Как только я вновь становлюсь сосредоточенным, то возвращаюсь к столу и начинаю изучать работу, которую мы должны выполнить для Икса. Если нам придется делать это дерьмо для нее, то я хочу убедиться, что у нас есть вся необходимая информация, чтобы не действовать вслепую. Она и раньше подставляла нас на заведомо провальных заданиях, и хотя я не думаю, что Оливия намерена убить нас теперь, когда мы стали рычагом давления на Уиллоу, я не настолько ей доверяю, чтобы рассчитывать на случай.

Несколько минут спустя я краем глаза замечаю какое-то движение на записи из квартиры Уиллоу, и мое сердце сжимается, когда я вижу, как она заходит домой.

По крайней мере, она вернулась туда, откуда я могу за ней присматривать. Она хоть и не в целости, но в безопасности. Я периодически поглядываю на запись во время работы, и это в некотором смысле успокаивает. Если бы мы не были в таком дерьме, то это было бы почти… приятно.

Провести день вот так, наблюдая, как Уиллоу бродит по квартире, довольно легко.

Около семи я спускаюсь вниз, чтобы перекусить, а затем сразу возвращаюсь наверх. Несколько часов спустя я смотрю, как она забирается в постель, и бросаю взгляд на свой телефон на столе, надеясь, что она позвонит. Но потом я вижу, как она закрывает лицо руками, а ее плечи трясутся.

Она плачет.

Я хватаю телефон и молниеносно набираю ее номер.

Уиллоу слегка всхлипывает, когда берет трубку.

– Привет.

Она пытается скрыть слезы в голосе, но я-то все знаю.

– Что не так? – спрашиваю. – Что случилось? Чего хотела от тебя бабушка?

– Это просто… – Уиллоу замолкает и прерывисто вздыхает. – Это было так ужасно.

– Что именно? – Мой желудок сжимается в узел. – Что она заставила тебя сделать?

– Да все было ужасно, в целом. Я приехала, а там был Трой. Они говорили обо мне, как о машине, или корове, или еще о чем-то неодушевленном. Болтали о сделке, как будто я вообще не человек. Это просто отстой, и он сам отстой, и теперь я должна выйти за него замуж.

Я прищуриваюсь. Она явно не рассказывает мне всей истории. Случилось что-то еще, но Уиллоу не хочет, чтобы я знал. Что… в некотором смысле имеет смысл. Ничего хорошего там произойти не могло, к тому же мы не можем просто пойти и вышибить дверь Оливии Стэнтон, чтобы заставить ее заплатить за это. Мы даже не можем убрать этого ублюдка Троя, не перейдя черту и не усугубив ситуацию.

– Уиллоу… – Я даже не знаю, что сказать, чтобы утешить ее.

– Мы можем просто… поговорить о чем-нибудь другом? – спрашивает она. – Я слишком взвинчена и расстроена всей этой ситуацией, так что не очень хочу о ней говорить.

– Конечно, – мгновенно соглашаюсь я.

Я мало чем могу ей помочь, но, по крайней мере, это сделать могу.

– Спасибо. Что ты делал сегодня?

Это тоже сложная тема, учитывая, что ее бабушка только что дала нам очередную работу, но я опускаю эту часть.

– Я немного поиграл в няньку для Мэлиса и Рэнсома. Они провели большую часть утра, ругаясь друг с другом, как дети, поэтому мне пришлось разогнать их по углам.

Уиллоу тихо хихикает, что вызывает у меня легкую улыбку.

– Не могу представить Мэлиса в «углу».

– Это продолжалось недолго. Он вылетел из дома минут через пять.

– А вот это я могу себе представить. Что еще?

– Еще слегка переорганизовал свою спальню. Ну, наверное, лучше сказать «навел там порядок». Рэнсом вечно оставляет после себя какие-то мелочи, и я все это вернул в его спальню.

– Разложил по полочкам?

От кого-то другого это замечание могло бы показаться насмешкой, но когда его произносит Уиллоу, я слышу в ее тоне только знакомое тепло.

– Нет, – отвечаю я. – Просто закрыл дверь, пусть сам разбирается. Ты что-нибудь ела сегодня?

– Да. Особого аппетита не было, но, когда я вернулась, сделала сэндвич с арахисовым маслом. Это напомнило мне о тебе.

