Вид в том месте и в самом деле был потрясающий. Припарковав машину на обочине дороги и спустившись с холма по узкой плохо проторенной дорожке, они увидели широкий берег реки. Это был не глинистый берег, как это обычно бывает: усыпанный мелким песком, он больше походил на морской пляж. Река здесь петляла, и берег образовывал широкий выступ. С дороги место не было видно, и только знающие могли его найти.

Сестры поставили палатку, разложили вещи и приготовили еду. Их движения были синхронны и выверены, словно они заранее готовились. Отец их в это время подбежал к воде и внезапно закричал: «Ура!» Этот крик тут же поглотила вода – за пределами этого места он не был слышен.

Отец снял ботинки и намочил ноги в воде. Его обдала прохлада: уже миновала середина лета, и вода на глубине успела несколько остыть.

– Можно было просто остановиться в пансионате, а так только вам больше хлопот! – В его голосе сквозили доброта и забота.

– Поблизости нет пансионата, а ближайшая деревня далеко. А тут мы одни, хорошо проводим время семьей!

Сестры поджарили на огне свинину и накормили ею отца. Он запивал ее соджу^[10].

– И правда, хорошо сидим… С жареной свининой и соджу!

Отец быстро захмелел. Воздух в этом месте был настолько свеж, что заходящее солнце окрасилось в насыщенный кроваво-красный цвет. Закат сменился иссиня-черной темнотой, превратив небо в черную тьму. Квакали лягушки, стрекотали сверчки и прочие безымянные букашки. За исключением нескольких огоньков внутри палатки, все окутала сплошная темнота.

– Страшновато тут на самом-то деле… – Отец вдруг вздрогнул. Ему стало не по себе – из-за темноты ли, тишины ли… Казалось, в темноте притаилось нечто, с чем он точно не хотел бы встретиться. Какой-то демон, которого не одолеть человеческой силой, вдруг мог материализоваться из-под земли и наброситься на них, живых людей…

– Тогда, может, устроим небольшой заплыв? – С этими словами сестры повлекли отца за собой.

– Сейчас? Ночью? Все вместе?

– Это же хорошо! И никого нет.

Вода текла лениво и бесшумно, еще больше затемняя ночной мир, всасывая в себя дневные тени и полумрак, унося с собой даже собственный шум.

– Сюда. – Сестра взяла отца за руку и повела его за собой. Вода, манящая спокойной поверхностью, скрывала водовороты, образующиеся из-за резкого перепада глубины всего в нескольких метрах от берега. Именно поэтому сестры и выбрали это место.

Вода. Не грязная, застоявшаяся, а чистая, проточная – тем она и была хороша. Смывание нечистот и очищение от грязи – всякая приносимая жертва проходит этот ритуал. Перед самым водоворотом сестры поменялись местами с отцом.

Вот и всё. Остальное сделала за них сама вода. Скользкое дно заставило отца поскользнуться, а стоило ему снова встать одной ногой, как водоворот засосал его внутрь.

– Помогите мне! – кричал отец, задыхаясь и из-за своих резких вздохов только больше захлебываясь. Умирая, он глотал воду – вероятно, очищая себя от нечистот. Да изыдут же все демоны из тела отца и да очистится же оно…

– Прости, папа.

Сестры-пловчихи вытягивали руки в красивом жесте и закидывали ноги, словно в танце, плывя обратно к берегу. Лунный свет, освещающий волны, был прекрасен. Отец погружался в эти волны все глубже и глубже, не оставляя за собой даже тени. Отец, который бессчетное количество ночей топтал своих дочерей, очищался водой.

Кто-то однажды так сказал про воду, что она как кожа, которую ничто не может повредить. Елисея вдруг испугалась этой упругости воды, которая поглотила отца и тут же, как ни в чем не бывало, разгладила свою поверхность. Она плавала с тех пор, как начала ходить, и больше десяти лет буквально жила в воде. Вода ощущалась единым целым с ее телом, а теперь… ей стало казаться, что это большая западня. Голос текущей воды был словно плач двух сестер. Холодные волны резали тело, как хорошо заточенные лезвия, а вода связывала руки и ноги. С того самого дня она больше не могла даже зайти в воду.

* * *

– Всем тихо!

