– Не ремонт. Ульи, – призналась я, вспомнив, что доски мы с Герасимом обсуждали без нее. Удивительно, что Варенька до сих пор не разболтала – или просто, как Ольга, сочла дела скучными?

Эта мысль потянула за собой другую – неужели это та самая Ольга? Хороша, конечно, и был в ней тот лоск уверенной в себе красавицы, который я никогда не могла…

– Чем тебе батюшкины ульи плохи? – вернула меня в реальность Марья Алексеевна.

Я обозвала себя идиоткой. Веду себя как старая сплетница, какое мне дело до чужой личной жизни!

– Всем плохи.

Пришлось повторить вчерашние объяснения для Герасима. Генеральша кивнула.

– Интересная затея. Правильно делаешь, что никому не болтаешь. И дальше не болтай, а еще лучше – получи привилегию. Заодно, может, и деньгами сенат поможет.

– Привилегию? – переспросила я.

– Да, привилегию на право делать такие ульи, которые ты придумала. У других этого права не будет, пока твоя привилегия не закончится.

Я заколебалась. С одной стороны – идея не моя. С другой…

– Вы сказали, поможет деньгами?

– Да, если сможешь доказать, что твоя придумка полезна державе, и пообещаешь часть продукции произвести для государственных нужд.

Выходит, привилегия – это что-то вроде патента и гранта одновременно.

– Я ничего в этом не понимаю.

– Ничего, наш князюшка тоже со знаниями законов не родился, как и граф. Разберешься. Я тебе подскажу, как написать Северскому, чтобы тот помог составить прошение к императрице и приглядел, чтобы дело не затянулось.

– А без письма никак не обойтись? Я и так ему обязана.

И не хочу становиться еще больше обязанной князю, облеченному властью. Даже если как человек он замечательный, некоторые долги бывает очень сложно отдать.

– Душенька, на нашей грешной земле даже младенцы уже родителям обязаны. Дело не в том, чтобы никому не быть должной, а в том, кому именно задолжать. Вот, скажем, жених твой…

Я поморщилась.

– Он мне не жених.

– Неважно. Ему задолжать – так он из лап не выпустит, пока весь долг с процентами до последней четверти змейки не выжмет. А Северский хоть чужие долги не забывает, но и свои помнит. Значит помнит, что председателем дворянского совета его сделали не для того, чтобы он свои карманы набивал – впрочем, он и так в золоте купаться может, – а чтобы жизнь в нашем уезде лучше делалась, в интересах державы нашей. И сделали его председателем члены совета, к которым и ты сейчас принадлежишь. Так что можно сказать, будто и он тебе должен.

Я с сомнением покачала головой. Марья Алексеевна добавила:

– К тому же и ты ему свою благодарность покажешь.

– Он берет взятки?

Почему-то эта мысль была мне неприятна, Северские мне понравились, и разочаровываться не хотелось.

– Ты, Глашенька, взятки и благодарность не путай. Вот, скажем, затеялся князюшка о том годе сахар из свеклы добывать. Пока завод строили, немало мастики на воске перевели, и очень уж он сокрушался, что мужики-бортники цены на воск задрали так, что пришлось из соседнего уезда возить.

– Поняла, – медленно проговорила я, в который раз чувствуя себя безмозглой девчонкой рядом с этой женщиной. Потом сообразила еще кое-что.

– Сахар из свеклы, говорите?

– Да, кто бы мог подумать, а ведь получилось. Привилегию на этакую диковинку получил.

– И свеклу он, конечно, сам выращивает? Из своих семян?

– Как и все.

А чтобы были семена, нужно опыление.

– К чему ты об этом? – полюбопытствовала генеральша.

– Похоже, я в самом деле могу его отблагодарить, и не только продавая воск по-соседски. Но надо подумать.

– Подумать всегда полезно. А что до взяток… – Она вздохнула. – Опять же, не путай плату за покрытие злодейства или, скажем, за то, чтобы барку с солью потопить, соль до того продав, – и признательность за труды. Канцелярист в столице жалования имеет двести отрубов в год, а чтобы там жить хоть как-то, нужно не менее трех тысяч в год. Вот и идут все с подарками, понимая, что иначе чиновнику не выжить. А ведь у них семьи.

