– Знаешь, я считаю тебя эгоистом. Да-да, всё именно так! Думаешь лишь о себе одном! – в порыве, наклонившись, тычу указательным пальцем в его грудь.

Внутри меня чёрными пятнами расползается вселенская злость и обида.

– Тебя не волнует, как там Адам? Ты оставил его одного справляться со всеми проблемами. Бросил целый Чикаго на произвол судьбы! А как же те, кому ты помогал? Кого опекал? Люди остались одни, без твоей поддержки. А если у Адама отберут Чикаго? Что будет с твоим другом? О, Боже, а если на него тоже устроят покушение?.. Убьют?..

Не помогает.

Это всё не помогает…

Что бы я ни сказала – этого недостаточно.

Ощущение, будто из меня выкачали всю жизненную энергию. В один миг ноги подгибаются, больше не в силах удерживать свою неугомонную хозяйку. Грузно опускаясь на край кровати, уставляюсь в стену, не моргая.

– Раньше я не задумывалась о том, что хочу свою собственную семью. Это казалось чем-то далёким и призрачным, ведь блестящая карьера олимпийской чемпионки стояла на первом плане. Я была молодой, наивной и в какой-то степени даже инфантильной, – впервые признаюсь вслух об одном из тайных переживаний. – Только потеряв всё и оставшись у разбитого корыта, поняла, какого это провести годы в пустоте и одиночестве. Тебя вроде окружают люди, ты смеёшься, общаешься, но, возвращаясь домой, оказываешься один на один с собственными демонами.

Сделав глубокий вдох, собираю волю в кулак, чтобы озвучить самое главное.

– И я наконец-то нашла человека, с которым не чувствую себя одинокой, понимаешь? Мужчину, готового терпеть мои закидоны и психологические травмы. Готового ждать, когда буду готова к большему, и готового подарить ту самую желанную семью и защиту, – сморгнув подступившую слезу, поворачиваю голову, всматриваясь в безмятежное лицо Грея. – Но сейчас наши отношения под угрозой из-за моего нахождения здесь и секретности твоего состояния. Просто… я боюсь потерять его и опять остаться одной.

Тяжело изливать душу, даже если собеседник не отвечает и не оказывает поддержки. Говорить волнующие и важные для тебя вещи всегда не просто, ведь ты показываешь слабость.

– Я так устала, Джон. Ты моя единственная надежда на свободу, без тотального контроля и слежки старшего брата, – шепчу, практически не шевеля губами. Нащупав прохладную мужскую ладонь, беру его в свою, крепко сжимая. – Хочу жить без оглядки на прошлое, понимаешь? Строить карьеру и отношения, зная, что за мной не следят. Ты же знаешь, Артём не позволит мне съехаться с кем-то. А я так устала жить в тишине своей квартирки…

Я отреклась от брата пять лет назад, но он всё равно продолжает тащить меня обратно. Эти напоминания бередят раны и заставляют снова возвращаться в прошлое. Господи, как же я замучалась ходить под постоянным прицелом у охраны Артёма. Его маниакальное преследование сидит в печёнках.

Где-то в душе я надеюсь, что аппараты подскажут, что Джон меня слышит. Ведь если это так, то сердце должно отреагировать, то пульс хотя бы дёрнется. Он ведь не может не слышать… Не может не чувствовать, что не один. Я рядом. Искренне хочу помочь ему вернуться и спасти нас обоих.

– Джон, ты нужен здесь, слышишь? Ставлю сотку на то, что ты ещё не закончил дела на нашей грешной земле, – усмехаюсь сквозь стекающие по щекам горькие слезинки. – Тебе тоже в обязательном порядке нужно завести семью, детей. Нарожать маленьких бандитов и построить ещё одну криминальную империю! Такой красивый генофонд не должен прерываться. Это грех!

Хохотнув, умолкаю, неловко поджав губы.

– Уверена, где-то там тебя ждёт красавица, которую ты осчастливишь, – добавляю уже спокойнее и более задумчиво.

Отпустив прохладную руку, вытираю слёзы, и в этот момент всего на секунду мне мерещится шевеление его ладони. Лёгкое, едва заметное. Всплеска адреналина заставляет подскочить на ноги и с удивлением уставиться на пациента.

