– А мне такую цацку можно? – спросил я, осознав увиденное. И для верности даже пальцем ткнул в тот самый медальон. Ну а что? Толковая же вещица!

– Пятнадцать либр, и он твой, – не скрывая насмешки, проговорил рыжеусый. И судя по тому, как вытянулись лица серокостюмного доктора и медсестры-отключалки, названная цена была не просто высокой, заоблачной.

– Запишите на мой счёт, целитель, – протрещал я, оскалившись во все свои сорок с лишним зубов.

Врач с медсестрой тут же подались назад, и в глазах кошачьеглазой вновь зажёгся знакомый зелёный огонёк. Вот, не хватало мне ещё раз отключиться!

– Всё-таки турс, – прищурился рыжий, оказавшийся единственным из гостей, что никак не отреагировал на мою улыбку. – Огры так не говорят. Слишком тупы.

– Кто? – не понял я.

– Ты, – пожал он плечами.

– Эм-м… стесняюсь спросить, это диагноз или приговор? – почесав пятернёй затылок, осведомился я, в очередной раз отметив, насколько расширился мой словарный запас по сравнению с прошлой встречей.

Рыжеусый же фыркнул и расхохотался. В голос. Коллеги смотрели на доктора с изрядной долей изумления, а он всё никак не мог отсмеяться. Наконец, справившись с собой, рыжий промокнул белоснежным платком глаза и вроде бы успокоился.

– Это название твоей расы. Турсы, они же горные великаны – это несколько малых народностей, проживающих преимущественно в горных районах Тебрета. Редкие гости в наших краях, – пояснил он и тут же вынужден был отвлечься на вопросы возбуждённых его состоянием серокостюмного и «отключалки». К моему удивлению, перевод тут же прекратился, и о чём они говорили, я не мог понять даже по репликам самого рыжего.

– Извините, я вам не мешаю? – не выдержав их болтовни, спросил я.

– Ничуть, – нагло отмахнулся от меня рыжеусый, и на этот раз я его понял. Впрочем, стоило ему вернуться к разговору с коллегами, как перевод вновь отрубился.

– Замечательно, может быть тогда объясните несчастному турсу, кто он, как сюда попал и что с ним, то есть со мной, будет дальше? – перекрывая своим трескучим рыком голоса «гостей», спросил я.

От этого рёва в окнах задрожали стёкла, а я едва успел прикрыться подушкой от метнувшей в меня зелёную молнию кошачьеглазой. Ага, вот прямо из глаз и метнула… указка лазерная. Тоже мне, анестезиолог, чтоб её! Подушка заискрила, и от неё, кажется, потянуло палёным. Зато я цел остался и даже не отключился. Уже прогресс, м-да.

– Не стоит так нервничать, молодой турс, – совершенно спокойным голосом произнёс рыжеусый. – Позвольте, я закончу беседу с коллегами, а потом мы с вами поговорим обо всём происшедшем. Без нервов и криков.

– Ну, хоть так, – проворчал я, разглядывая спасшую на этот раз моё сознание плоскую подушку, на серой наволочке которой обнаружилось небольшое, но явственное обожжённое пятно.

А если бы в меня попала? Я посмотрел на кошачьеглазую, и та, словно смутившись, поёжилась и отвела взгляд в сторону. Мило. Эта пантомима не осталась незамеченной докторами, потому как те неожиданно замолкли. Рыжий отобрал у меня подушку, покрутил её в руках, и оба доктора уставились на медсестру.

– Гейда Бродди… дыр-мыр-тыр-дыр… быр-гыр-зыр-быр… – забормотали они чуть ли не одновременно. Вот только укоризны в их словах не было ни на грамм. Скорее уж, больше походило на то, что эти два павлина вдруг дружно принялись с чем-то поздравлять опешившую «отключалку». Так и воркуют, так и воркуют… Стоп. Язык я их точно не понимаю, а вот эмоции, которыми фонтанирует эта троица, оказывается, ощущаю, и очень неплохо. Хм, вот интересно, это у меня врождённое или приобретённое после удара? Или, может, вообще, бонус от вселения?

Чёрт, хоть записывай все эти «плюсы-минусы». А ведь, пожалуй, и придётся. Своё тело и его возможности нужно знать и, главное, уметь ими пользоваться.

