Женщина воздвиглась на ноги, громадная, точно плавучий остров, и с трудом побрела к дверям, продолжая посмеиваться. Когда Фрекс принялся одеваться на грядущую духовную битву, он по-прежнему слышал смешки жены из уборной.

Он расчесал бороду, намазал волосы маслом и собрал их на затылке заколкой из кости и сыромятной кожи – пусть лицо останется открытым. Сегодня необходимо, чтобы его выражение, до мельчайших деталей, было хорошо различимо на расстоянии. Он затемнил брови углём, нарумянил красным воском скулы, чуть выделил губы. Красивый священник скорее убедит грешников покаяться, чем неказистая деревенщина.

Через задний двор проплыла Мелена: не с обычной грузностью беременной женщины, а плавно, как громадный воздушный шар, за которым волочатся по земле верёвки. В одной руке она несла сковородку на длинной ручке, в другой – пару яиц и пучок подвядшего осеннего лука-порея. Она негромко напевала себе под нос короткие строчки какой-то песенки, но слов Фрекс не слышал.

Он убедился, что его строгое облачение наглухо застёгнуто до самого верха, завязал сандалии. Затем достал из тайника под комодом письма от брата по служению, священника из деревни Три Мёртвых Дерева, и спрятал бурые страницы за пояс. Он не желал, чтобы Мелена видела эти послания, опасаясь, что в ином случае она захочет отправиться с ним – повеселиться или пощекотать себе нервы.

Пока Фрекс глубоко дышал, готовя лёгкие к долгой проповеди, Мелена лениво помешивала яйца в сковороде деревянной ложкой. С другого берега озера доносился звон коровьих колокольчиков, но женщина его не слушала. Она внимала некому другому звуку, который как будто раздавался у неё внутри. Этот звук не складывался в мелодию – точно музыка во сне, от которой запоминаешь общее впечатление, а не гармонические переливы. Может быть, это ребёнок в животе тихонько мурлычет от счастья перед предстоящим рождением? Она нисколько не сомневалась, что у новорождённого будет музыкальный слух.

Потом она услышала, как Фрекс в доме перешёл к импровизации для разогрева: начал громко декламировать отдельные звучные обороты, выдвигать контраргументы на реплики невидимого противника, заново убеждая самого себя в своей правоте.

Как там звучала присловица, которую много лет назад в детской ей пела няня?

Тот, кто утром был рождён, – на страданья обречён;
Кто увидел в полдень свет – не избавится от бед;
Если вечером родился – горем до смерти умылся;
Ну а тот, что поздно ночью, – всех несчастней будет точно.

Однако сейчас она вспомнила эту песенку с теплотой, как шутку. Горе – естественный итог жизни, но всё равно мы продолжаем рожать детей.

«Нет же, – эхом откликнулась няня в голове Мелены, как обычно, тоном поучения. – Нет, избалованная ты дурочка. Ничего ты не понимаешь. Кто по своей воле продолжит рожать детей? Мы занимаемся этим, пока молоды и ещё не представляем себе всех тягот грядущей жизни. А едва хлебнём их, – а мы, женщины, небыстро учимся, – как наше чрево иссыхает и благоразумно перестаёт давать потомство».

«Но мужчин это не касается, – мысленно же возразила Мелена. – Они могут плодить детей хоть до самой смерти».

«О, мы, женщины, учимся небыстро, – вздохнула воображаемая няня. – Но вот этих жизнь вообще ничему не учит».

– Завтрак! – объявила Мелена и выложила яичницу на деревянную тарелку.

Нет, её сын ни за что не будет тупицей, как большинство мужчин! Она вырастит его таким, чтобы он восстал против бесконечной череды бедствий и горестей.

– Для нас настают трудные времена! – возвестил Фрекс.

Для ярого противника мирских удовольствий ел он весьма изящно. Мелена любила наблюдать за тем, как ловко его пальцы орудуют двумя вилками. Хоть и подозревала, что под всей его праведной аскезой скрывается затаённая тоска по лёгкой жизни.

