Лицо Мэлиса мрачнеет, но Вик снова кивает, уже поднимаясь с кресла.

Рэнсом и Мэлис целуют меня еще раз, и хотя Вик этого не делает, он бросает на меня многозначительный взгляд, после чего они направляются к двери.

– Дай нам знать, если тебе понадобится помощь в поисках компромата на Оливию, – говорит он. – Мы сделаем все, что в наших силах.

– Спасибо, – говорю я ему. Всем им.

Глядя, как они покидают меня, я чувствую себя так, будто разрываюсь надвое, будто мое сердце уплывает вместе с ними. С практической точки зрения это хорошо, что они ушли, ведь я переживала, что парень, следящий за моим домом, найдет их здесь, но как только они уходят, я начинаю по ним скучать.

Чувство, что эта квартира слишком большая и пустая, усилилось с момента переезда. Особенно теперь, когда я знаю, что это был не столько подарок, сколько роскошная тюрьма, в которой Оливия будет держать меня, пока не заставит выйти замуж за Троя. Возможно, она и не решилась бы заставить меня жить под ее крышей до свадьбы, но это ненамного лучше. Просто еще одно проявление ее власти, еще одно доказательство того, что я ей с самого начала была безразлична.

С минуту я стою посреди гостиной, собираясь с силами, а затем принимаюсь за обычные дела, которые хоть как-то могут помочь отвлечься от паники, таящейся на задворках моего сознания. Желудок громко урчит, и в этот момент я осознаю, что ничего не ела с момента похорон.

Просто безумие, что сегодня тот же самый день. Мне кажется, будто та девушка, которая больше всего заботилась о том, чтобы похоронить свою приемную мать, была совершенно другим человеком, нежели я нынешняя.

Я иду на кухню и разогреваю консервированный суп, наблюдая, как жидкость пузырится в кастрюле. К нему готовлю тосты, как делала в детстве, но к тому моменту, как сажусь за кухонный стол с дымящейся тарелкой, мне даже есть их не хочется.

Я чувствую голод, но желудок скручивается в узел, а аппетит пропадает.

Но я заставляю себя есть маленькими кусочками, макаю хлеб в бульон и съедаю половину, прежде чем сдаюсь и выбрасываю все в раковину. После этого я запускаю измельчитель мусора, и у меня в ушах отдается резкий скрежещущий звук, затем я выключаю его.

Я возвращаюсь через гостиную в свою спальню и выключаю свет. Уже вечер, на улице стемнело, и я надеюсь, что, если внутри тоже будет темно, охранник на улице не будет слишком пристально наблюдать за мной. Одна только мысль о том, что он где-то там, возможно, докладывает о моих передвижениях Оливии, заставляет меня содрогаться и чувствовать тошноту.

А еще я чувствую себя грязной после долгого дня и всего, что случилось, поэтому включаю душ с максимальной температурой, какую только могу выдержать, и встаю под струю, тщательно отмываясь.

На самом деле это не помогает. Все, о чем я могу думать, – это о том, что если мне придется выйти замуж за Троя, я никогда больше не почувствую себя по-настоящему чистой.

В своей старой квартире, когда чувствовала себя паршиво, я вставала под горячую воду до тех пор, пока она не холодела и не давала мне понять, что я проторчала там слишком долго. Теперь подобного сигнала у меня нет, так как водонагреватель в этой квартире работает намного лучше. Поэтому мне приходится заставить себя выйти. Дрожа, я вытираюсь полотенцем, а после возвращаюсь в спальню и надеваю пижаму.

Одеваясь, я бросаю взгляд на те места, где установлены камеры. Я знаю, что они все еще включены, и надеюсь, что Вик наблюдает за мной. Мне становится не так одиноко, когда я думаю о том, что он находится своей комнате и, сидя за столом, смотрит на меня.

Я ложусь в постель и, достав телефон, открываю переписку с Виком. Но вместо того, чтобы отправить ему сообщение, решаю позвонить. Мне просто хочется услышать его голос.

– Уиллоу, – бормочет он, поднимая трубку после первого же гудка. – Что-то не так?

– Привет, – шепчу я. – Нет, все в порядке, я просто… ну, многое не так, но ничего нового, если ты об этом.

