Потом на стол начали выносить разной формы небольшие пирожки с разной начинкой, пирожные, а под конец вынесли небольшой, но очень нарядный торт, облепленный клубникой, вишней и голубикой. Содержимое каждой тарелки выглядело очень изысканно и аппетитно.

– Ну, гости дорогие, угощайтесь! – объявил Курляндский начало практически праздничного ужина, потирая руки и обводя взглядом всё, что принесли.

И только хозяин дома потянулся за первым пирожком, как почти бегом к нему проследовал слуга и что-то прошептал на ушко. Готхард сдвинул брови и сразу стал серьёзным.

– Прошу прощения, – пробормотал он, поднимаясь со стула, – очень важный звонок, я скоро вернусь.

Он бодрым шагом последовал за слугой, дверь за ним закрылась.

– Я что-то не поняла, – тихо сказала Катя. – А сюда ему телефон не могли принести?

– Откуда я знаю, – пожал я плечами. – Странно, что он у него не с собой. Когда я звонил, он всегда сам отвечал, а не слуги. Может у него отдельный аппарат для деловых переговоров или что-то ещё в этом духе.

– Саш, ты мне описал его настолько непонятным человеком, а как по мне, так довольно милый старичок, ничего плохого и не скажешь, – сказала Катя, откусывая пирожок и проверяя начинку. – Кажется с персиковым вареньем попался.

– Не обольщайся, – хмыкнул я и тоже решил пока употребить один пирожок. – Это лишь одна из его ипостасей. Если задержаться дольше, чем на полчаса, то можно увидеть пару резких изменений настроения и поведения. Сейчас вот посмотрим, каким он вернётся после разговора. Мне показалось, что он ему не особо рад.

– Ладно, значит скоро увидим, – спокойно сказала Катя и открыла рот, когда вместо спокойного дядюшки в обеденный зал ворвалась разъярённая фурия.

– Что, уже всё понадкусывали? – не сказал, а буквально выплюнул старик. Волосы взъерошены, а из глаз ещё чуть-чуть и полетят молнии. – Нельзя было вас одних оставлять!

– Дядя Гот, что-то случилось? – рискнул я спросить, не меняя спокойного тона.

– Можно подумать тебя это когда-нибудь интересовало, что у меня случилось! – брызгая слюной выпалил он и сел за стол, критично и брезгливо осматривая блюда, видимо выискивая отпечатки наших зубов. – На меня всем начхать, все только ищут, как кусок урвать поувесистее и набить животы, а потом иди ты к чёрту, дядя Гот!

– Готхард Вильгельмович, ну зачем вы так? – попыталась на него подействовать Катя, в глазах у которой стояли неподдельные слёзы. А ведь я предупреждал, что Курляндский непредсказуемый, не послушала.

– Если тебе, детка, что-то не нравится, то тебя здесь никто не задерживает! – рявкнул он, одарив её злобным взглядом. Это уже конкретный перебор, настолько некорректного поведения я за ним раньше не наблюдал.

– Так, дядя Гот, – уже более твёрдо сказал я. – Если вы сейчас же не прекратите, мы встанем и уйдём!

– Ой-ой! Напугали! – протянул он уже откровенно издевательски. – Да пожалуйста! Скатертью дорога!

В неординарной и необъяснимой ситуации и действовать надо непредсказуемо. Я решил предпринять отчаянную попытку, чтобы переключить его на другую волну. Единственное, что мне пришло в голову – шокотерапия. Я схватил с тарелки кремовое пирожное и запустил ему точнёхонько в физиономию.

Курляндский резко выпрямился и застыл, хлопая глазами. С верхнего века справа свалился комок белого крема и сполз по щеке. Мы с Катей тоже замерли в ожидании ответной реакции. В чём я точно уверен, что драться он не полезет, но и возле него стояла тарелка с подходящими для метания пирожными и я уже ждал, когда начнётся баталия.

Но дядя Гот меня снова удивил. Он медленно скрючился и закрыл лицо руками, втирая в кожу остатки крема. Какое-то время он сидел неподвижно, потом его плечи затряслись, словно он смеётся, но вскоре я понял, что это не так. Я отчётливо услышал всхлипывания. Переключение произошло, но в совершенно неожиданную сторону, всё, как я говорил Кате.

