Я не благочестивый человек. Уже нет.

– Но зачем?

– Тогда ты нас не убьешь, – объяснила Ана и повернулась к матери: – Зачем ты ему сказала? Ты выжила из ума?

– Потому что мне надоел этот спектакль. – Мара закашлялась. – А ты не такая хорошая актриса, как думаешь.

– Но зачем же… Может, ты уже достаточно пожила, но я намерена прожить еще немного. Так что подумай обо мне.

– Уже подумала. И думаю гораздо чаще, чем ты можешь представить.

Мне не хотелось встревать в семейную ссору. Они явно знали, кто я такой, – наверное, Васко похвастался, что нашел меня. Я человек известный, с непростой репутацией. Кто-то меня любит. Многие ненавидят. И все боятся.

– Вам не нужно меня бояться. – Впервые в жизни я произнес такие слова. – Я не буду осуждать вас за благочестие или отсутствие оного. Будьте собой, насколько пожелаете.

– Ты должен кое-что знать. – Мара посмотрела прямо на меня. – Ты убил…

Ана схватила ее за руку:

– Молчи, мама.

– Пусть говорит. – Я положил меч на землю. – Продолжай. Кого я убил?

Принцип помог Маре выпить из чаши. Жар часто приносит ясность, словно сжигая гниль в наших умах и телах.

– Он был моряком. – Она вытерла с губ воду грязным рукавом. – Плавал от Нисибы до Киоса, заходя во все порты между ними. Плавание занимало три луны летом, а остаток года он проводил с нами.

Мара остановилась, чтобы передохнуть. Я гадал, где, когда и как убил того моряка.

– Он вырастил Ану, хотя в ней не его кровь, – продолжила Мара. – В его сердце хватало любви и для нее. Лучше человека и в райских дворцах не сыскать.

– Подлинный ангел, – согласился я. – И что же я с ним сделал?

– Он был в порту Диконди. – Ее голос стал тонким, как края моего клинка. – Подробностей я не знаю. Он не выжил после твоего нападения на остров.

Диконди не на пути из Нисибы в Киос, так что же там делал этот человек? Да и с чего винить меня? Я дал дожу Диконди все шансы сдаться. Он поклялся в верности Ираклиусу и этосианской церкви, а сам отдал порт Рыжебородому и ему подобным. Диконди часто становился базой, откуда Рыжебородый совершал набеги на наши берега, забирал наших детей в рабство, воспитывал их как янычар и девушек для утех.

Я честно предупредил дожа, что, если он нам не подчинится, мы нападем и захватим остров. Он решил, что я блефую, и предпочел взять золото Рыжебородого, а не соблюсти клятву. Напыщенное ничтожество…

Но Михей Железный не блефует. Вот почему я всегда плохо играл в карты.

А в битвах люди умирают, даже те, кому ты не хотел причинить вреда. Такова жизнь, я не могу нести за это бремя вины.

– Мне жаль, – сказал я. – По правде говоря, я о многом сожалею.

Даже не знаю, откуда взялись эти слова. Уж конечно, не оттого, что я почувствовал себя оскорбленным ее обвинениями. Но под всей злостью глубоко внутри скрывалась боль. Я не мог выразить ее словами, но она росла. Как будто меня зовет к себе смерть.

В глазах Аны заблестели слезы. Пусть тот человек и не был ее отцом, он относился к ней как к дочери. Бастард не может и желать большего.

– Одних сожалений недостаточно, – сказала Мара. – Ты должен ответить по справедливости за всех добрых людей, которых убил. Думаешь, помогая нам, ты что-то изменишь? Твои весы никогда не придут в равновесие.

– Как его звали? – спросил я.

– Ты не заслуживаешь даже того, чтобы произнести его имя.

У входа в пещеру послышался какой-то стук.

Я приложил палец к губам и жестом велел мальчику следовать за мной. Я схватил меч, а мальчик – аркебузу, и мы пошли к выходу.

Мы оба ступали бесшумно. И не зажгли факелы. Мы двигались по туннелю лишь в свете от костра, а потом свернули по памяти, пока не заметили тусклый свет далеких факелов.

Эти факелы держали двое мужчин, стоящих у входа в пещеру. Они были в простых рубахах без опознавательных знаков. Может, обычные путники в поисках крова, а может, люди Васко, которые нас ищут.