От планов по плотному исследованию собственных умений и способностей меня отвлёк всё тот же рыжий. Он, наконец, закончил беседовать с коллегами и, выпроводив их за дверь, застыл передо мной, постукивая металлической рукоятью трости по ладони.

– Итак, молодой турс, – протянул он, не сводя с меня изучающего взгляда, – у нас обоих имеется друг к другу масса вопросов. Не так ли?

– Не спорю, – развёл я руками. – Хотя считаю, что будь у меня в распоряжении такой вот медальон, как минимум от половины своих вопросов я бы вас избавил.

– Да, было бы славно, если бы у вас имелся такой амулет, – согласно кивнул рыжеусый. – Но, увы, у вас его нет, как нет и денег на его приобретение. Или, может быть, вы вспомнили, где храните свои сокровища?

Сарказм в интонациях доктора не уловил бы только полный идиот. А я себя таковым не считаю… по крайней мере, до получения доказательств.

– Я и имя-то своё не помню, – буркнул в ответ и не удержался, ткнув пальцем в сторону собеседника. – Как, между прочим, мне неизвестно и ваше имя, уважаемый.

– О, и верно! – кивнул тот, не обратив никакого внимания на мой откровенно невежливый жест. – Моё имя – Трой Дорвич. Уважаемый целитель, познающий новое учитель… нет, не так. В языке вашего народа, по-моему, просто нет нужных слов. Всё же, хоть турсы и находятся на куда более высокой ступени развития общества, чем тупые огры, но у них, то есть у вас, отсутствуют подобные… титулы… звания? Драхх! Прав был мэтр Тарди, эта игрушка несовершенна!

Дорвич попытался всё же объяснить мне свой статус. И ведь сумел. Правда, здесь есть и моя заслуга. В прошлой жизни, кажется, такое понятие, как «доктор медицины», мне встречалось, так что понять, что за словесную конструкцию пытался донести до меня собеседник, было несложно. Ну, не очень сложно, скажем так.

– Желаете изучить мою потерю памяти? – сделал я логичное умозаключение, когда мы с доктором всё же поняли друг друга.

– Что? А, ваша амнезия, – Дорвич вздохнул. – Увы, это не моё направление. Я, знаете ли, больше занимаюсь хворями телесными, а не болезнями разума. Это, вообще, очень… тёмное дело.

– Тёмное? – не понял я.

– Мастеров, разбирающихся в болезнях духа и разума, у нас совсем немного, да и самих знаний о таких болезнях недостаточно, – пояснил мой собеседник.

А я облегчённо вздохнул. Слово «тёмный» всё же было употреблено в значении незнания, а не запрета, как какой-нибудь жутко тёмной магии. А что? Кто знает, как у них тут обстоят дела с Волдемортами и прочими Сауронами?! Магия же…

– Понятно, – протянул я. – Тогда в чём ваш интерес, доктор Дорвич?

Слово «доктор» я произнёс на лэнгри, родном языке моего визави, которое успел выучить, пока он пытался объяснить его значение.

– Язык, юный турс, – развёл руками тот и пояснил: – Я, видите ли, как и всякий добропорядочный гентри, помимо работы по профессии, имею небольшое увлечение. Так вышло, что почти десять лет своей жизни я провёл в восточных колониях империи, где волей-неволей пристрастился к изучению языков различных народов. Среди них было и наречие огров, созданий дурных и агрессивных. Язык их чрезвычайно беден и насчитывает едва ли больше пары тысяч слов, но… происхождение своё он ведёт от языка турсов. По крайней мере, так утверждали те источники, что я имел возможность изучить в колониях. И судя по тому, как мы ведём с вами беседу, источники не врали. Я бы хотел изучить ваш язык, молодой турс.

– А медальон? – не понял я. – Разве тот, кто его сделал, не может обучить вас моему языку?

– О! – Дорвич махнул рукой. – Если бы всё было так просто. Сей амулет, к моему сожалению, не способен на такое. Он всего лишь… передаёт вам мои мысли, переводя их в удобную и понятную вам форму.

Не более.

– Но я же слышу понятную речь, – нахмурился я.