Рука Джона, которая все эти дни лежала неподвижно, вдруг чуть дёргается. Я замираю, не веря своим глазам, и жду, что дальше случится чудо, но, естественно, ничего не происходит. Грей также продолжает лежать неподвижно.

После откровенного разговора моя нездоровая фантазия заставила мозг поверить в невозможное.

Просто показалось…

– Я хочу, чтобы ты жил! Очнулся и отпустил меня! – выпаливаю в сердцах, даже не задумываясь о том, что Ной может услышать.

Господи, я схожу с ума. Действую на эмоциях, как ненормальная. Шмыгнув носом, проглатываю обиду и злость на бурное воображение и спешно выбегаю из помещения, скрываясь на втором этаже в спальне.

Чувствую себя такой уязвимой. Открывшей душу, а в ответ получившей плевок. Я была уверена, что, услышав мой монолог и просьбы, он очнётся. Найдёт в себе силы вернуться к жизни.

Но получила от судьбы лишь отрезвляющую пощёчину.

Всё. Хватит! Больше не могу так…

Во мне будто лопается последняя нервная клетка. Осознание, что я доведена до точки невозврата и как прежде больше быть не может, обрушивается подобно снежной лавине. Хочу домой, к Алексу…

Забежав в ванную, останавливаюсь у зеркала, оперевшись ладонями о раковину. В голове уже рисуется план побега из этого плена. Я не готова провести годы в ожидании!

Уставшее, доведённое до изнеможения отражение смотрит на меня, насмехаясь. Сняв резинку с потрёпанной причёски, откидываю копну волос назад, уставляясь на проклятый шрам на лбу. Пальцы инстинктивно тянутся к нему, можно подумать, хотят содрать вместе с кожей. Замерев, я всё же вовремя останавливаюсь с занесённой рукой. Однако, поднеся запястье ближе ко рту, как вампир впиваюсь зубами в плоть.

Резко пронзившая кожу боль помогает отвлечься, так я удерживаю себя в реальности, не позволяя разуму удариться в безудержную истерику. Барахтаюсь, так сказать, на плаву, не переходя черту. Я делала так, когда лежала в больнице после травмы. Тогда это было единственное, что я могла контролировать в разрушившейся жизни.

Лишь почувствовав невыносимую пульсацию, разжимаю челюсть и трясущимися пальцами открываю кран. Ополаскиваю лицо прохладной водой, окончательно успокаиваясь.

– Адалин! – резкий крик Ноя, как гром среди ясного неба, доносится с первого этажа. – Адалин, скорее! – зовёт он более тревожно.

Я замираю в той же позе, склонившись около раковины. Сердце пропускает удар от охватившего тело волнения. Не помню, каким образом спускаюсь вниз, перепрыгивая через ступеньки, всё в густом тумане от паники. Боль от удара плечом о дверной косяк слегка отрезвляет, заставляя прийти в себя.

Вбежав в комнату Джона, первым делом я вижу Ноя, стоящего рядом с кроватью и растерянно глядящего на него. Едва ли успеваю отдышаться, как вдруг раздаётся звук. Слабый, но отчётливый. Приборы, до этого мерно отсчитывавшие секунды молчаливого состояния пациента, вдруг изменяют ритм. Один писк, второй.

Я перевожу взгляд на Джона в тот самый миг, когда его пальцы шевелятся, как будто пытаются ухватиться за плед.

– Что ты сделал? – в горле пересыхает, словно я не пила целую вечность. – Ты что-то вводил ему?

– Ничего! – в замешательстве отвечает помощник. – Я ничего не делал!

На ватных ногах спешно подхожу ближе, до конца не осознавая, что это не сон или галлюцинация. Ной обходит постель, вставая по другую сторону.

– Джон? – зову неестественно тихо, боясь разрушить момент происходящего.

Мужские ресницы заметно вздрагивают от моего голоса. Веки слегка приподнимаются, но тут же опускаются обратно. Ощущение, что это малейшее движение отняло у него все силы.

– Грей, дай знак, если ты меня слышишь, – голос предательски дрожит, но мне плевать, ибо Джон делает очередную попытку. Теперь его рука двигается чуть заметнее, он явно прилагает все усилия. – Не торопись.

– Чёрт… – выдыхает Ной.

