Алексей Елисеев: Археологи против пришельцев

Глава 1. Повелитель Пива

Я стоял, прислонившись к обшарпанной стене, в эпицентре этого студенческого бедлама, который мой младший брат Михаил гордо именовал «вечеринкой». Воздух в общажной комнате можно было резать ножом и продавать как биологическое оружие – густой коктейль из запахов дешёвого пива, едкого табачного дыма и, кажется, вековой среднерусской хтони, въевшейся в сами обои. Единственная лампочка под потолком, тусклая, как глаз умирающего циклопа, бросала на всё это действо больнично-жёлтый свет, превращая лица галдящих студентов в восковые маски. Видел одну такую комнату в мужской общаге – считай, видел их все. Единый стандарт детерминизма и энтропии.

Студенческая братия гудела, как растревоженный улей. Я же, по обыкновению, держался на периферии этого праздника жизни, словно старый волк, случайно забредший на псарню. Не то чтобы их веселье меня коробило, нет. Просто я давно уже понял, что лучший собеседник для меня – это я сам. Мне не нужно толкаться локтями в толпе, чтобы почувствовать себя живым. Наоборот. В одиночестве я обретал цельность. Да и был я сильно постарше них. Годиков на десять в среднем. Михаил, в своем стремлении вешать ярлыки, называл это «синдромом сигмы». Пусть так. Мне было плевать на модные словечки. Я – крупный, молчаливый мужчина с взглядом, от которого, по словам того же Мишки, «у собеседника кариес насквозь видно». Я не искал компании, но и не бежал от неё. Я наблюдал. Анализировал. Делал выводы.

Внезапно из бурлящей массы вынырнул сам виновник торжества. Михаил, долговязый и нескладный, с вечной расслабленной ухмылочкой, приклеенной к лицу, подлетел ко мне, размахивая пластиковым стаканом. Пиво в нём пенилось так отчаянно, будто пыталось сбежать, пока его не выхлебали.

– Егорка, брат! Ты чего кислый, как лимон в заднице у сфинкса? – проорал он, перекрикивая музыку. – Вливайся! Сессию закрыли, жизнь – кайф!

Я лишь хмыкнул, отхлебнув из своей бутылки. Пиво было тёплым и отдавало металлом.

– Твоя жизнь, может, и кайф, – процедил я. – А я здесь выполняю гуманитарную миссию. Слежу, чтобы ты по пьяной лавочке не устроил самосожжение или не утопил первокурсницу в этом вашем пойле.

Он заржал, как мерин, хлопнул меня по плечу так, что бутылка едва не вылетела из рук, и снова нырнул в толпу, оставив меня наедине с мыслями. А мысли, как водится, были не из весёлых. Я окинул взглядом этот людской муравейник и ощутил приступ острой, почти физической тошноты. Вот они – будущее нации. Пьют, орут песни, совокупляются по тёмным углам, а завтра проснутся с раскалывающейся башкой и зияющей дырой в душе, осознавая, что всё тлен. Время жрёт нас всех без разбора, перемалывает в труху, как песок – древние храмы. И что останется после? Пыль. Горстка праха. А через пару миллионов лет какие-нибудь разумные слизняки раскопают руины нашей цивилизации и будут на полном серьёзе писать диссертации о культовом предназначении фаянсового унитаза. Чёрный юмор бытия во всей его красе.

И тут я её увидел.

Она сидела в углу, в той зоне полумрака, где свет лампы уже терял свою наглость и становился почтительным. Стелла. Это имя я узнал позже. Она не просто не вписывалась в эту толпу – она была ей антитезой. Словно в дешёвую бижутерию случайно затесался древний, тёмный артефакт, от одного вида которого по коже бегут мурашки. Не красавица в глянцевом понимании этого слова. Отнюдь. Лицо с резкими, словно вырубленными из гранита чертами. Глаза – два тёмных омута, два бездонных колодца.