Дверь класса открылась; вошла преподавательница и хлопнула ладонью по столу, Елисея открыла глаза и подняла взгляд.

– Мисс Чхве Чжонхи, классная руководительница класса Лэсси, – прошептала Юджин.

Чхве Чжонхи пересчитала учениц.

– Все десять человек на месте… Новенькая, Хан Соджон?

– Здесь, – Соджон подняла руку.

– Хорошо. Если что будет непонятно, спросишь у Юджин.

Та лишь пожала плечами.

– Болеющих нет?.. Не ссорьтесь. И проведите хороший день. Веселитесь, пока можете. На этом всё. – Закончив это безэмоциональное наставление, учительница вышла из класса. Тут же прозвенел звонок, возвещающий о начале занятий.

Первым занятием было занятие по музыке. Кабинет представлял собой большую комнату, оборудованную колонками по всем четырем стенам и вакуумным ламповым усилителем «Макинтош MC275». Комната была тускло освещена; на окнах висели тяжелые темно-фиолетовые бархатные шторы. Преподавателем музыки был мужчина по имени Мун Намджун. Он был невысокого роста, лет сорока, с редеющей шевелюрой и густыми бакенбардами. Черная мантия не скрывала его выпуклый живот. Он то и дело хихикал.

– Я преподаю как любителям, так и профессионалам! – заявил он с таким видом, будто сообщал: «Смейтесь, если хотите». – Сегодня мы разберем «Лунную сонату» Бетховена и Второй концерт для фортепиано с оркестром Шопена.

Намджун включил усилитель, и звук фортепиано потек через предварительно нагретые вакуумные трубки к динамикам во всех направлениях. Звук заполнил комнату, достигая ушей каждой ученицы.

– Кто-нибудь знает, почему соната так называется?

Кто-то поднял руку и ответил:

– Это название, которое дал ей немецкий писатель Людвиг Рельштаб после смерти Бетховена.

– Верно. Оно было дано в тысяча восемьсот тридцать втором году, через пять лет после смерти Бетховена. Но это просто общепринятое название. Главное – не очень-то оно подходит этой композиции. – Мун Намджун оглядел учениц. – Все вы знаете, почему в программу включены занятия по музыке. Кому-то из вас суждено оказаться на самой вершине, в высших слоях общества. Однако есть еще одна причина, по которой я выбрал эту композицию. Человек, стоящий на вершине, должен обладать не только поверхностными знаниями, но и глубинными, – сказал он торжественно. – Это произведение было написано для дочери графа Джульетты Гвиччарди. Она была ученицей Бетховена, младше его на четырнадцать лет. Тот влюбился в нее, но отец не одобрил ее брак с бедным глухим музыкантом. Роман закончился трагически: Джульетта вышла замуж за другого графа и уехала в Италию. «Лунная соната» стала выражением любви Бетховена к ней.

Как раз началась третья часть «Лунной сонаты». Нежные звуки пианино, будто шептавшие о любви, сменились экспрессивными ударами по клавишам, знаменовавшими любовную трагедию.

– Поэтому название «Любовь» больше подходит этому произведению. Тот, у кого чуткий слух, услышит здесь разворачивающуюся любовь, начинающуюся нежно и заканчивающуюся бурной яростью. Название «Лунная» было дано сонате абсолютно неосторожно, человеком, который и не догадывался о двух противоположных эмоциях, вызываемых любовью. – Ученицы вяло кивнули. – Помните об этой стороне истории – и ваша «цель», естественно, найдет вас гораздо более привлекательными.

Вскоре «Лунная соната» закончилась. Мун Намджун включил Концерт для фортепиано с оркестром № 2.

– Вторая часть, в темпе ларгетто^[11], – лучшее выражение романтической красоты произведений Шопена, – продолжил он. – Но что за ней стоит? Ну же, давайте. Скажите мне, что кроется в этой композиции. – Учитель словно подгонял учениц своим взглядом. – Считается, что Шопен посвятил это произведение прекрасной графине Дельфине Потоцкой. Однако на самом деле у него был другой адресат – Констанция, женщина, в которую Шопен был безответно влюблен. Одаренная певица, она была описана композитором как «женщина, которой он мог бы искренне поклоняться», но их любовь так и не осуществилась… – Мун сделал паузу и оглядел класс. – Что же нам нужно понять благодаря этому? – спросил он. Ученицы безучастно смотрели на него. – То, что музыка и любовь неразделимы. Кому-то из вас придется в будущем полюбить свою «цель».