– Хорошо. Думаю, ты сыта по горло всеми этими «не так».

Я испускаю сокрушенный вздох.

– И не говори. – Я снова бросаю взгляд на камеры. – Ты смотришь?

– Да, – говорит он. – Я всегда хочу смотреть на тебя, но сейчас чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Его признание согревает мое сердце. Трудно поверить, что когда-то я считала Вика холодным роботом. Он чувствует так же глубоко, как и его братья, – просто у него меньше идей, что с этими чувствами делать.

Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох и выдыхаю, все еще прижимая телефон к уху.

– Повисишь на линии, пока я не засну? – тихо спрашиваю я, и щеки слегка краснеют. – Нам не обязательно разговаривать. Просто хочу слышать тебя на другом конце провода. Одной сейчас быть совсем нет желания.

– Конечно. Тебе нужно отдохнуть, если сможешь.

– Знаю. Я постараюсь. Спокойной ночи, Вик.

– Спокойной ночи, мотылек.

Я ерзаю на кровати, устраиваясь поудобнее, и сжимаю в руке телефон, словно это мое самое дорогое, что у меня есть. Звук его ровного дыхания успокаивает, как я и надеялась, но я по-прежнему слишком взвинчена и напряжена, чтобы заснуть.

После минуты или двух молчания я снова заговариваю:

– Эй, Вик?

– Хм?

Я открываю рот, но из него ничего не выходит. Мне так много всего хотелось бы сказать. Например, как сильно я его ценю, или как рада, что узнала его лучше. Я могла бы сказать, что до сих пор вспоминаю тот раз, когда он поцеловал меня, и как бы я хотела, чтобы он сделал это снова. Или что, кажется, влюбляюсь в него. Слова вертятся у меня на языке, но я трусиха и ни за что не признаюсь.

Вместо этого я просто с трудом сглатываю и шепчу:

– Спасибо тебе. За все.

– Конечно, – повторяет он, будто все, что он и его братья сделали для меня, так естественно.

Я слышу, как он печатает на клавиатуре, и представляю себе, что он делает то, что у него всегда получается лучше всего, – работает за компьютером, чтобы помочь своим братьям и мне. Ровные щелкающие звуки сливаются с мягким ритмом его вдохов и выдохов, и через некоторое время мои глаза закрываются.

Но даже когда усталость накрывает меня, спокойствие так и не приходит.

6. Уиллоу

Мои странные и бессвязные сны перескакивают с одного на другое.

Во всех них главную роль играет моя бабушка, стоящая, словно статуя, с прямой, как шомпол, осанкой и холодным взглядом. Когда она улыбается, у меня мурашки бегут по коже, и куда бы я ни пыталась убежать, она всегда рядом.

Мне снова снится больница, но на окнах решетки, а дверь заперта снаружи. И вот я вижу, как полиция проводит Оливию через дверь в мою палату.

Сердце бешено колотится в груди, меня охватывает паника. В отличие от того случая, когда я встретила ее в реальной жизни, на этот раз, просто взглянув на нее, я понимаю, что она нехороший человек.

– Подождите! – кричу я, когда полицейский уходит. – Не оставляйте меня с ней. Она убийца. Воплощение зла.

Полицейский хмурится, бросая на меня взгляд, полный жалости, как будто думает, что я потеряла связь с реальностью.

– Она твоя бабушка, – говорит он умиротворяющим и покровительственным тоном. – И она желает тебе только лучшего. Она никогда не делала ничего плохого.

– Это ложь! – воплю я, пытаясь сбросить простыни. – Она убила мою мать. И пыталась убить меня. Уведите ее от меня! Пожалуйста!

Я пытаюсь спрыгнуть с больничной койки, отчаянно желая убежать, но обнаруживаю, что прикована к ней. Толстые стальные наручники обхватывают мои запястья и лодыжки, и когда я пытаюсь пошевелиться, они с грохотом ударяются о толстые прутья по бокам кровати.