Она о чём-то яростно спорила с парой аспирантов, размахивая руками. Я прислушался. Что-то про сравнительный анализ керамики додинастического периода Верхнего и Нижнего Египта. Её голос – низкий, грудной, с лёгкой хрипотцой – резал пьяный воздух комнаты, как скальпель хирурга. Она не говорила – она вещала. Проповедовала. Будто была жрицей давно забытого культа и сейчас открывала этим прыщавым неофитам тайны, от которых простой смертный должен был бы сойти с ума. И эта её одержимость, эта фанатичная страсть к мёртвым вещам действовала как аномалия, искажающая пространство. Я, человек, чья реальность состояла из запаха машинного масла, лязга металла и чётких физических законов, вдруг почувствовал, как внутри что-то сдвинулось. Не бабочки в животе, упаси боже. Скорее, как будто в моей выверенной системе координат что-то пошатнулось и изменилось.

Она сидела, чуть ссутулившись, в строгом чёрном свитере, словно отгораживаясь от этого веселья. Её руки – длинные, с тонкими пальцами и обкусанными ногтями – чертили в воздухе какие-то невидимые глифы. Аспиранты-оппоненты уже давно сдулись, только кивали, как китайские болванчики. Любую их попытку возразить она пресекала одним едва заметным движением брови. Я поймал себя на том, что любуюсь ей. В открытую, нагло, бесцеремонно. Отвернулся, сделал ещё глоток. Пиво окончательно превратилось в мочу бешеного ишака. Я поставил бутылку на заваленный окурками подоконник, но взгляд, будто намагниченный, снова вернулся к ней. Что за бесовское наваждение? Она же не просто не в моём вкусе – она из другой вселенной. Но врать себе – самое последнее дело. Меня тянуло к ней. Не как мужчину к женщине. Как металлическую стружку к мощному магниту.

Я решил подойти. Не чтобы познакомиться, впечатлить или затащить в постель. Нет. Это было иррациональное, почти животное желание. Так нужно было. Словно невидимый кукловод дёрнул за ниточку, и марионетка по имени «Егор» пошла вперёд. Потопчусь рядом, решил я, послушаю, о чём вещает эта верховная жрица мёртвых разбитых негритянских горшков.

Михаил, заметив мой манёвр, тут же отреагировал. Он сложил ладони рупором и заорал на всю комнату:

– Егор! На охоту вышел? Красава! Держи нас в курсе, если что!

Я лишь отмахнулся, как от назойливой мухи. Подойдя, я встал чуть поодаль, не вмешиваясь, просто слушая. Но она заметила меня мгновенно. Её взгляд метнулся ко мне, прошёлся сверху вниз и обратно. Холодный. Оценивающий.

– Ты кто? – спросила она в лоб, без всяких реверансов.

Голос её был подобен щелчку хлыста.

– Егор, – ответил я, кивнув в сторону брата, который уже пытался изобразить танец маленьких лебедей на столе. – Местный логист. По совместительству брат Миши. Притащил выпивку и обеспечил музыкальное сопровождение. А ты?

Уголок её рта дёрнулся, изображая нечто похожее на улыбку, но взгляд остался ледяным.

– Стелла. А ты, стало быть… кто? Атлант, держащий этот мир на своих плечах? Водитель? Или просто «человек с ресурсами»?

Я усмехнулся. Её сарказм был не сказать, что особо тонким, но острым.

– Можно сказать, решаю проблемы по мере их поступления. Но раз уж зашёл разговор, позволь полюбопытствовать, а в чём великий сакральный смысл копания в том, что давно сгнило и истлело? Зачем? Пыль, кости, черепки… Где в этом смысл, Стелла?

Она откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Взгляд её стал ещё острее, словно я только что станцевал джигу на могиле её прабабки.

– Пыль и кости – это единственное, что у нас есть, чтобы понять, кто мы такие. Ты всерьёз думаешь, что твоя жизнь – это реальность? – она презрительно обвела рукой комнату. – Нет, Егор. Реальность – это тени давно павших империй, которые мы, археологи, видим в отражениях на осколках. А ты… ты просто живёшь в симуляции, которую тебе подсунули. Работа, пиво, футбол по выходным. Экзистенциальная пустота, замаскированная под «стабильность».

Я почувствовал, как внутри шевельнулся холодный гнев. Но я его подавил. Не потому, что она была права. А потому, что спорить с ней было всё равно что пытаться переспорить ураган.

– Может, и пустота. Но эта пустота, по крайней мере, честная. А ваша история, Стелла, никому не нужна. Кроме горстки таких же фанатиков, как ты. Какая, к бесам, разница, сколько лет черепку из Нубии, если мир вокруг трещит по швам и готовится рухнуть в тартарары? Ищете смысл в нубийском прахе, пока живые в соседней Ливии горят. Это не спасение. Это эскапизм.