– Я рядом, – хватаю дрожащую ладонь и крепко сжимаю, чтобы Грей чувствовал меня.

Писк приборов становится чаще, вызывая по коже морозные мурашки. Кажется, что я не могу дышать от волнения. Мною овладевает радость вперемешку с облегчением и в то же время неописуемым страхом.

Секунда – и вдруг… Джон открывает светлые глаза.

Глава 3

Жизнь – это не кино, и чудес в ней не случается. Сегодняшняя ночь тому прямое подтверждение. Она оказалась самой сложной за всё пребывание на Аляске. Без понятия, что хуже: то, что Джон не приходил в себя, или то, каким образом происходило его возвращение.

Безумно медленно и очень волнительно…

Сначала пациент просто открывал глаза, реагировал на голос и прикосновения. Делал слабые попытки пошевелиться, но не более. Его дыхание менялось со скоростью света: то становилось глубже, то сбивалось в своём ритме.

Через несколько часов мутный взгляд был расфокусирован, но Джон уже делал попытки заговорить осипшим, невнятным голосом. В его голове явно запустился процесс восстановления цепочки событий, несмотря на спутанность сознания.

В какой-то миг, судя по всему, к нему вернулись последние воспоминания о произошедшем (а это именно момент нападения), и Джон запаниковал. Его красивые голубые глаза, с казавшейся внутри бездонной пустотой, бегали в разные стороны. Руки дрожали, и ощущалось явное волнение, как будто всё тело пробирал мелкий тремор.

Пришлось вежливо попросить Ноя выйти из комнаты, чтобы Грея не раздражало и не нервировало незнакомое лицо. Сама же я приложила все усилия, успокаивая пациента. Разговаривала с ним, подобно ребёнку, и уверяла, что всё страшное позади.

Джон уснул только под утро и проспал следующие сутки, ни разу не просыпаясь.

Все эти часы я не могла найти себе места, переживая: вдруг он снова впал в кому? Моя тревожность зашкаливала, так что приходилось без конца проверять, ровно ли дышит. Приносило облегчение лишь то, что Джон выглядел уставшим и измученным человеком, нуждающимся в отдыхе, а не болезненно бессознательным.

Честное слово, я уже сбилась со счёта, какая это бессонная ночь и когда нормально спала. Я не могла оставить Джона, поэтому периодически «отключалась», сидя в кресле рядом с постелью. Ной, можно сказать, заставлял пойти к себе в комнату, но я была категорична. Не хотелось доверять Грея Ною.

Сама не знаю, почему не смогла этого сделать.

Возможно, дело в том, что я привыкла держать ситуацию под чутким контролем, без вмешательства третьих лиц.

Вечером следующего дня, под мирный треск камина, я, как обычно, балансирую между сном и явью. В голове вихрем носится куча мыслей: как долго займёт выздоровление? Через сколько я смогу поехать домой? И самое главное – каким образом Джон вернётся в Чикаго, ведь официально он мёртв? Плюс ко всему без документов?

– Воды…

Помещение разрезает хриплый шёпот, вырывая меня из пучины размышлений. Бедное сердце замирает, а после срывается в бешеный галоп, отдаваясь гулкими ударами в груди. Сбросив вязаный плед на пол, подскакиваю на ноги в рекордно короткие сроки.

– Сейчас! – сон, как рукой снимает.

Подбежав к тумбочке, поднимаю бутылку негазированной воды – благо всё было заранее подготовлено Ноем на случай экстренного пробуждения.

– Тише, не напрягайся, – зачем-то инструктирую Грея, медленно поднося ложку с налитой в неё жидкостью.

Разомкнув сухие губы, он с усилием проглатывает несколько капель.

Джон закрывает глаза на несколько долгих секунд. Кажется, что пациент снова отключается, но через мгновение он морщится, будто от боли, а затем открывает их.

По телу проносится заряд электрического тока от столкновения взглядов. Его – глубокий и измождённый, мой – напряжённый и до ужаса внимательный.

Я не знаю, узнаёт ли он меня или пялится, потому что больше не на кого смотреть?

– Ещё? – неловко уточняю, смутившись от пристального внимания.

– Где… я? – наконец выдавливает таким слабым голосом, что я едва его слышу.