– У нее истерика, – говорит Оливия полицейскому. Ее голос звучит не так холодно и резко, как когда она говорила, что мне придется выйти замуж за Троя, а по-доброму, как вначале, когда она хотела заманить меня и заставить доверять ей. – Она пережила ужасное испытание, но сейчас ей больше всего нужна ее семья. Я позабочусь о ней. Не волнуйтесь.

Полицейский кивает, а я качаю головой, дергаясь всем телом и пытаясь высвободить запястья из наручников.

– Нет, пожалуйста! Не верьте ей! Помогите мне!

Оливия подходит ближе к кровати, и я сопротивляюсь сильнее, лязг металла о металл наполняет мои уши, цепи гремят и трясутся.

Но деваться некуда. Она приближается ко мне.

Наклоняется и…

Мои глаза резко открываются, и я делаю прерывистый вдох. Я ворочаюсь в постели, и меня охватывает холодное облегчение, когда я понимаю, что не прикована к ней. Вместо жесткой больничной койки я лежу на мягких простынях из египетского хлопка, которые выбрала для меня Оливия, и, честно говоря, чувствую себя ненамного лучше.

Сердце бешено колотится; из-за ночного кошмара я испугана, вся на нервах.

– Уиллоу?

Сначала я вздрагиваю, услышав далекий голос где-то рядом с ухом, но потом понимаю, что это Виктор. Телефон все еще лежит на подушке, и, хотя в окно уже льется утренний солнечный свет, он еще на связи. Как и обещал.

– Ты в порядке? – спрашивает он, когда я сильнее прижимаю телефон к уху, и пусть его голос звучит в основном нейтрально, я могу представить, как бы Вик посмотрел на меня, если бы был здесь.

– Мне… приснился кошмар, – говорю я ему, проводя свободной рукой по лицу. Когда он рядом, я чувствую себя лучше. Даже если мы не в одной комнате, я знаю, что он слышит и видит меня, что присматривает за мной.

– Хочешь поговорить об этом? – спрашивает он.

Я качаю головой и с трудом сглатываю.

– Нет. Ты вообще спал? Или всю ночь просидел, согнувшись над компьютером?

Он издает негромкий смешок, и я улыбаюсь, представляя, как его губы растягиваются в улыбке.

– Немного, – говорит он. – Вскоре после того, как ты заснула.

Это заставляет меня чувствовать себя еще лучше. Я думаю о том, что мы вроде как были рядом всю ночь. Возможно, это было самое близкое к «обнимашкам» с Виктором.

– Как поживают ребята? Мэлис вчера был… сильно взбешен.

– Да уж, – отвечает Вик. Как и все они, но он этого не говорит, хотя я все слышу в его тоне. – И он все еще в бешенстве. Хлопает дверцами шкафчиков на кухне. А Рэнсом… ну, он тоже не в духе. В гараже торчит, но я не слышу, чтобы он над чем-то работал.

Я определенно могу себе это представить. Мэлиса, топающего туда-сюда, будто у него над головой витает грозовая туча ярости. Его личный локализованный ураган, бушующий вокруг и делающий опасным приближение к нему для кого-либо, кроме немногих избранных.

Немного сложнее представить не в духе Рэнсома, ведь он обычно такой жизнерадостный, по крайней мере, по сравнению с двумя его братьями. Однако ситуация у нас серьезная и странная, так что вполне логично, что он ведет себя иначе.

– С ними все будет в порядке, – обещает Виктор, отвлекая меня от мыслей. – В любом случае, мы больше беспокоимся о тебе.

– Со мной тоже все будет в порядке. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Я собираюсь сделать все, что в моих силах, и…

Меня прерывает звуковой сигнал, означающий, что мне звонят по другой линии. Когда я отрываю телефон от уха, чтобы посмотреть на экран, то вздрагиваю, увидев, что это Оливия.

– Мне нужно идти, – торопливо говорю я Вику. – Оливия звонит.

– Хорошо, – говорит он, но я слышу напряжение в его голосе. – Береги себя, мотылек. И будь осторожна.

– Взаимно.

Он кладет трубку, а я отвечаю на звонок бабушки, и вся приятная, теплая энергия, которую я почувствовала во время разговора с Виком, исчезает меньше чем за секунду.

– Что? – спрашиваю я, даже не утруждая себя притворной вежливостью.