– Как будто их кто-то заставляет работать канцеляристами, – не удержалась я.

– Милая, так по закону, еще в прошлом веке принятом, дети канцеляристов ни на какую службу, кроме гражданской, поступать не могут.

Похоже, мне надо поставить свечку местному богу за то, что я оказалась дворянкой. Как бы я ни ворчала на дурацкий этикет, он все же лучше подобного бесправия.

– Хотя бывают и настоящие мздоимцы, конечно. Наш прежний исправник, говорят, целое состояние на вымогательстве сколотил. Да немного оно ему помогло, когда удар хватил. – Она похлопала меня по руке. – Не бери в голову, милая. Я подскажу, где надо.

– Да как же не брать в голову! – возмутилась я. – Ладно привилегия, могу и без нее обойтись, но мне еще в губернский суд прошение писать.

– Зачем?

– Чтобы вводный лист получить.

Марья Алексеевна открыла рот. Закрыла.

– Господи, прости мою душу грешную, еще земля на могиле Граппы, чтоб ей на том свете икалось, не осела. – Она осенила себя священным знамением. – Но ведь ни стыда ни совести, видать, у нее под старость лет не осталось. Как всем пела, будто о сироте радеет, а сама даже о главном не позаботилась. Вот уж воистину своя родня хуже чужой вражины бывает. Карга старая, чтоб ее на том свете на сковородке… – Она осеклась. – Прости, Глашенька. Я знаю, как ты тетушку любила. И за то прости, что я вовремя не разузнала, что да как, подруге поверила.

– Не за что, Марья Алексеевна. Вы и без того очень мне помогаете.

– Значит, начнешь с прошения в суд. Но и про привилегию забывать не стоит. Судейские дела медленные, так что нечего время терять. Сегодня же и напишешь.

Я кивнула. Но сперва надо выпроводить гостей.

Глава 2

На крыльцо вышли Нелидов – тот молодой человек, что явно очаровался Варенькой и она сама. В паре шагов за ними следовал Стрельцов.

Еще накануне вечером графиня успела пошарить по сусекам и раздобыть трость из темной вишни с латунным набалдашником в виде орлиной головы и латунным же наконечником. Я спросила, не слишком ли рано она отказалась от костылей, но девушка только отмахнулась: «Нога почти не болит, и так куда изящней, чем скакать на костылях, будто древесная жаба».

В самом деле, с тростью Варенька передвигалась, хоть и прихрамывая, но изящно, а сейчас, когда она шла рядом с молодым человеком, в походке и выражении лица появилось нечто трогательно-беззащитное, словно легкая дымка уязвимости, провоцирующая немедленно о ней позаботиться. Ее губы слегка подрагивали при каждом шаге, а глаза, широко распахнутые и блестящие, создавали впечатление мужественного преодоления нестерпимой боли. Варенька чуть заметно наклонялась к спутнику, будто ища опоры, но не позволяя себе ею воспользоваться – идеальное сочетание аристократической стойкости и женской хрупкости, перед которой не устоял бы ни один мужчина.

Похоже, мне есть чему поучиться у этой юницы.

– Ваша идея записать рассказы о рыбалке – великолепна, – негромко говорил Нелидов. – Сейчас мода на все природное, естественное, и чистота и простота этих рассказов вместе с красотой деревенской жизни и изяществом вашего слога наверняка найдут признание в столице. Жаль, что вам нельзя будет открыть вашего настоящего пола, хоть остротой ума вы могли бы соперничать со многими известными мне мужчинами.

Варенька стрельнула глазками в Нелидова и снова опустила пушистые ресницы.

Я отвернулась, пряча улыбку. Шустра графиня!

– Боюсь, я не заслуживаю такой высокой оценки, – прощебетала девушка.

– Нисколько! – горячо возразил он. – Подобно нимфе Эхо, вы превращаете простые слова рыбака в мелодию, достойную Аполлона. Такой дар встречается реже жемчужины в речной ракушке… и ценится еще выше теми, кто способен понимать истинную красоту, а не только блеск золота.

