Несколькими месяцами раньше губернатор проигрывал в опросах общественного мнения. Его избрание стало результатом кампании устрашения: страх, который она сеяла, вытекал из теории с помпезным названием «большое замещение». Идея была довольно проста: страну заполонили орды чужаков, идет молчаливая ползучая война. Статистика при этом утверждала обратное: иностранцы составляли не более десяти процентов населения страны, и это соотношение не менялось уже двадцать лет. Те из них, кто работал в промышленности, торговле, государственном секторе – больницах, школах и так далее, жили в разных частях столицы и ее пригородов. Митч жил в скромном доме, заселенном людьми иного свойства – приезжавшими и уезжавшими в зависимости от сезонов сева, сбора фруктов, овощей, винограда. С тех пор, как сотрудники иммиграционной службы стали проявлять удвоенное рвение и нулевую толерантность, квартиры в его доме опустели. Обезлюдение давало себя знать и в деревне, где некому стало убирать урожай. В садах гнили фрукты, полки в супермаркетах и в магазинах помельче выглядели теперь уныло.

Через несколько недель после утверждения закона губернатором все книжные магазины и библиотеки страны получили список из тысячи четырехсот названий, которые впредь запрещалось продавать и предоставлять для просмотра. «Илиада» и «Одиссея» Гомера, «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «Отец Горио» Бальзака, «Содом и Гоморра» Марселя Пруста, «Комната Джованни» Джеймса Болдуина, «Цвет пурпурный» Элис Уокер надлежало теперь убрать с книжных полок. Вскоре появился и дополнительный список. В нем фигурировала литература, грозившая обществу расколом, стыдившая его, объявлявшая виновным в прошлом, к которому эта литература не имела отношения. Книги, повествующие о рабстве, расизме, мужском господстве, злоупотреблении властью, диктатурах и их преступлениях, теперь должны были исчезнуть с глаз долой.

У Митча пропало всякое желание улыбаться.

____________________

В тот осенний день, так хорошо начавшийся, в его книжный магазин заявился проверяющий от госбезопасности, и все разладилось. Под доносящийся снаружи городской шум, гудки, крики на бульварах проверяющий в антрацитовом костюме инспектировал тумбы и полки с книгами, то и дело поправляя толстые круглые очки, плохо державшиеся у него на переносице. С поникшими плечами, зато с выражением важности и удовлетворения на физиономии он взял за уголок «Дневник Анны Франк» и со снисходительным видом вынес Митчу первое предупреждение. Он пообещал на днях вернуться и проконтролировать, не остались ли у него запретные книги. Если остались, то придется распорядиться об административном закрытии на неделю – такое наказание полагалось в случае второго по счету нарушения. Книготорговец страшно разгневался, проверяющий сбежал от него, как от чумы, и Митч сердито опустил металлическую штору. День сложился совсем не так, как ему хотелось. Теперь ему требовалось время, чтобы прийти в себя.

Он так и не поднял штору и весь остаток дня сидя пялился на книжные полки. Когда стемнело, он не поехал на поезде домой.

Вместо этого Митч принял решение, полностью изменившее его жизнь: сопротивляться абсурду. Вооружившись киркой, лопатой и ведром, он открыл люк и спустился в подвал.

Антиквар, продавший ему магазин, обмолвился о каком-то потайном помещении в подвале, спрятанном за кирпичной стеной. Легенда гласила, что в начале прошлого века некий торговец прятал там драгоценности и произведения живописи неясного происхождения.

– Иными словами, краденое, – договорил Митч за продавца.

– Иными словами, – согласился тот. – Но это, конечно же, всего лишь легенда, а если нет, то мало ли, что происходило в начале прошлого века… Лично я никогда не принимал это за чистую монету. – И он в знак искренности прижал руку к груди.

– Зачем ему было замуровывать то помещение? – удивился Митч.

– Наверное, ему донесли, что какой-то его недовольный клиент проболтался и что туда вот-вот нагрянет полиция. За ночь он перепрятал все самое ценное и, чтобы скрыть следы своих делишек, собственным руками сложил стену.