На поясах у них висели мечи в ножнах. Но с такого расстояния не разглядеть какие. Аркебуз при них не было.

– Это они, – прошептал Принцип и прижался к стене рядом со мной. – Люди Компании.

– Почему ты так уверен?

Он шмыгнул носом:

– Чуешь? Запах вишни.

Видимо, он имел в виду жинжу, их излюбленный напиток из забродившей вишни. Если мальчишка чует запах с такого расстояния, из него выйдет отличный охотник.

Незнакомцы пошли в нашу сторону – мы стояли сразу за изгибом туннеля. Я показал Принципу на аркебузу и покачал головой. Он понимающе кивнул.

Когда они приблизились, я поднял меч.

И вдруг они остановились. Они были так близко, что могли услышать наше дыхание, и пришлось затаить его. Мальчик последовал моему примеру, не нуждаясь в указаниях.

Те двое сказали друг другу что-то по-саргосски. А потом развернулись и вышли из пещеры.

Когда их шаги уже стали не слышны, я выдохнул.

– Это было на грани, – сказал я. – Хвала Архангелу.

Принцип указал на что-то, слегка мерцающее в слабом свете. Прямо перед тем местом, где стояли те люди, тянулись тонкие ниточки паутины. Несколько часов назад, когда мы сюда пришли, ее точно не было.

– Ты должен поблагодарить Малака, – сказал мальчик.

– А ты знаешь своих ангелов.

– Не совсем.

В пещеру ворвался порыв холодного ветра. Я поежился и потер ладони:

– Давай вернемся обратно к костру.

* * *

Мы съели несколько ягод ежевики из кармана Аны. По пути сюда мы не видели ничего съестного, так что Васко, видимо, принес эту ежевику из другого места. Затем они втроем уснули, а я вывел лошадей на водопой и выпас у ручья.

В небе висела тяжелая луна, но почему-то было на удивление темно. Ветер из ледяных земель срывал листья с деревьев.

Я никогда не любил осень. В детстве мне нравилось спокойствие зимы, но, когда я смотрел, как все живое замерзает и умирает, во мне зарождалась меланхолия. Нас ожидало еще несколько лун такой погоды.

Я отвел лошадей обратно в пещеру и обнаружил, что Мара не спит, а сидит у костра между спящими Принципом и Аной.

– Я решила, что ты нас бросил, – сказала она. – Хотя и удивлялась, каким жестоким нужно быть, чтобы забрать обеих лошадей.

– Удобно, когда можно пересесть на свежую лошадь, – с улыбкой ответил я. – Ты выглядишь лучше.

– Потому что меня больше не травят.

– Травят? – Я сел с противоположной стороны костра.

Она отвернулась:

– Не важно, это мои проблемы.

Конечно, я не завоевал ее доверие. Но не мог не гадать, почему ее травили. По поводу многого я теперь мог только гадать. Я напомнил себе, что эта женщина меня презирает, как и многие другие.

– Ты сохранишь нам жизнь? – спросила она.

Я засмеялся. Смешнее шутки я не слышал уже лет сто. Трудно было ответить на такой вопрос, уж больно он нелеп.

– Зачем мне было освобождать вас из плена, рискуя собой, чтобы потом убить?

– Не знаю, – серьезно ответила она. – Люди вроде тебя такие…

– Какие?

– Неуравновешенные. Непостоянные.

Она ошибалась. Даже в худшие времена я не отличался непостоянством. Я всегда был целеустремленным человеком.

Неуравновешенный? Возможно.

– Занятные слова, – сказал я. – Ты явно получила образование.

– Я вряд ли нашла бы себе нового мужа, поэтому ушла в монастырь. Там я научилась читать и многому другому. Полагаю, благодарить за это я должна тебя. Это ведь ты убил моего мужа.

– Я не…

Я умолк. Однажды я сказал, что не убивал собственную дочь, однако убил.

– Не собственноручно, – добавила она. – Но он был бы сейчас жив, если бы не ты.

Весь мир был бы другим, если бы не я. Многие мертвые остались бы в живых, а многие, кто до сих пор ходит по земле, лежали бы в могилах.