Я откидываюсь на спинку стула, вспоминая, как в первый раз приготовил ей сэндвич.

– Вкусно было?

– Угу. Как там твои запасы? Или Мэлис и Рэнсом снова совершили набег, потому что у них закончилась их дьявольская версия арахисового масла?

Я усмехаюсь.

– Я заставил их купить большую банку, так что больше такого не повторится. На днях я видел, как Рэнсом дважды обмакивал один и тот же нож в арахисовое масло и нутеллу, и чуть не запретил ему появляться на кухне.

– Фууу, – тянет Уиллоу, и я бросаю взгляд на экран. На нем она тепло улыбается.

Между нами повисает пауза, приятное молчание, затем Уиллоу делает глубокий вдох.

– Можно вопрос? – бормочет она.

– Да.

– Ну, я думала о тех разах, когда ты кормил меня, а еще о том, как… как ты поцеловал меня. А потом убежал. Мне просто интересно, почему.

Мои плечи напрягаются, чувство легкости исчезает. Я делаю глубокий вдох и стискиваю зубы.

– Почему поцеловал или почему сбежал?

– И то, и другое, наверное.

Я вообще не хочу об этом говорить… но пусть и чувствую себя неловко, все же хочу продолжать отвлекать Уиллоу от ее страхов. И лгать ей тоже не хочется. Поэтому я говорю правду:

– Я поцеловал тебя, потому что хотел этого. Потому что ничего не мог с собой поделать. Ты была прямо там, и я просто… нуждался в этом. И, видимо, этого оказалось слишком много для меня.

– Что значит, слишком много? – тихо спрашивает она.

– Я… кончил только от поцелуя с тобой, мотылек. – Я делаю еще один вдох, стараясь, чтобы мой голос звучал размеренно и контролируемо. – Я видел тебя с Мэлисом и Рэнсомом. Видел, как они трахали тебя до тех пор, пока у тебя не закатывались глаза и ты не кончала с ними. И я знаю, что никогда не смог бы дать тебе этого.

– Виктор…

– Я полностью теряю контроль, стоит мне только прикоснуться к тебе, – говорю я ей. – А мне нужен этот контроль. Я не могу… не могу прикоснуться к тебе, не потеряв самообладания, а справиться с этим чувством я не в состоянии. Это слишком. Я не такой, как они, и это так…

Я замолкаю, даже не зная, как закончить это предложение. Я слышу разочарование и стыд в собственном голосе, поэтому закрываю глаза, крепче сжимая телефон.

Сломан. Я бесконечно, безвозвратно сломан.

8. Уиллоу

Вик дышит через динамик телефона, и мое сердце замирает. Его слова все еще звучат у меня в ушах, и я прикусываю губу, переваривая их. Он кажется таким расстроенным, таким недовольным собой и, вероятно, немного смущенным. Вик гордился своим самообладанием, умением сохранять хладнокровие и делать то, что нужно, и тут появляюсь я. И все переворачиваю с ног на голову.

Ясно, что он хотел бы быть лучше в подобных вещах, больше походить на своих братьев, и что это новое чувство для него. Он говорит так, словно хочет сдаться, словно ожидает, что я откажусь от него.

Но я не стану.

И хотя он может быть смущен тем, что произошло между нами на кухне, у него для этого нет никаких причин. Я бы никогда не стала укорять его за это.

И, по правде говоря, какой-то части меня нравится осознавать, что я нужна ему настолько сильно, что он может кончить, просто поцеловав меня.

– Прости, – говорит он после долгой паузы, возвращая разговор в прежнее русло. – Я не должен был взваливать все это на тебя. Я…

– Нет, – перебиваю я. – Все в порядке. Я спросила и рада, что ты мне ответил. Рада, что теперь знаю. И еще, Вик, есть много вещей, которые мы можем делать, не прикасаясь друг к другу. Ты ведь помнишь, да?

Произнося последнюю фразу, я смотрю в камеры, вспоминая то время, когда я ласкала себя так, как он хотел, а он смотрел на меня и слушал, как я кончаю. Он говорил мне, что делать, и просто слышать его голос, дающий мне указания, было одним из самых волнующих ощущений, которые я когда-либо испытывала.

От одной мысли об этом у меня по спине пробегают мурашки, и по резкому вдоху Вика я понимаю, что он тоже думает об этом.

