«Сколько ещё мы сможем выдержать?» – крутится в голове отчаянная мысль.

Внезапно в хаосе перестрелки раздается еще один пронзительный крик:

– Боеприпасы на исходе! – это голос Шона, пробивающийся сквозь грохот стрельбы и рев шершней.

Эванс, не теряя самообладания, мгновенно реагирует:

– Отходим к запасному выходу! Прикрываем друг друга и медленно двигаемся. Выбрасывайте ящики в проход, чтобы замедлить тварей.

Мы начинаем пятиться назад, выпуская короткие очереди, стараясь не тратить пули впустую, и отчётливо понимая: каждое движение – борьба, каждая ошибка – смерть, каждый выстрел – надежда, без которой ничто не имеет значения.

Мутанты напирают, продвигаясь к нам с неумолимой силой.

Финн, Юлин и Кэс быстро бросают стальные ящики прямо на горы трупов, пока остальные прикрывают их плотным огнем, направленным на мутантов. Это не остановит шершней надолго, но даст нам небольшой запас времени. Расстреляв еще одну волну шершней, мы начинаем отступать быстрее. Новые озлобленные твари уже на подходе, один, самый быстрый, перемахивает через сымпровизированную в спешке преграду, и, нажав на спусковой крючок, я попадаю ему точно в лоб.

– В яблочко, детка, – раздается рядом нервный смешок Дилана. Похоже, мы все дошли до стадии, когда страх за собственную шкуру перекрылся каким-то другим чувством.

Я собираюсь что-то ответить в той же манере, но внезапно раздается низкий, тяжёлый лязг. Пол под нашими ногами приходит в движение, разъезжаясь, словно дверцы лифта и обнажая зияющую внизу пустоту. Зловещий разрыв становится все шире, и мы инстинктивно отскакиваем к стенам, пытаясь найти хоть какую-то опору. Ощущение невыносимой беспомощности пронизывает всё мое существо в тот момент, когда бетонный пол полностью исчезает, и мы с криками срываемся вниз.

Глава 27

Мы проваливаемся в черное безмолвие. Потоки воздуха обжигают кожу под шлемом, пронизывая пространство вокруг, сливаясь с нашими воплями и отдалённым лязгом металла, захлопывающегося над нами, будто за нашими спинами закрылись ворота, отделяющие нас от света, и впереди – лишь вечная тьма. На короткий миг весь мир словно вывернут наизнанку – нет ни верха, ни низа, только холодный мрак, обволакивающий наши тела.

Тяжелый удар, и я чувствую, как меня бросает на что-то твёрдое. Падение выбивает дыхание, в глазах темнеет и на долю секунды сознание уходит в туман. Сквозь нарастающий гул в ушах раздается приглушённый, но такой знакомый голос:

«Вставай, Ари. Сражайся. Вспоминай, чему я тебя учил. Время пришло!» – чёткий и твёрдый голос отца звучит где-то на границе реальности и кошмара.

Перед внутренним взором возникают его пронзительные голубые глаза, такие спокойные и ясные, словно отец не плод моего угасающего сознания, а стоит рядом, склонившись надо мной и ласково гладит по лицу. Но это невозможно… Папы здесь нет… Эрика тоже нет… Они оба меня бросили. Солёные слезы обжигают веки, грудную клетку стягивает стальным обручем, и я снова начинаю уплывать… Мамочка, я тоже его никогда не прощу…

«Вставай. Двигайся. Выживай.» – снова врывается в мое подсознание гипнотический голос президента, на этот раз приказывая, а не ласково убеждая.

Прихожу в себя мгновенно, словно кто-то запустил мой внутренний резерв. Рывком поднимаюсь на ноги, превозмогая боль в ушибленных ребрах и затылке, и в эту же секунду меня оглушает зловещий рокот – то ли отголосок нашей борьбы, то ли низкое рычание шершней, успевших прыгнуть за нами до того, как зияющий проем закрылся. Сквозь хаос я улавливаю пронзительный крик Теоны, полный дикой боли и ужаса. Меня пронзает ледяным осознанием – шершни действительно здесь, в этой темной ловушке, из которой, похоже, нет выхода.