– Да у нас каждый день времена трудные, – съязвила она в той же манере, в какой отвечали ему прихожане. Но бедный тугодум-супруг даже не услышал иронии в её голосе.

– Мы оказались на распутье. Нам грозит идолопоклонство! Извечные ценности попраны! Истина в опасности, добродетель забыта!

Он не столько обращался к ней, сколько репетировал обличительную тираду против жестокого магического представления, которое намеревался разгромить этим вечером. В его характере всегда была некая отчаянная, драматическая жилка, но в отличие от большинства мужчин он умел использовать эту черту на благо дела своей жизни.

Мелена осторожно опустилась на лавку. В голове у неё распевал без слов целый хор. Может, у всех так бывает перед родами? Стоило бы порасспрашивать любопытных местных кумушек, которые наверняка придут к ней днём тихонько побрюзжать, что ей живот уже на нос лезет. Но она не решалась. Даже её правильное городское произношение они считали наигранным, неестественным, – и потому ещё более стыдно было демонстрировать им своё невежество в таком простом деле.

Фрекс заметил, что она больше ему не отвечает.

– Ты не злишься, что я сегодня оставляю тебя одну?

– Злюсь? – Она приподняла брови, как будто само это понятие было ей незнакомо.

– Историю крошечным шагом влекут вперёд ничтожные силы отдельных мелких жизней, – глубокомысленно заявил Фрекс, – но вместе с тем на ином уровне происходит столкновение глобальных извечных сил. Одновременно уследить за обеими сферами невозможно.

– Это ты про жизнь нашего ребёнка говоришь, что она мелкая?

– Сейчас не время спорить. Это мой священный долг, я не могу от него уклоняться. Раш-Маргинс угрожает истинное зло. Я лишусь покоя, если не помешаю ему.

Он говорил серьёзно и горячо. За этот внутренний пыл Мелена когда-то и полюбила его, но теперь порой начинала ненавидеть.

– Зла будет ещё немало, – высказалась она напоследок. – А твой сын появится на свет лишь однажды. И учитывая, что у меня вот-вот отойдут воды, я думаю, это произойдёт сегодня.

– Будут и другие дети.

Она отвернулась, чтобы муж не увидел на её лице гримасу ярости.

Но долго злиться на него Мелена не могла. Возможно, это было признаком моральной слабости. Хотя вообще-то, о моральных слабостях она особо не задумывалась; одного служителя религии в семье вполне хватало.

Женщина мрачно замкнулась в себе. Фрекс неторопливо заканчивал завтракать.

– Это дьявол, – со вздохом проговорил он. – Дьявол уже близко.

– Не смей говорить такие вещи в день, когда должен родиться наш ребёнок!

– Я говорю об искушении в Раш-Маргинс! Как будто непонятно!

– Однако слово – не воробей, а сказанного не воротишь! – возмутилась Мелена в ответ. – Я не претендую на всё твоё внимание, Фрекс, но хоть немного мог бы обо мне подумать!

Она с грохотом уронила сковородку на лавку у стены.

– Могу того же попросить у тебя, – подхватил муж. – Что, по-твоему, мне сегодня предстоит? Как мне убедить свою паству отвернуться от пёстрого представления идолопоклонников? Скорее всего, я вернусь домой разбитым в пух и прах, проиграв более яркому впечатлению. Ты получишь долгожданного ребёнка, а меня ждёт лишь неудача.

Тем не менее даже эти горькие слова он произносил с гордым видом, словно потерпеть поражение в борьбе за высокую моральную цель было для него чем-то сродни добродетели. И разве можно сравнить этот возвышенный труд с грязью, кровью, болью и криками, сопровождающими рождение ребёнка?

Он наконец встал из-за стола и собрался уходить. Над озером поднялся ветер, размывая верхушки столбов кухонного дыма на горизонте. «Как будто спирали, – подумала Мелена, – как вихри воды, уходящие в водосток».

– Береги себя, любовь моя, – сказал на прощание Фрекс, хотя к этому моменту уже принял суровый вид, который обычно напускал на себя перед прихожанами.