После того как мы опустошили Диконди, Рыжебородый больше не мог использовать остров как свое логово. Хотя во время захвата острова погибли сотни человек, мы спасли жизнь тысячам крестейцев, которые стали бы его жертвами. Но откуда это знать Маре?

Меня учили, что ангелы знают. Глаз Принципуса видит все пути и судит благодаря этим знаниям. Спасенные жизни уравновесят весы против жизней, которые я отнял.

Если бы только мир был настолько праведным! Но боги, которые им управляют, несправедливы.

– Лучше бы он выжил. Я очень сожалею, Мара.

– Я знаю.

– Ты мне не веришь?

– Верю.

– Значит, не хочешь прощать, и я это понимаю. В нашем мире полно говнюков, которых я отказываюсь прощать. Пусть они будут стелиться передо мной и целовать ноги, я скорее пну их по морде, чем одарю хоть глотком своего милосердия. – Я печально хмыкнул. – Но позволь мне кое-что сделать для тебя и детей. Позволь доставить тебя в безопасное место.

Женщина закашлялась.

– И где же такое?

– Я не знаю всех твоих врагов. Сама расскажи. – Я махнул рукой на туннель, ведущий к входу в пещеру. – Мы не можем долго здесь оставаться. Скоро рассветет, и Васко пошлет людей на поиски. У нас совсем мало времени, чтобы их опередить. Крестес огромен. Так куда тебя отвезти?

Она смахнула с лица тонкие растрепанные волосы. Я гадал, почему она не могла снова выйти замуж. Ей требовались только ванна, приличный портной и цирюльник. Ну, может, еще любовник, чтобы взбодриться.

Слишком много войн. Осталось слишком много женщин по сравнению с мужчинами. Слишком большой выбор невест для тех, кто выжил в сражениях. В Крестесе никогда не переставали строить монастыри.

Пока Мара раздумывала над моим вопросом, я попытался вспомнить шутку о монастырях, которую мне однажды рассказал Эдмар. Что-то связанное с монастырями и борделями. Я почесал затылок в надежде, что меня осенит.

– В Рутению, – сказала она.

Я неодобрительно хмыкнул:

– Через две луны половина племен в Рутении замерзнет насмерть. А другая половина сожрет замерзших, чтобы выжить.

– Нам надо забраться подальше от побережья.

– Почему?

– А сам-то как думаешь? – Она сжала золотой браслет на запястье. Он блеснул в свете костра. – У меня только один враг, а Компания Восточных островов властвует на море. Любое место, куда можно за месяц добраться из порта, небезопасно.

– В любое место на свете можно за месяц добраться из порта, сестра.

– Не в любое. Как насчет Бескрайней пустоши?

– Говорят, в глубине Пустоши стоит крепость Падших. И что по сей день в море Богов собираются князья Падших, чтобы испить из чаши тьмы. Неужели Васко настолько ужасен, что ты готова поехать туда?

Она со всей серьезностью посмотрела на меня и сказала:

– Да.

Мне он таким не показался. Но я мало знал о том, кем он стал, поступив на службу в Компанию.

– Я всю жизнь наживал врагов, которые внушали ужас. Хочешь узнать, как я с ними поступал?

– Убивал их.

– Убивал их. Бегство – это не жизнь, сестра. Если на земле нет для тебя безопасного места из-за одного человека, лучше убрать этого человека с лица земли.

– Я мирный человек. – Она покачала головой и в отвращении скривила губы. – Я поклялась никому не причинять вреда. Я не убийца.

– Зато я убийца. И скоро ты поймешь, что лишь убийцы вроде меня могут тебя уберечь. Думаешь, спокойствие приносят мирные люди? Спокойствие покупают смертями. Когда не остается никого, кто для тебя опасен, потому что все они лежат мертвыми в канаве или обделываются при одной мысли о том, чтобы нанести тебе обиду. Это единственно возможное спокойствие.

Она снова покачала головой:

– Ты просто бесславная однорукая чума. А я устала.

Мара отвернулась и легла. Мне не следовало говорить эти слова. В монастырях их учили милосердию Цессиэли и умиротворению. Лицо ангела не зря стало нашей эмблемой. Мы сражались и побеждали ради мечты о настоящем мире и спокойствии, которые наступят после, когда все люди объединятся под нашими славными пурпурными знаменами.