– Включите тепловизоры! Не стрелять, пока не увидите цель! – раздается резкий приказ Эванса. Его голос прорезает темноту, отдаваясь гулким эхом в моей голове. Я тянусь к панели на шлеме, но после падения часть функций не срабатывает, тепловизор не включается. Дыхание замирает, и страх застывает в сердце, но в следующее мгновение начинается нечто странное.

Пространство вокруг постепенно обретает формы. Способности, проявившиеся тогда, в лесу, возвращаются – я снова начинаю различать очертания в кромешной тьме, как будто кто-то тихонько, невидимо, осветил пространство для меня одной. Содрогнувшись от ужаса, я вижу две массивные тени, нависшие над Теоной. Я поднимаю автомат и, не отводя взгляда, нажимаю на спуск. Первая очередь настигает одного из шершней, пули впиваются в его черную плоть, разрывая ее. Второй, вскинувший уродливую морду с окровавленными клыками, получает пулю в глаз и, дергаясь в конвульсиях, падает назад.

Я бросаюсь к неподвижно застывшей подруге, глотая застрявшие в горле слезы и немой вопль. Ноги ватные, сердце сжимается от страшного предчувствия. Рухнув перед ней на колени, отчаянно и протяжно кричу. Костюм на груди Теоны разодран, из рваной раны на шее вытекает темная кровь. Она судорожно хрипит, пытаясь сделать вдох, хаотично скользя трясущимися руками по кровавым лужам. Я хватаю ее ладонь, сжимая в своих так сильно, словно это сможет спасти или хотя бы согреть, утешить… на мгновение. Последнее мгновение.

– Пожалуйста, Теа. Прошу… – умоляю, прошу и плачу.

Кто-то опускается рядом со мной, что-то говорит, но я не слышу. Мой взгляд с отчаянной, обреченной надеждой впивается в лицо Теоны, ставшей мне родной и близкой за столь короткий срок, что мы провели в этом аду.

– Ты нужна нам. Мы не справимся без тебя… Как же так, Фокс? Мы же команда…

Почувствовав слабое шевеление ее пальцев в моих ладонях, я обхватываю их еще крепче, желая удержать, не дать уйти… так рано, несправедливо рано. Мне удаётся… всего на секунду, а потом из ее груди вырывается булькающий звук, распахнутые глаза за визором шлема тускнеют, из них неумолимо утекает жизнь, оставляя лишь страх, боль и неизбежное прощание. Ее губы шевелятся, будто она хочет что-то сказать, но все, что остается – слабый хрип, после которого тело Теоны затихает в моих руках.

Я не знаю, сколько проходит времени. Минута, две или вечность. Все мои чувства и ощущения тонут во всеобъемлющей скорби, бездонной как черная пучина, что поглотила Фокс. Забрала ее себе жестко и беспощадно, словно имела право… Беззвучно всхлипывая, я по-прежнему сжимаю безжизненную руку Теоны, вспоминая, какой сильной и особенной она была. Неунывающей, временами дерзкой, но почти всегда непринуждённой и искренней, готовой подбадривать любого, кто нуждался в поддержке или совете. Самая честная и прямолинейная из всех нас. Яркая влюбчивая звездочка из серого Гидрополиса, погасшая слишком рано. Теперь от нее остался только пустой остекленевший взгляд, обращенный в никуда…

Сдавленный вдох, прозвучавший совсем близко, заставляет меня вскинуть голову. Сквозь мутную плену слез я с трудом фокусирую взор на Эвансе. Оказывается, это он был все время рядом. Неподвижный и молчаливый как скала.

Я не вижу выражение его лица за шлемом, но по напряжённым плечам и едва заметной дрожи видно, как тяжело ему дается сдерживать своё горе.

– Черт возьми, Теа… – он протягивает руку к ее окровавленному плечу, но затем быстро одергивает, сжимая пальцы в кулак до хруста костяшек. – Черт… – снова и снова повторяет, словно не может принять жесткую правду. Его дыхание становится всё более прерывистым. Лейтенант замирает, погружаясь в свои мысли, а затем что-то в нём ломается. Он быстро отворачивается, стараясь не показать своей слабости. Резко встает на ноги и отшатывается назад.