Она рассмеялась. Короткий, сухой, лающий смех, от которого стало неуютно.

– А ты, значит, спаситель? Герой нашего времени? Расскажи, Егор, как именно ты спасаешь этот мир? Или твой предел – притащить брату пару кег дешёвого пива?

Я позволил себе кривую усмешку, заглядывая в её тёмные омуты. Эти слова били точно в цель, но я не собирался показывать, что они меня задели.

– Спасать мир – дело неблагодарное. Я просто стараюсь, чтобы на моём личном, небольшом периметре он не развалился окончательно. А пиво, знаешь ли, – это фундамент цивилизации. Без него твои хвалёные нубийцы, может, так и не слепили бы свои горшки. Так что я, можно сказать, вношу свой скромный вклад в будущие археологические раскопки.

Михаил, подслушивавший наш диалог, снова вклинился со своей неотразимой грацией бегемота в посудной лавке:

– Егорка, бро, ты сейчас задвигаешь, как препод на семинаре! Стелла, ты его не слушай, он у меня парень хороший, просто прямой, как рельса. Привык рубить правду-матку, а потом удивляется, почему у него друзей полтора человека. Зато он историческим фехтованием занимается! Представляешь, если нас в прошлое закинет, он один против орды половцев выстоит!

Я только пожал плечами. Друзья – товар штучный. На всех не хватает. Стелла медленно повернула голову к Михаилу, и мне на мгновение стало его искренне жаль. Таким взглядом можно было замораживать небольшие водоёмы.

– Михаил, если нас закинет в прошлое, я первым делом принесу тебя в жертву местным богам, чтобы умилостивить их и не слушать твои жалкие потуги на юмор. А твой брат… – она снова посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнул странный интерес. – Он бы, пожалуй, построил первую в истории человечества пивоварню и назвал бы это актом творения.

Я лишь молча качнул головой, изо всех сил сдерживая улыбку. Эта женщина была как песчаная буря. Она сметала всё на своём пути, но в этом разрушении была своя, первобытная, завораживающая красота.

И пока мы стояли посреди этого студенческого ада, споря о смысле и бессмыслице, я чувствовал, как в груди разрастается странное предчувствие. Будто эта встреча – не случайность, а первый узелок на верёвке, другой конец которой уже затянут на моей шее. К своему ужасу, я понимал, что готов сделать шаг навстречу. Просто чтобы узнать, что там, на самом дне этих тёмных омутов.

Глава 2. Западная пустыня

Я стоял, облокотившись на потёртый капот старого джипа, пропахшего ржавчиной, бензином и какой-то безысходностью. Словно он понимал, что своей смертью ему умереть не дадут, а будут ездить на нём до последнего. Утро было пасмурным, холодным и мерзким. Небо над общагой Михаила нависало серой хмарью, сквозь которую солнце пробивалось с усилием больного старика. Я, Егор Клюквин, человек, привыкший держать всё под жёстким контролем, как гаечный ключ в умелой руке, сейчас стоял на краю полной неизвестности. И ради чего? Ради женщины, которая, кажется, замечала меня только как удобную мишень для своих ядовитых шпилек.

Стелла.

Имя острое, как осколок обсидиана – в нём была и красота, и угроза уколоться до крови, если не до смерти.

После той вечеринки её образ впечатался в мою душу, как запах машинного масла в кожу. Не внешность, нет. Не о том речь. Меня зацепила её одержимость, её тёмный огонь, который она разжигала, говоря о древних тайнах и мёртвых царствах. Я, человек, чья жизнь состояла из лязга железа, запаха солярки и жёсткой приземлённости, вдруг возжелал приблизиться к её странному миру – миру пыли, костей и теней, что шепчут из-под песка. Когда Михаил, в своём привычном стиле болтуна, обмолвился об экспедиции в Западную пустыню, что на границе с Ливией, внутри меня будто замкнуло реле.

Шанс.

Не то чтобы я верил во всевозможную мистическую херню вроде судьбы, но жизнь иногда подкидывает такие совпадения, что их можно считать только либо божественным замыслом, либо проклятьем.