Дарья Кузнецова: Божественный яд

Пролог. Главный компонент

Этот старый кувшин на столе бедняка

Был всесильным везиромв былые века.

Эта чаша, которую держит рука, —

Грудь умершей красавицы или щека.

Омар Хайям

Темнота пахла терпко и остро, оставляя на языке железистый привкус крови. Она пульсировала и переливалась, скручивалась в жгуты и норовила захлестнуть чью-то шею смертельной петлёй.

Дым курильниц, расставленных по периметру небольшой круглой комнаты, стелился по стенам, медленно закручиваясь спиралью, и нехотя протягивал тонкие лапы в центр – как будто боялся и не желал удаляться от тлеющих углей, служивших единственным источником света.

Их было шесть – фигур в бесформенных белых одеждах. Они стояли вокруг сложного узора, начертанного на гладком сером камне углём и розоватым, замешанным на крови мелом. Все шестеро не замечали тревоги дыма и поползновений тьмы. В руках блестели одинаковые ножи с узкими лезвиями, и каждая из белых фигур расчерчивала пространство вокруг себя быстрыми взмахами, бормоча что-то своё.

Но кажущаяся хаотичность подчинялась общему ритму, словно пульсу огромного сердца. Несколько стремительных движений – пауза, череда росчерков – пауза.

Вот на мгновение воцарилась тишина, и замерли не только фигуры, но даже тьма и дым предстали потёками густой смолы на стекле.

Восковое молчание оборвалось слитным одинаковым движением – все шестеро полоснули лезвием по ладони, едва заметно обагрив клинок кровью.

И вновь монотонное бормотание, и новые всплески отточенной стали в воздухе – быстрые, уверенные, далёкие от хаотичности. Они медленно складывались в сложную паутину, заполнявшую всё пространство над чёрно-белым узором, развешивали на тонких дымных нитях клочья железистого запаха и заполняли пустоту если не смыслом, то – его предчувствием.

Когда стих первый из голосов, воздух в комнате зазвенел от напряжения и накалился. Вот умолк второй, и третий, и с каждым мгновением всё тяжелее становилось дышать, словно ритуал совершался не в сыром тихом подвале, а в разогретой кузне, в жерле вулкана.

Вот последний резко выкрикнул завершающее слово и полоснул ножом сверху вниз, раскалывая пространство. На мгновение повисла пронзительная, острая тишина, а потом каждого из присутствующих с силой толкнуло в грудь, словно ударило туго набитым мешком. Кто-то отпрянул и упал, но почти сразу вскочил, кто-то охнул и выронил нож, и только двое устояли, почти не дрогнув.

Трое…

Посреди круга, босыми ногами попирая и смазывая чёрно-белый рисунок, возник обнажённый мужчина. Его смуглую кожу покрывала вязь белых застарелых шрамов, повторявших исчертившие пространство взмахи ритуальных ножей. Глаза были черны и пусты, а лицо скрывалось за тонкой паутиной длинных волос. Гладкие чёрные пряди стекали до талии, частью закрывая узор и сильное, жилистое молодое тело. Пропорционально сложённый, с длинными ногами и узкими стопами, с гибкой талией и ухоженными руками, он совсем не казался больным или измождённым. Но стоял, едва не падая. Его колени дрожали, а плечи клонились к земле, словно на них лежал непосильный груз.

Медленный, неверный шаг вперёд, на длину стопы, ещё один такой же. А третьего шага не вышло, мужчина почти беззвучно осел на камень.

И только дым и темнота испуганно плеснули в разные стороны. Или это была сухая угольная и меловая пыль от окончательно разрушенного рисунка?..

Несколько мгновений шесть фигур в балахонах стояли неподвижно, а потом одна из них – та, что завершила ритуал последним взмахом, – грязно ругнулась себе под нос, скинула капюшон и бесхитростно сунула кинжал за пояс.

– Какого круша?! – возмущённо проговорил молодой мужчина с аккуратно собранными в косу чёрными волосами. Карие глаза блестели гневом, он подошёл к стене и хлопнул по ней ладонью. Тут же по комнате разлился тёплый свет, который испускало круглое жёлтое пятно на потолке. – Фанис, это твои глупые шуточки?!