Я не выдержал, встал, обошёл стол и сел рядом с Курляндским, приобняв за плечи. Совсем недавно его хотелось прибить самоваром, а теперь его было жалко до невозможности.

– Дядя Гот, ну вы чего это? – начал я, но рыдания не прекращались. – Ну простите вы меня дурака, я не думал, что вы так отреагируете.

Катя подсела к нему с другой стороны, тоже приобняла и положила голову на плечо.

– Да не переживайте вы так, – сказала она, хотя у самой в глазах стояли слёзы. Но теперь не от обиды, а от жалости. – Всё хорошо будет, мы с Сашей вас не обидим.

– Я же сразу понял, что это ангелочек, – начиная успокаиваться сказал Готхард, поднял голову и посмотрел на Катю полными слёз глазами, потом собрал пальцем крем со лба, где его было больше всего и облизнул. – А пирожные и правда вкусные, вы только попробуйте!

Курляндский собрал на палец крем с виска и предложил мне.

– Спасибо, я пока не хочу, – сказал я, уже не зная, что сделать, чтобы его не обидеть. Может надо было слизнуть? – Что у вас случилось? Кто обидел?

После моего вопроса лицо дяди Гота снова окислилось, наверно зря я спросил.

– Ты представляешь, позвонил заказчик из Москвы, – начал объяснять старик, продолжая всхлипывать, – который брал таблетки от подагры в феврале, заказал потом большую партию. Сегодня должны были договориться о поставке, а он сказал, что мой препарат слишком хорошо помогает, пациенты с подагрой перестали к ним регулярно приходить. От закупки он отказался, теперь всё, что я для него приготовил, зависло мёртвым грузом.

– Так, прекращаем эти слёзы, успокаиваемся, – начал я говорить нараспев, осталось только начать по голове гладить, но я не рискнул. – Разберёмся мы с этими таблетками. Я расскажу о них Обухову, он кинет клич по клиникам, и мы его быстро распределим, так что никакого мёртвого груза.

– Ты так думаешь? – спросил Готхард, глядя на меня с сомнением, но всхлипывать уже перестал.

– Уверен, – сказал я и улыбнулся, глядя на него честными глазами. – А почему вы раньше мне не сказали, что у вас есть такой чудесный препарат?

– Так ты занят всё время, – ответил он с невинным видом и пожал плечами. – У тебя там то онкология, то ангиология. У меня, кстати, и по этому поводу полезные изобретения есть.

– Так рассказывайте, мне очень интересно! – сказал я и улыбнулся ещё шире.

– А давайте сначала чаю попьём, – предложил старик. – Такие оказывается пирожные вкусные. Зря ты, Саш, отказываешься, ты попробуй!

– Я обязательно попробую, дядя Гот, – сказал я, вытирая остатки крема с его лица взятой со стола салфеткой, пока он не начал им никого угощать. – Давайте Катя сделает вам массаж головы, у неё это здорово получается. А потом мы уже и чаю попьём, и пирожных поедим, и о лекарствах поговорим. А там глядишь и до тортика доберёмся, чтобы оценить вашего нового кондитера по всем параметрам.

– Массаж головы? – спросил Курляндский и наконец улыбнулся. – Ну давайте попробуем. Это же делается без масла?

– Без масла, – подтвердила Катя.

А что мне для этого надо делать? – поинтересовался он с готовностью на необычный эксперимент.

– Ничего не надо делать, – ответила Катя и встала у него за спиной. – Просто сядьте прямо, расслабьтесь и закройте глаза.

Старик выполнил её рекомендации, и Катя на полном серьёзе начала делать массаж. Я удивлённо вскинул брови, а она в этот момент остановила пальцы у него на висках и хитро подмигнула мне. Из первоначально расслабленного состояния Курляндский быстро погрузился в сон. Руки повисли, плечи опустились, приоткрылся рот. Катя закрыла глаза и продолжала свой сеанс. Я чисто машинально засунул в рот какое-то небольшое пирожное. Почему-то сразу вспомнил предложенный мне крем на пальце. Это было как-то очень неожиданно.