«Пфф, смешно… Сейчас мы, десять учениц, находимся на занятии и слушаем все эти объяснения, только чтобы в будущем “влюбиться” в кого-то, чьего лица мы даже ни разу не видели…»

Соджон не верила в любовь, равно как не верила в чью-то милость или жалость. Что может дать человеку любовь, кроме как нарушить устоявшийся порядок и баланс его жизни?

Когда ты влюблен, неважно, в какой ситуации находишься: забываешь обо всем, когда любовь напоминает о себе. Даже если ты работал весь день и вымотался, полночь ли, раннее ли утро, стоит только «любви» поманить тебя, и ты уже летишь на ее зов… а на следующий день ходишь убитый усталостью. Весь установленный порядок рушится, ты становишься беспомощным и беззащитным и всю оставшуюся жизнь словно существуешь на автомате только во имя этой самой «великой любви», которая прирастает и кормится сама собой, словно монстр, заполняя всю жизнь и пространство, пока кроме нее ничего не останется – и только тогда монстр насыщается. Любовь… Чушь какая, кто в это вообще поверит? И композиция, созданная Шопеном под воздействием его любви, оказалась длинной и скучной.

– Ну что ж, теперь погрузимся в исполнительскую сферу… – Мун встал, подошел к устройству и сдернул с него матерчатый чехол. Это оказалась караоке-машина. – Любимые песни вашей «цели» – «Полевые цветы» Пак Хёсин и «Тот человек» Сим Субон. Вы должны хорошо их освоить, верно?

Ученицы дружно и громко рассмеялись; некоторые так разошлись, что захлопали по партам. С серьезным выражением лица Мун набрал номер песни на пульте и нажал на старт, включив микрофон.

– Я смотрю, все вы развеселились… Ну-ка, самая смелая, выходи и спой нам!

Атмосфера вдруг изменилась, словно они очутились в настоящем караоке.

– А бубна тут нет? – спросил кто-то.

Мун с каменным лицом неожиданно извлек из под караоке-машины два бубна, которые обычно бывают во всех караоке.

Хан Соджон тоже не смогла сдержать смех. Мельком взглянув на других учениц, она заметила, что и у Юнчжу, и у Елисеи уголки губ едва заметно растянулись в улыбке.

Но только должен был начаться проигрыш, как прозвенел звонок – занятие закончилось.

– Что же, жаль, но придется отложить занятие по исполнительскому мастерству на следующий раз… – Мун Намджун выключил караоке-машину, накрыл ее чехлом, вернул бубны на место и вышел из класса.

Сразу начался галдеж.

– Драка, драка! – закричал кто-то с задних парт. Послышались звуки отодвигаемых стульев и быстрые выкрики. Юджин потащила Соджон с собой: скорее, нельзя пропустить такое зрелище!

Это были те самые две ученицы, устроившие драку вчера в столовой. В этот раз они устроили разборки в коридоре.

В тот же момент их окружили ученики со всей Академии. Девушки вцепились друг другу в волосы и размахивали кулаками. Посыпались удары, от их свирепых взглядов из глаз будто сыпались искры. Четыре руки и четыре ноги сплелись в один узел. Ученицы валялись по полу, и каждая пыталась подмять соперницу под себя.

Из оружия у них были только собственные тела. Девушка, в итоге одолевшая соперницу и прижавшая ее коленями к полу, выкрикивала ругательства и угрозы:

– Ну, как тебе?.. Я тебя сегодня прикончу, ты, тварь!

Словно хищник, схвативший жертву, она усиливала хватку. И тут девушка на полу со всей силы ударила ее головой. Из носа у той пошла кровь.

В толпе послышались охи и ахи. Пострадавшая зажимала рукой нос, кровь текла сквозь ее пальцы и капала на пол.

– Что вы творите?!

Это был комендант. Обе девушки, пошатываясь, поднялись на ноги. Стук ботинок коменданта эхом отдавался по коридору. С его появлением атмосфера в одно мгновение стала напряженной, словно воздух был наэлектризован; чувствовалась малейшая дрожь.