– Да в мыслях не было! – очнулся Фанис Морской Огонь, тоже стянул капюшон. Совсем молодой худощавый парнишка выглядел возмущённым, но взгляд его так и искрился неудержимым любопытством.

– Не горячись, Сулус, как бы он это провернул? – мягко урезонил мужчина намного старше этих двоих, черноту волос которого время щедро присолило проседью. – Эксперимент пошёл немного не так, как ожидалось. Можно подумать, впервые! Заметьте, коллеги, пространственное перемещение действительно состоялось! Ещё бы понять, кого именно и откуда?..

– Может, работу над ошибками мы проведём чуть позже? – сварливо предложила пожилая женщина, которая успела опуститься на колени рядом с лежащим телом. Уголь и мел рисунка, попадая на белое полотно её одежд, безвредно осыпались, не оставляя пятен, так что она позволяла себе подобную небрежность легко, не задумываясь.

– Туаара? – уточнил тот, кого называли Сулусом.

– У мальчика сильное энергетическое истощение, ему нужна помощь целителя! Кутум?.. – Туаара Песчаная Змея окликнула ещё одного мужчину.

– Да, сейчас, – опомнился названный, тоже откинул капюшон и опустился на колени с другой стороны от распростёртой фигуры.

– Мой принц, если мне будет позволено сказать… – неуверенно пробормотал Фанис, не отрывая взгляда от тела, над которым колдовал целитель.

– Говори, конечно. И прости, я погорячился, обвинив тебя.

Фанис торопливо склонил голову, принимая извинения, и продолжил:

– Мне кажется, я знаю, кто это. Эти знаки на коже…

– И кто же?

Юноша поднял на Сулуса полный восхищённого благоговения взгляд, и тот остро, всем сердцем почувствовал одно: ответ ему не понравится.

Глава 1. Добыча сырья: правила времени, правила места

Безгрешный есть ли человек? Скажи!

Нам без греха прожить ли век? Скажи!

За зло спеша карать нас злом, скажи:

Святее нас ты в чём? Скажи!

Омар Хайям

Анина Морнхут, достойная фрау и почтенная мать семейства, не имела магического дара и магию недолюбливала, но давно уже привыкла считаться с её существованием. Одним из этих вечных компромиссов являлась необходимость заходить в мастерскую, порой по нескольку раз в день, поэтому зловещее и пропитанное резкими неприятными запахами место уже не пугало и не казалось преддверием Бездны. Однако удовольствия эти визиты не доставляли, поэтому женщина позволила себе короткую гримасу недовольства до того, как повернуть ручку.

Вошла она, как обычно, без стука, тихонько, и сначала внимательно пригляделась, что происходит внутри. Да, Анина была далека от магии, химии и механики, но когда в твоей семье три фанатичных изобретателя, за одним из которых ты замужем больше тридцати лет, волей-неволей выучишь технику безопасности и едва ли не самое главное правило: не говорить под руку. Полбеды, если соскочит отвёртка или деталь ляжет как-то не так, а если, не дай Защитник, в этот момент в руках колба с кислотой?

Однако сейчас в мастерской стояла непривычная тишина. Обычно здесь что-то щёлкало, пыхтело, клокотало и позвякивало, а то и вовсе клубился едкий пар и грозно гудела огромная вытяжка. Но сейчас тишину нарушал только шорох бумаги. Анина перевела дух и уверенно шагнула внутрь, с укором рассматривая ссутуленную спину дочери: опять без корсета, опять носом в книжке, опять в этом ужасном синем безобразии!

«Безобразие» смущало почтенную фрау меньше всего: она понимала, что в этом месте разумнее находиться в потёртом рабочем халате, чем в платье, приличном для молодой девушки из хорошей семьи.

Но эта спина…

– Идана, ап! – не выдержала достойная мать семейства.

Дочь сначала резко выпрямилась и только через мгновение обиженно обернулась.

– Матушка, ну я же не собака! Что ещё за «ап»? Вы бы меня ещё за апортом послали!