Может быть, я в нем ошиблась, и Эванс испытывал к Теоне гораздо более глубокие чувства, а не только эгоистичное желание обладать той, что выбрала другого? И выбрала ли? Пусть мне не удалось узнать Фокс достаточно хорошо, чтобы читать ее мысли, но к этому парню она однозначно была неравнодушна. Это было заметно по мимолётным взглядам и тому, как она горячо и категорично отрицала, что между ними ничего больше не осталось, а он злился и настаивал, срываясь на Ховарде, а иногда и на самой Теоне.

Нет, Эванс волновал ее. И, возможно, не меньше, чем Шон…

Шон.

Оглянувшись, я нахожу взглядом Ховарда. Ссутулившегося и застывшего в неестественной позе. Он будто окаменел, как и остальные инициары. Жуткое молчание, ни малейшего движения, рваное дыхание и гулко бьющиеся сердца. Страх и ужас свершившейся утраты нависает над нами тягостной плотной тишиной. Вязкий полумрак давит на плечи, невысказанные слова и невыплаканные слезы комом стоят в груди.

– Отпусти ее, Дерби. Она мертва, – хрипло произносит Эванс, со свистом выдыхая воздух. Отчаяние и боль в его голосе настолько осязаемы, что меня накрывает второй волной чудовищного осознания. – Поднимайся, – приблизившись, он протягивает мне руку, помогая встать на ноги.

Я еще какое-то время потерянно стою над телом Теоны, ощущая, как свинцовые тиски не позволяют сделать полноценный вдох. Волна горя и опустошения захлестывает все сильнее.

Эванс пытается отвлечь меня от этого ужаса, переключить внимание на задачу, как и положено командиру. Он шагает вперед и с трудом выдавливает слова:

– Мы не можем оставаться здесь. Нужно понять, где мы оказались и найти выход. Связь с Харпером пропала, так что придется рассчитывать только на себя.

– Найти выход? – я поднимаю на него потрясённый взгляд. – Уйти и оставить Теону с этими дохлыми тварями?

Мой голос звучит резко и почти грубо, но мне плевать на чертову субординацию. Я не могу понять, как он может так спокойно говорить о том, чтобы бросить Теону здесь и искать очередной выход, которого, вполне вероятно, попросту нет.

– Я отвечаю за остальных, Дерби. За всех вас. Если мы и дальше будем терять людей, у нас просто не останется шансов на спасение, – жестко и бескомпромиссно чеканит он.

Сжимаю кулаки, ощущая, как внутри всё закипает от гнева. Этот холодный, беспристрастный тон… Как он может?

– Но это же не просто «ещё одна смерть», лейтенант, – бросаю я, не в силах сдержать горечь. – Это Теона. Она была с нами с самого начала. Она… Она была одной из нас.

По телу лейтенанта проходит крупная дрожь. Возможно, он хочет что-то ответить, но тут вмешивается Шон, поддерживая мое праведное возмущение.

– Ари права. Это неправильно, Эванс. Мы не можем просто уйти.

Лейтенант издает раздраженный рык. Кажется, он сам не понимает, что ему мешает отдать привычный приказ и уйти. Его плечи напрягаются, и по едва уловимым движениям видно, что внутри него ведут борьбу долг и нечто более личное.

– А если бы это был ты, Эванс? Или Харпер? – вклинивается в диалог Амара.

После пережитого кровавого ада за периметром, ее психика справилась быстрее с тем кошмаром, который настиг нас сегодня. И гибель Теоны… Нет, я не думаю, что ее это затронуло меньше, но Лароссо видела столько смертей в последние дни…

– Или некорректно сравнивать жертвы среди командования с такими, как мы? Но ведь ты тоже был инициаром, лейтенант! – с напором продолжает Амара. – Прошел всего год, и ты так легко забыл с чего начинал? Сколько сослуживцев ты похоронил? Или бросил так же, как ее? На поле боя? Мы – люди, Эванс, и не должны переступать через тела своих павших друзей, как это делают потерявшие человечность мутанты. Иначе мы ничем не отличаемся от них, – на этой ноте она заканчивает свою эмоциональную речь, нашедшую горячий отклик в сердцах каждого.