– Если он все оттуда забрал, то зачем было так утруждаться?

– У него не было времени избавиться, не привлекая внимания, от мебели и всего прочего, где он хранил товар: этажерок, сундуков и, как мне шепнули, нетранспортабельного сейфа. Осторожности ради надо было сделать так, чтобы все это исчезло заодно с его прошлым.

Митч, чье воображение никогда не простаивало, догадывался, что история эта не настолько древняя, как утверждал антиквар.

– Кто же все это вам рассказал? – весело осведомился он.

– Тот, у кого я купил давным-давно этот магазин. Теперь я должен был поведать эту историю вам, новому собственнику, – ответил продавец, подписывая купчую.

На том и разошлись. С тех пор в редких случаях, когда Митч спускался в подвал, он, глядя на ту самую стену, задавался вопросом, действительно ли по другую сторону кирпичной кладки существует потайная комната.

До сих пор магазин требовал от него столько усилий, что ему было недосуг проверять, так ли это. Если вся история была выдумкой, то стена, которую он теперь приготовился разрушить, могла оказаться несущей. Уже занеся кирку, Митч задумался о риске. Пришлось прерваться и вернуться в магазин, за лежавшим под прилавком карманным фонарем.

От свисавших с потолка подвала лампочек было мало проку. Митч направил луч фонаря на кирпичную кладку и стал внимательно ее рассматривать. Не надо было быть опытным строителем, чтобы убедиться, что кирпичи клал мастер своего дела, постаравшийся, чтобы никто не догадался, что работа велась в спешке. Раствор был положен аккуратно, гладко.

Митч огляделся и пришел к выводу, что свободное пространство подвала – это всего треть площади магазина у него над головой, что уже выглядело многообещающе. Он собрался с духом и нанес первый удар киркой, второй, третий – пока что без особого толку, не считая одного треснувшего кирпича. Он не так торопился, как раньше укрыватель краденого, но и ему время было дорого, пришлось поднажать. С непривычки горели руки, плечи и спина, между лопатками стекал пот. Он стянул рубашку, бросил ее на лесенку, ведшую к люку, и с голым торсом продолжил пробовать стену на прочность.

После того как на пол упал большой кусок раствора, Митч стал бить в образовавшуюся трещину. Закачались сразу три кирпича, как готовые вывалиться молочные зубы. Он бросил кирку, вытер лоб и принес сверху молоток и большую отвертку.

Потребовалась всего пара минут, чтобы вынуть из стены несколько кирпичей и просунуть в образовавшуюся дыру фонарь. Заглянув в дыру, он пробормотал: «Черт, что это такое?..»

Луч высветил ряды полок вдоль двух длинных стен, тянувшихся, наверное, до внешний стены магазина. Таким было лишь предположение, потому что яркости фонаря не хватило, чтобы осветить весь тайник. Прищурившись, Митч разглядел три стоявших в ряд сундука, стол, накрытый не то старой скатертью, не то простыней, два кресла одно напротив другого, столик на одной ножке между ними, закругленный угол прилавка, табуреты. Стало яснее, почему скупщик краденого так спешил скрыть от посторонних глаз не только склад своего товара, но и весь этот частный клуб, где собирались, наверное, покупатели, для которых не имело значения происхождение товара, и сами воры-продавцы.

Вопрос существования Бога вставал перед Митчем, пока он учился, но ответом на него послужила преждевременная смерть отца. Мир был слишком шатким местом, чтобы излишне доверять Тому, Кто его создал. Накануне, а может, чуть раньше, трудно было точно припомнить из-за охватившего его теперь волнения, он узнал об отставке главы огромного аэрокосмического консорциума из-за истории с несколькими плохо затянутыми гайками, но при этом столетие за столетием войн, голода, катастроф и несправедливостей не мешали верующим чтить Великого Распорядителя. Митч к числу верующих не принадлежал, но при сложившихся обстоятельствах то, что он нашел под своим магазином, трудно было не счесть если не чудом, то по меньшей мере даром провидения. Взбодрившись, он опять схватил кирку и трудился до тех пор, пока не смог сам пролезть в темный тайник.