– Постараюсь, – вздохнула Мелена. Ребёнок сильно толкнулся внутри, и она почувствовала, что ей снова пора спешить в уборную. – Исполни свой долг, моя надежда и опора, мысленно я с тобой. Постарайся, чтобы тебя там не убили.

– На всё воля Безымянного Бога, – сказал Фрекс.

– Лучше бы вышло по моей воле, – ответила она кощунственно.

– Свою волю обрати на то, что в твоей власти, – ответил он. Теперь он в полной мере обращался к ней, как священник к грешнице, и этот расклад ей привычно не нравился.

– Прощай! – откликнулась Мелена и, вместо того чтобы помахать вслед мужу, скрылась в вонючей уборной. А Фрекс двинулся по дороге в Раш-Маргинс.

Часы Дракона Времени

На деле Фрекс беспокоился за Мелену гораздо сильнее, чем показывал. Он остановился у первой попавшейся рыбацкой хижины и поговорил в дверях с хозяином. Может быть, кто-то из деревенских женщин сможет остаться с Меленой на день, а если понадобится, и на ночь? Это было бы добрым делом. Рыбак согласился, и Фрекс кивнул, принимая эту услугу с мучительной благодарностью, – он и без напоминаний знал, что в этих краях его жену недолюбливали.

Затем, прежде чем продолжить путь вокруг Гиблого озера и направиться в Раш-Маргинс, он остановился у поваленного дерева и вытащил из-за пояса два письма.

Их прислал его дальний родственник, также священник. Парой недель ранее кузен не пожалел времени и драгоценных чернил, чтобы подробно описать нечто под названием Часы Дракона Времени. Фрекс, готовясь к сегодняшней праведной битве, перечитал имеющиеся сведения об этом часовом истукане.

Пишу в спешке, брат Фрекспар, чтобы успеть передать впечатления по свежим следам.

Часы Дракона Времени установлены на фургоне, целиком это конструкция высотой с жирафа. По сути, это шаткий передвижной балаган, со всех сторон утыканный нишами и арками просцениума. На плоской крыше возвышается заводной механический дракон. Сам он зелёного цвета, когти у него серебряные, а глаза рубиновые. Чешуя у него из множества наборных металлических дисков: медных, бронзовых и железных. Под верхним, подвижным слоем чешуи спрятан железный каркас, который управляется часовым механизмом. Дракон Времени вращается по кругу на постаменте, хлопает кожистыми крыльями (со звуком, похожим на шум кузнечных мехов) и изрыгает из пасти зловонные сернистые клубы оранжевого пламени.

На всех сценах под ним, в дверях, окошках, на крылечках красуются марионетки и игрушечные фигурки: там есть герои народных сказок, карикатурные крестьяне и дворяне, животные, феи и святые – статуэтки наших унионистских святых, брат Фрекспар, как будто выкраденные из церкви, у нас из-под носа! Не могу описать своё возмущение. Фигурки приводятся в движение шестерёнками: выкатываются из дверей и возвращаются обратно, сгибаются в поклонах, танцуют и всячески дурачатся.

Кто явил миру этого Дракона Времени, этого лжепророка, зловещее искушение, что открыто бросало вызов унионистской церкви и самому Безымянному Богу? Управлял часами, по сведениям кузена, какой-то гном и несколько его тонких-звонких подручных, но тем как будто бы едва хватало мозгов собирать пожертвования в шляпу. Кому ещё это было нужно, помимо гнома и его напомаженных мальчиков?

Во втором письме кузен предупреждал, что часы вскоре будут проезжать через Раш-Маргинс, и излагал одну историю из своей деревни:

В начале представления за сценой задребезжали струны и забренчали кости. Толпа зашумела и сгрудилась вокруг фургона. В освещённом окошке показалась супружеская постель с кукольными женой и мужем. Муж спал, жена вздыхала над ним. Своими крохотными резными ручками она изобразила, что достоинство её супруга разочаровывающе малых размеров. Зрители покатились со смеху. Наконец кукольная жена сама заснула, и, как только она захрапела, кукольный муж ускользнул из постели.