– Чую я, у Лешеньки появился соперник, – промурлыкала себе под нос Марья Алексеевна.

– Надо бы разузнать, что за тип и зачем он явился на поминки, если не местный, – отозвалась я.

– Я тебе скажу. О самом Сереже ничего плохого не слышала, хотя, может, из Готтенбурга не долетело. Дед его дворянство выслужил доблестью, а потом достаток рода приумножал как мог. Но правду говорят, что на детях выдающихся людей природа отдыхает, – Семен все богатство пропил да проиграл и умер не по-божески: удар хватил, когда в последний раз отыграться не смог. Так что жена его и дочь теперь из милости у дальних родичей в усадьбе живут, а сын коллежским секретарем служит.

Я снова пригляделась к молодому человеку, отмечая то, чего не заметила раньше. Жилет под сюртуком хорошего сукна был лишен даже намека на вышивку, украшавшую жилеты других дворян. Ни часовой цепочки, ни перстней. Едва заметная потертость на белоснежных манжетах. Особая тщательность человека, который следит за каждой деталью туалета не из-за модничанья, а потому, что малейшая небрежность превратит честную бедность в потасканность.

– Мало мне охотника за титулом, охотник за приданым явился, – пробурчала я.

Тут же мысленно одернула себя: я ничего не знаю об этом человеке, и нечего уподобляться всяким там, готовым осудить заочно.

– Глаша, Сергей Семенович хотел бы побеседовать с тобой о делах, – сказала Варенька. Обернулась к нему. – Я тронута вашими словами, хоть они и чересчур лестны для меня. Однако я должна откланяться. Надеюсь, сегодняшний день не станет в нашем знакомстве и мы сможем еще не раз обменяться мнениями о литературе и искусстве.

Она оперлась на подставленную руку кузена и грациозно похромала прочь. Я успела заметить, что на лице Стрельцова недовольство борется с весельем – наверняка он, как и я, насквозь видел все эти маневры. А вот молодой Нелидов проводил девушку восхищенным взглядом, кажется, даже на миг забыв, что хотел поговорить о делах.

Мне показалось, что в окне мелькнуло бородатое лицо Кошкина, но прежде, чем я успела в этом убедиться, лицо исчезло. Марья Алексеевна тронула меня за локоть.

– Пойду намекну, что кое-кому пора и честь знать. – Она улыбнулась Нелидову. – А вы с Глашей можете устроиться вот на этой скамейке и спокойно поговорить. Благо наконец-то распогодилось.

Сев на скамейку в добром метре от меня, Сергей нервно огладил папку, которую до сих пор держал под мышкой.

– Благодарю вас за уделенное время, Глафира Андреевна, – начал он. – Наверняка у вас много забот, поэтому позволю себе говорить прямо. Осмелюсь предположить, что после недавних печальных событий ваше имение требует особого внимания.

Он замолчал, явно ожидая моей реакции.

– Продолжайте, – сухо сказала я. Мало мне Кошкина, еще один помощничек просится на мою голову!

– У меня есть некоторый опыт управления делами, хоть и не столь обширный, как хотелось бы. Как вы уже поняли, я живу в Ильин-граде, но вторую неделю гощу у Татьяны Павловны, неподалеку. Мне известно, что сейчас у вас нет управляющего, и потому я позволю себе предложить вам свои услуги.

Я снова окинула его взглядом, припоминая слова Марьи Алексеевны о жаловании столичных чиновников и стоимости столичной же жизни. Как же мне понять, хочет ли парень оставаться честным, поэтому ищет другое место или, наоборот, рассчитывает поживиться, пользуясь неопытностью и плохой репутацией возможной хозяйки? Второй Савелий мне тут не нужен.

– Я не стану скрывать: мое финансовое положение достаточно затруднительно – впрочем, вы наверняка об этом слышали, – продолжал он. – Это место – если вы согласитесь – станет для меня спасением. Однако считаю, что и я могу быть полезен вам. Я готов работать за скромное жалование. При этом, уверен, смогу взять на себя значительную часть забот по управлению имением, что освободит вам время для других важных дел.