3
Анна

В ресторане «У трех кузенов» почти без перерыва выкрикивали заказы, и на каждый крик тут же звучал ответ «принято». Сбоку готовились холодные закуски, на большой плите посередине кухни поспевали горячие блюда, в удобном месте ждали своей очереди миски с соусами. Анна была готова разносить полные тарелки после того, как их проверит шеф.

Анна была молода, полна жизни и исключительно работяща; у нее случались моменты получше и похуже, но почти всегда, если не считать нечастых приступов утренней хандры, она светилась жизнерадостностью. Работа в этом большом ресторане была для нее манной с небес, ей пришлось наврать о своем прошлом, чтобы сюда попасть. Третье место на конкурсе в Кулинарном институте, два года помощницей шеф-повара в ресторане Родриго Переса в Буэнос-Айресе, еще три года су-шефом в Pontillac в Вашингтоне – отменный послужной список для приема в бригаду поваров, но слишком яркий для претендентки в простые официантки. Что ж, она поработала в ресторанах с именем, но скромных размеров, а теперь хотела изучить, как все устроено в крупном заведении.

Ничто не выдавало ее волнения, когда раздался звонок – сигнал на выход. Она схватила две порции морского языка в кляре, две тарелки с говяжьим филе и ринулась с ними в тамбур. Выбежать в зал, подать блюда, пока они не остыли, вернуться в кухню, и так весь вечер – для этого требовалась спортивная форма, отменное чувство равновесия и умение действовать на опережение. Шарахнешься в сторону, чтобы не столкнуться с другим официантом, из числа неуклюжих, – и звон разбитой посуды прозвучит реквиемом по твоему плану.

В сжатой левой ладони она прятала пластмассовую пипетку. Легкое нажатие, пара капель концентрата без вкуса и запаха в одну из тарелок с морским языком… Она тренировалась дома, снуя между кухней и гостиной с полными руками, как в тот вечер. Научилась вилять бедрами, чтобы миновать преграды, прятать пипетку между мизинцем и безымянным пальцем, потом – в рукаве. Она репетировала свой фокус утро за утром, пока не довела мастерство до совершенства. Примерно в полночь, часа через три после ужина, у главного комиссара Жабера начнутся судороги, потом тошнота, еще немного погодя страшная рвота, к утру он лишится сил и будет испытывать жжение при мочеиспускании.

Он обвинит ресторан в том, что его накормили испорченной рыбой. Поспешный вывод, еще одна ошибка на его счету, думала Анна, причем не последняя. Доза не смертельная, но достаточная, чтобы он сильно захворал.

Главный комиссар Жабер не отвечал расхожему представлению о начальнике полиции. Поджарый, с выступающими челюстями, прямым тонким носом и глубоко посажеными глазами, он не имел пристрастия к выпивке, не курил и был не более продажен, чем другие. Его пороки исчерпывались чревоугодием и вульгарностью, причем по части последней мало кто мог с ним сравниться.

Ресторан «У трех кузенов» был обязательной остановкой для туристов, которых метрдотель всегда сажал на втором этаже. Вальтер превратился в физиономиста. К завсегдатаям он всегда обращался по фамилии и заискивающим тоном, так же щедро расточая комплименты, как другие льют шампанское, и не жалея пены, благо что она ничего не стоит.

Комиссар Жабер распоряжался здесь как у себя дома, как почти по всему городу, и даже имел собственный столик. Любитель неуместных жестов, он с наслаждением позволял себе мелкие низости, подобно многим персонам при власти, воображающим, что им все позволено. Всякий раз, приходя ужинать (и никогда не платя по счету), комиссар Жабер гладил официанток по ягодицам и шептал им сальности, когда они наклонялись к столику, принеся его заказ.