– Сегодня… сегодня тот день, когда ты удовлетворяешь себя? – спрашиваю я его, и мое сердце учащает свой ритм.

– Да, – отвечает он хриплым голосом. – Сегодня один из таких дней.

Я высовываю язык и быстро облизываю губы. Это продолжение того, что мы делали раньше, когда он наблюдал за мной, и я не знаю, стоит ли просить о большем, но хочу. И раз уж мне теперь известно, что он сбежал из кухни, потому что почувствовал себя подавленным и смущенным, а не из-за моих действий, я чувствую себя менее неуверенно.

– Можно я… посмотрю? – шепчу я. – Мне бы очень этого хотелось.

Вик на другом конце провода на мгновение замолкает, и я продолжаю:

– Ты много раз наблюдал за мной, – говорю я. – Когда я была одна, с твоими братьями, или устраивала шоу только для тебя. – Я слегка улыбаюсь, прикусывая нижнюю губу. – Ты тоже можешь посмотреть на меня. Но я хочу увидеть, как ты кончаешь, Вик, только ради меня. Будем лишь мы вдвоем. Я хочу испытать это с тобой.

Вик делает глубокий вдох, и я слышу, как он вздрагивает. Наверное, он снова теряет контроль. Я нарушила его тщательно продуманное планирование и распорядок дня. Но, может, это и к лучшему. Если мы оба хотим этого, то, возможно, сначала должно быть слегка неловко.

– Уиллоу… – выдыхает он.

– Пожалуйста? Я хочу это увидеть. Наблюдать, как ты дрочишь в туалете клуба той ночью, было одним из самых горячих зрелищ, которые я когда-либо видела. Я почувствовала, как твоя сперма пропитала мою киску, и это было чертовски приятно. Я… Боже, я столько раз думала об этом. Мне хочется снова увидеть, как ты кончаешь.

Я удивлена, как легко слова слетают с моего языка, отчего чувствую теперь себя странно. Я едва ли хороша в том, что касается непристойностей и их озвучивания. Но время, проведенное с братьями Ворониными, когда те в порыве страсти говорили мне всякие грязные вещи, помогло мне почувствовать себя более раскованно, более естественно.

У них по-прежнему получается лучше, чем у меня, но я знаю – с Виктором мне нужно быть доминанткой. У меня ощущение, что если бы он хоть раз отпустил себя, то уже не смог бы сдерживаться вообще никогда. Но сейчас он держит себя под строгим контролем. Ему нужен кто-то, кто поможет ему выбраться из этой скорлупы и получить то, что он хочет.

Я жду его ответ и удивляюсь, когда экран моего телефона загорается, переключая вызов на видеозвонок. На экране появляется лицо Вика, и я улыбаюсь, отмечая, какой же он красивый. У него такие же черты лица, как у Мэлиса, но почему-то у каждого из них они выглядят по-разному – особенно теперь, когда я узнала их лучше. У Виктора сильная и угловатая челюсть и выступающие скулы, которые каким-то образом подчеркивают его голубые глаза, делая их еще более выразительными.

Видя его на маленьком экране своего телефона, я начинаю скучать по тем дням, когда жила с ними и могла видеть его постоянно. Когда мы сидели у них на кухне за сэндвичами с арахисовым маслом или кофе и говорили о наших семьях или о характере работы Вика. Несмотря на то, что тогда наши отношения были немного натянутыми и неловкими, это была та близость, в которой я нуждалась. В которой я все еще нуждаюсь.

Честно говоря, сейчас даже больше.

– Привет, – шепчу я, слегка помахав ему.

На его губах появляется улыбка, и хотя он выглядит неуверенным и даже немного испуганным, он, по крайней мере, кажется счастливым.

– Привет, – говорит он в ответ. Затем слегка морщится. – Я не… Я не уверен…

– Ничего страшного, если ты не хочешь, но… попробуешь? – тихо спрашиваю я. – Не думай об этом слишком много.

Он фыркает.

– Ты же знаешь меня, мотылек. Много думать обо всем – моя работа. Кто-то в этой семье должен это делать.

Я усмехаюсь.

– Ладно, справедливо. Но не сейчас. Сейчас нет кризиса. По крайней мере, такого, с которым мы не сможем справиться. Здесь только ты и я.

– Да, – повторяет он, немного понизив голос. – Только ты и я.