– Но ведь работает, – позволила себе лёгкую улыбку Анина, любуясь тем, как младшая из трёх её детей обиженно дует губы и нервным, очень знакомым и любимым, совершенно отцовским жестом поправляет небольшие круглые очки. – Если бы не приходилось тебя одёргивать и ты не имела привычки водить по своим схемам носом, то, может, и в очках не нуждалась бы.

Она приблизилась и, не удержавшись, пригладила встопорщенные светлые кудряшки. Идана не стала уворачиваться от этого жеста, улыбнулась.

– Матушка, вы ведь знаете, что это не помогло бы. Волдо никогда не корпел над чертежами и не любит мастерские, однако у него тоже плохое зрение. Это наша семейная черта!

– Кто знает? Защитник милостив и добр.

– Да, словно у него других дел нет, как только и следить, кто при каком свете читает! – развеселилась Идана. Подобный разговор происходил у них с завидным постоянством, и ни одну это не беспокоило. – А вы просто так зашли или что-то случилось?

– К ужину прибудет королевский посланник, и я хотела предупредить тебя об этом. – Мать посмотрела на дочь со значением, выразительно приподняв бровь.

– Да, матушка, – обречённо вздохнула Идана, поглядела на часы над столом. – Не волнуйтесь, я не уроню фамильную честь, – слабо улыбнулась она ещё одной давней семейной шутке. – А чем мы обязаны такому визиту? Надеюсь, фабрика…

– О нет, не волнуйся, с делами фабрики это никак не связано, а если и связано, то вряд ли это грозит неприятностями. Тон письма явно благосклонный, да и появление вестника к ужину – хороший знак, сама понимаешь. Но послание весьма интригует, поскольку сопровождается настойчивой просьбой не распространяться о визите и исключить присутствие посторонних. Отец обещал успеть к ужину. Надеюсь, не отвлечётся на очередной конструкт и не забудет о семье! Ида, милая, надень бирюзовое платье, оно очень тебе к лицу. Я через полчаса пришлю в твою комнату горничную.

– Хорошо, матушка, – вновь обречённо вздохнула Идана и, бросив последний тоскливый взгляд на разложенные чертежи, поднялась из-за стола. – Приму пока ванну.

Предлагать помощь прямо сейчас Анина, конечно, не стала. Она знала отношение дочери к подобному, поэтому просто поцеловала свою девочку в висок и попрощалась с ней до ужина.

Бойкая, уверенная в себе и смешливая, Ида последние семь лет старалась не раздеваться при горничных, и у неё имелся для этого весомый повод, о котором в семье тактично помалкивали. Поначалу она сильно смущалась, чему способствовала и реакция пугающихся девушек, а потом уже просто привыкла – и к своей внешности, и к самостоятельности.

Восемь лет назад очаровательная дебютантка и завидная невеста Идана Морнхут сломала себе жизнь. С посторонней помощью, но, по совести, винить в этом стоило только себя, чем Ида в первое время и занималась. Недолго; лёгкий и боевитый характер не позволил долго придаваться унынию даже по серьёзному поводу, а всё остальное сделала безоговорочная поддержка семьи.

Первый год был самым сложным, а потом Идана научилась встречать насмешки улыбкой и получать удовольствие от пикировок и эпатирования общества, почти ни о чём не жалела и любила свою нынешнюю жизнь. Однако горничные в её ванную больше не допускались.

Восемь лет назад Идана Морнхут имела глупость влюбиться в прохиндея. Она, как это свойственно горячей юности, отказывалась внимать увещеваниям родителей и попросту не слышала всего того, что говорили о предмете её восхищения, полагая это если не ложью, то последствием зашоренности и занудства чрезмерно заботливых родителей. Ида была девушкой сообразительной, но, на собственную беду, проявила это качество совсем не там, где стоило бы: сделала вид, что послушалась, а сама научилась ловко скрывать развивающийся роман.

И вскоре согласилась на побег.

Конечно, возлюбленный обещал жениться, иначе Идане хватило бы благоразумия отказаться. Но обещать – не значит сделать, и честь её оказалась безвозвратно погублена, потому что до женитьбы не дошло. Ни сразу, ни после, когда беглянку отыскала родня: мерзавец словно в воду канул.