– Разумеется, – кивнул доктор. – А я слышу через него вашу речь, и она мне тоже понятна. Но это не значит, что медальон ПЕРЕВОДИТ нам наречия друг друга. Не могу объяснить… не хватит слов. Но вот это как раз и есть наглядная демонстрация недостатков амулета. Он может помочь выучить язык, если носящий его уже хоть немного понимает наречие собеседника. В противном случае медальону просто не к чему… привязаться, наверное. Ему не от чего отталкиваться, считывая образы собеседников. Понятно?

– Более или менее, – я кивнул. Не сказать, что я точно понял то, что хотел донести до меня Дорвич, но тот факт, что мечта быстро освоить здешний язык помахала мне ручкой, осознал. Жаль, конечно, но с другой стороны… – Доктор Дорвич, полагаю, вы хотите предложить мне научить вас моему родному наречию. А в ответ…

– Я научу вас лэнгри, – закончил за меня доктор. Неплохо, конечно, но мало.

– Интересное предложение, – я перевёл взгляд на окно, краем глаза продолжая наблюдать за собеседником, а когда тот, судя по выражению лица, понял, что просто не будет, договорил: – Боюсь только, что времени на это самое обучение у нас будет очень немного. Сомневаюсь, что в госпитале меня продержат достаточно долго, чтобы мы успели обменяться знаниями, даже с учётом помощи вашего… амулета. После же выхода отсюда, боюсь, у меня просто не будет времени. Нужно будет искать работу, какой-то заработок. Понимаете?

– Не огр, точно не огр, – пробормотал доктор Дорвич с тяжёлым и вполне понятным вздохом.

Глава 4. Маленькие радости

Либры, кварты, короны, гроты, паны… фарты, чтоб их! А ещё и скеллинги, или бобы, если по-простому. Они аккурат меж коронами и гротами расположились. И эта денежная система вызывает у меня недовольство… нет, даже отторжение. То ли избыточностью своей, то ли странным соотношением монет, понять которое нельзя, можно только запомнить… И всё равно велик риск запутаться. Ещё бы! Четыре фарта равны одному пану. Ладно, пусть. В одном гроте четыре пана. Логично. Сколько гротов в скеллинге? Четыре? Как бы не так. Их три! Почему? Потому что один скеллинг равен двенадцати панам. Логика? Не, не слышали. Может быть, дальше проще? Ха! Тщетные надежды. Нет, в одной либре, или как её ещё здесь называют – в паунде, ровно четыре кварты. А в кварте… пять бобов-скеллингов. Не четыре, не три. Пять скеллингов… или две короны. То есть одна корона – это два с половиной скеллинга. О, а ведь есть ещё одна денежная единица, соверном зовётся. Золотая монета для крупных денежных расчётов, как поведал мне доктор Дорвич. И нет, в ней не четыре либры-паунда, не пять, и не три. И даже не двенадцать. В ней, та-дам! Двадцать один скеллинг ровно. То есть паунд и один боб. Ну, бред же!

Радует только одно: некоторые из названных монет нашли приют в моих доселе пустых карманах. Да, не золотые соверны и не паунды-либры, и даже не кварты, но серебряные скеллинги тоже неплохи. Даже если часть из них бренчит медной мелочью. Один бобик в день. Ровно столько я выбил из рыжеусого доктора за занятия по изучению языков. И скажу я, это было непросто. Поначалу-то господин Дорвич был уверен, что мне будет достаточно обмена знаниями. В смысле он учит турсское наречие, я, соответственно, изучаю-«вспоминаю» лэнгри – и всё на этом. Но мне удалось доказать ему неоправданность таких надежд. Торговались мы недолго, но весьма ожесточённо, и в результате пришли к компромиссу в виде скеллинга за занятие в пользу бедных беспамятных синекожих сирот. Так что сейчас, спустя неделю, в моём распоряжении имеется целых семь скеллингов. Между прочим, среднее недельное жалованье туврского мастерового, если верить утверждениям всё того же Дорвича. Не бог весть что, конечно, но лучше, чем ничего. А учитывая, что в госпитале эти деньги тратить просто не на что, можно сказать, начало накоплению стартового капитала положено.