Через несколько минут Катя глубоко вздохнула, убрала пальцы от головы Курляндского и отправилась к своему месту. Только вместо того, чтобы сразу же съесть пирожное для восстановления сил, замерла и уставилась на Курляндского.

Готхард Вильгельмович открыл глаза, проморгался и начал озираться по сторонам, словно оказался здесь впервые. Эта мысль меня начала выводить из равновесия. ещё не хватало, чтобы он потерял память.

Глава 7

– Саша, ты представляешь, я видел такой чудесный сон! – воскликнул Курляндский и вскочил со стула, как молодой. Его лицо так светилось счастьем, сейчас он не был похож ни на одно из своих проявлений. – Катенька, вы кудесница! Я даже не представлял себе, что массаж головы – это так здорово!

Готхард Вильгельмович поклонился моей сестрёнке, поцеловал ей руку и выглядел при этом, как сама любезность. Немного портили картину остатки крема на висках и на подбородке. Я хотел было предложить ему пойти умыться, но он сам быстро обнаружил этот недостаток.

– Одну минуточку, ребята, – виновато улыбнулся Курляндский и поклонился кивком головы. – Я схожу умоюсь и сразу вернусь. Пора бы уже отведать приготовленные моим новым кулинаром чудеса. Уверен, что они годятся не только на приведение в чувство строптивых стариков.

Князь развернулся и вышел, а мы с Катей застыли, как персонажи пьесы “Ревизор” в финале, проводив его взглядами. Через некоторое время мы переглянулись с недоумением на лицах, хотя, как мне показалось, Катя была не сильно удивлена в этот раз.

– Я сейчас попробовала кое-что новенькое, – сказала она и не спеша направилась к своему месту. – Если получилось именно так, как я хотела, то за эти несколько минут у него в голове пронеслось сновидений на добрый час. У него в голове сидело столько детских обид и вычурных комплексов, что трудно представить.

– И что, теперь всё это осталось позади? – спросил я, изо всех сил надеясь на положительный ответ.

– Вполне возможно, но за ним надо будет понаблюдать, – сказала Катя, присматриваясь к пирожным на столе, потом махнула рукой и вздохнула. – Сложный персонаж. По сравнению с простым примером на сложение у тёщи градоначальника, здесь в расчётах без интегралов не обойтись.

– Когда я увидел, как он открыл глаза, – начал я, вспоминая своё первое впечатление. – Мне показалось, что ему память отшибло. Я реально испугался, это была бы невосполнимая потеря.

– Брошенное в лицо пирожное он прекрасно помнит, – рассмеялась Катя. – Причём, что самое интересное, совсем на это не обижается. Наверно у меня всё-таки получилось.

– Очень надеюсь, – сказал я и вздохнул. – Если бы ещё его агарофобию убрать, было бы неплохо.

– Почему ты решил, что у него агарофобия? – удивилась Катя.

– А то, что он много лет не выходит из своего дворца, тебе ни о чём не говорит?  – спросил я.

– Так-то да, но мне кажется, что здесь что-то другое, – произнесла она задумчиво. – Мне кажется он не боится улицы, как таковой, а просто не хочет покидать родные стены ни под каким видом. Здесь тоже кроется какая-то тайна. Из мелькания образов во время сеанса “массажа” мне показалось, что он пропустил что-то очень важное, пока его не было дома. После этого он сильно страдал и в итоге перестал выходить из дома вовсе.

– Надо предложить ему прогуляться по саду после ужина, – сказал я. – Тогда будет понятно, прошло это или нет.

Дверь распахнулась и перед нами предстал умытый и причёсанный Готхард Вильгельмович. Вопреки моим опасениям он оставался таким же довольным и улыбающимся, каким и ушёл. Значит там по пути никакой тумблер у него в голове не перещёлкнулся.

– Ну что, так и сидите меня ждёте? – спросил он, увидев, что содержимое блюд практически не тронуто.

– Ну, как бы, да, – улыбаясь пробормотал я, по привычке ожидая в его поведении какой-нибудь подвох. – Ждали хозяина дома.

– Тогда давайте начинать, – сказал он, потирая руки и приглядывая первое лакомство. – Пожалуй, я начну с этого.