биться в один год с сердцем вдохновленного ее образом поэта. Пушкину было 37, его «Пиковой даме» – 93.

После смерти одной из самых влиятельных женщин России, 47 лет прожившей в этом доме, государство выкупило его для военного министра графа Чернышева, которого княгиня когда-то унизила, не ответив на поклон. Чернышев, значительно перестроивший здание, владел домом до революции. В советское время здесь размещались медицинские учреждения – еврейская лечебница, Красный Крест, госпиталь. Спальня Пиковой дамы стала спальней сестер милосердия. Сейчас здесь находится поликлиника МВД, и от интерьеров XIX века почти ничего не сохранилось. Только фасад еще бормочет голосом обезумевшего Германна: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!»^[4]

Список источников

1. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.

2. Братья Булгаковы: письма. – М.: Захаров, 2010. – Т. 2 / Письма 1821–1826 гг.

3. Бройтман Л. И. Гороховая улица. – СПб, Крига, 2010.

4. Весь Ленинград – 1926.

5. Ленинград. Краткая адресно-справочная книга. – Лениздат, 1973.

6. Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба, 1993.

7. Пушкин А. С. Дневники. Записки. // Наука, 1995.

8. Пушкин А. С. Пиковая дама // Библиотека для чтения. – 1834. – Т. 2.

9. Синдаловский Н. История Петербурга в преданиях и легендах // Центрполиграф, 2016.

10. Телефонный справочник «Весь Петербург – 2009».

11. Толстой Ф. М. Воспоминания // Русская Старина, 1871.

Доходный дом Шиля (1832, Пель)
Вознесенский пр., 8

«Двадцать второго, или, лучше сказать, двадцать третьего апреля (1849 года), я воротился домой часу в четвертом…, лег спать и тотчас же заснул. Не более как через час я, сквозь сон, заметил, что в мою комнату вошли какие-то подозрительные и необыкновенные люди. Брякнула сабля, нечаянно за что-то задевшая. Что за странность? С усилием открываю глаза и слышу мягкий симпатический голос: „Вставайте!“

Смотрю:…пристав, с красивыми бакенбардами. Но говорил не он; говорил господин, одетый в голубое, с подполковничьими эполетами.

– Что случилось? – спросил я, привставая с кровати.

– По повелению… <…>

– Позвольте же мне… – начал было я.

– Ничего, ничего! Одевайтесь. Мы подождем-с, – прибавил подполковник еще более симпатическим голосом.

Пока я одевался, они потребовали все книги и начали рыться; немного нашли, но все перерыли. Бумаги и письма аккуратно связали веревочкой. Пристав обнаружил при этом много предусмотрительности; он полез в печку и пошарил моим чубуком в старой золе. Жандармский унтер-офицер по его приглашению стал на стул и полез на печь, но оборвался с карниза и громко упал на стул, а потом со стулом на пол. Тогда прозорливые господа убедились, что на печи ничего не было. <…>

Вознесенский проспект, 8

Мы вышли. Нас провожали испуганная хозяйка и человек ее, Иван, хотя и очень испуганный, но глядевший с какою-то тупой торжественностью, приличною событию, впрочем, торжественностью не праздничною. У подъезда стояла карета; в нее сели солдат, я, пристав и подполковник»^[5].

На третьем этаже этого дома, принадлежавшего купцу Якову Шилю, снял комнату в квартире одного из жильцов 26-летний Федор Достоевский. Молодой литератор, по своему обыкновению бродивший по улицам, разговаривая с самим собой, в первые месяцы жизни на новом месте входил в эти двери с улыбкой, повторяя слова Белинского: «Вам правда открыта… новый Гоголь… будете великим писателем». Достоевский заслужил такую похвалу за «Бедных людей», мгновенно принесших ему внимание в литературных кругах Петербурга.

Вдохновленный признанием самого Белинского, называвшего на своих вечерах начинающего писателя не иначе как новым гением, Достоевский торопился домой, чтобы здесь, попросив у хозяйки свечу, запереться в своей комнате и продолжить творить.

В этих стенах появились на свет «Белые ночи», «Чужая жена…», «Двойник» и другие небольшие произведения. Ожидаемого успеха они, однако, не принесли. Скорее наоборот. И вот уже Достоевский нервно плетется в этот дом, бурча под нос: «Рыцарь горестной фигуры! Достоевский, юный пыщ, на носу литературы ты вскочил, как яркий прыщ…» Это Некрасов с Тургеневым решили спустить с небес на землю нового гения, да и сам Белинский признался, что поспешил с дифирамбами и новыми рассказами совершенно недоволен.

В эту непростую пору разочарованный писатель с участившимися на нервной почве припадками эпилепсии приятное общение находил в кружке петрашевцев, критиковавшем государственное устройство. За участие в нем его и арестовали, забрав в ночи прямо из этого дома в Петропавловскую крепость, где после 8 месяцев заключения его повели на смертную казнь. Как потом оказалось, казнь была инсценировкой, и заключенные, уже попрощавшиеся с жизнью, связанные и с мешками на голове, вдруг услышали приказ о помиловании.

Дом Шиля был последним петербургским пристанищем молодого Достоевского. В следующий раз он окажется в городе лишь через 10 лет, пройдя через каторгу и ссылку. И в память о себе, юном вольнодумце, поселит в доме Шиля (только по другому адресу) своего знаменитого героя: «Я Родион Романович Раскольников, бывший студент, а живу в доме Шиля, здесь в переулке, отсюда недалеко, в квартире нумер четырнадцать. У дворника спроси… меня знает»^[6].

Список источников

1. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.

2. Гроссман Л. П. Достоевский. – М.: Молодая гвардия, 1962.

3. Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. Текст произведения. Источник: Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. Л., «Наука», 1989. Том 5.