Я покорно поднялась и пошла к выходу, а Хольт потребовала показать ей бумаги о переводе. Что-то не устраивало её в моём скором уходе из исправительного дома.

Меня тоже кое-что не устраивало. С той внешностью, что у меня сейчас, без прически, без макияжа, с ожогами на руках невозможно зайти в банк и снять часть наличных со счета прадедушки Якоба. Или запрыгнуть в вагон первого класса и затеряться среди пассажиров. Да вообще ничего невозможно, кроме как получить место прачки!

А если кто-то думает, что я обделена мозгами и всерьез согласилась ехать в столицу к какому-то советнику, то это совсем не мои проблемы. После этого милого исправительного заведения я в империи и на лишний час не задержусь. Побывала на родине предков – пора и честь знать.

Но сначала надо каким-то образом привести себя в порядок. На руки, допустим, можно надеть перчатки. А лицо? А волосы? А платье?! Уже почти лето, а приехала я сюда в пальто! Котька Пертц, придётся рыдать. Устрою адвокату истерику, благо он только что видел, как я ела. Не удивится.

*Прим. автора: Котька Пертц, он же Пертцалькоатль – низший демон из пантеона аборигенов Трансокеании. Стейси использует его имя в качестве ругательства.

Я стояла во дворе, не торопясь на работу в прачечную. Туда-то я всегда успею. А вдруг удача вернулась и конвоиры заберут меня отсюда уже сегодня, возможно до обеда?

Дверь позади хлопнула, из неё вылетела надзирательница Хольт.

– Спаркс, за мной, – приказала она.

Но пошли мы не в сторону прачечной, а в небольшую пристройку. Как оказалось, там хранились вещи заключенных. Хольт бросила мне мешок, в котором лежала моя одежда, и велела поторапливаться.

Она вела себя не так, как обычно, и вскоре я поняла, почему. В мешке не было чулок, сумочки, пальто и шляпки. Но какие же это мелочи. Главное, что сейчас я уйду отсюда. Избавлюсь от жуткого браслета. Стану свободной!

Платье сидело на мне мешком, и Хольт тоже заметила это.

– Давай-ка подтяну тебе шнуровку, – деловито предложила она.

Шнуровку? На моём платье её не было, и, кажется, я впервые в жизни об этом пожалела. Надзирательница обошла меня сзади и предложила решение – заколоть платье булавками. Я отмахнулась. Толку ноль, а уколоться можно. Платье с сапогами, без чулок и пальто, лицо без макияжа, голова без прически. Но пока нельзя показывать своих эмоций, особенно таких ярких (ведь это ужас, просто ужас!)

Хорошо хоть, что надзирательнице не пришло в голову присвоить мою ажурную шаль. В шенийской глуши такое, видимо, не носили, а мне сейчас очень надо закрыть то, что когда-то выставляла напоказ. Декольте у платья было глубоким, а теперь и вовсе дошло бы до неприличного.

Критически оглядев меня с головы до ног, Хольт сказала:

– Не ожидала, что тебя заберут так внезапно. Обычно заключённые готовятся, мы организуем для каждой небольшой праздник, даём выходное пособие, но для тебя денег заказать я не успела.

Пока она говорила, а я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, вбежал местный коновал – я на всякий случай постаралась запомнить его отёчное лицо с глубокими морщинами, мутные глаза и сутулую фигуру (а ну как-нибудь встречу и не узнаю) – и достал из кармана мятого пиджака ключ от браслета. Раздался щелчок, и… Хольт ловко нацепила на меня обыкновенные наручники, а браслет исчез.

– За ней уже пришли, – одышливо просипел мужчина.

Торопился, видимо, бежал.

– Да, я как раз говорила Спаркс, что обычно мы устраиваем для наших девочек небольшой праздник. Вроде выпускного, – Хольт натужно усмехнулась. – А для неё нет даже денег на пособие.

– Зато есть заветная бутылочка, – подхватил коновал. – Шенийское светлое специально для тебя, дорогуша.

Пусть я и одарённая только на восьмую часть, чутье работало исправно. Я поняла, что если откажусь, они вольют эту дрянь силой. А в наручниках, конечно, неудобно, но я очень сильно постараюсь выполнить простенький фокус. Изобразив на лице что-то наподобие улыбки, я кивнула. Хольт мигом налила пенящийся напиток в грязный стакан, который обнаружился в бездонном кармане её форменного платья.

Я взяла его демонстративно трясущимися руками и…

– Что тут происходит?

Дверь пристройки широко распахнулась, грохнув о стену так, что с потолка посыпалась труха.

От звука ненавистного голоса стакан выпал из рук, и клятое пиво с неизвестными добавками пролилось не куда-нибудь, а на подол моего и без того «роскошного» платья.

– Ничего, герр лейтенант, – залебезил местный коновал, – вот заключённая, можете забирать.

Хольт сурово кивнула, а потом неожиданно обняла.

– Прощай, Спаркс, ты была мне как дочь.

Чутьё взвыло, как корабельная сирена в туман. Но мне было не до него. Я пыталась справиться с собой и не дать гаду Хантхофферу наручниками по зубам.

ГЛАВА 2

– Я не сяду в поезд в этом! – орала я, двумя пальцами приподняв подол мокрого платья.

– Сядешь как миленькая, – гад Хантхоффер был спокоен, как воды озера Хольштад, на берегу которого находилась станция железной дороги.

Он испортил не только настроение, он вообще срезал под корень расцветшую было надежду убраться из империи насовсем. Я даже не испытала радости, выходя из ворот исправительного дома, потому что рядом шёл он.

Герр Лишвиц испарился, устроить истерику было совершенно некому, потому что ищейка на мои слёзы не повёлся.

– Ты и так отвратительно выглядишь, – почти доброжелательно заявил он, – красные глаза и опухший нос только ухудшат картину.

Подумать только! Я для него отвратительно выгляжу! Вот после этого я и начала орать. А контролировать себя перестала.

От исправительного дома до станции мы дошли меньше, чем за полчаса, и я отметила для себя, что в городишке нет магазинов с готовым платьем. И вроде бы надо было успокоиться, всё равно купить-то нечего, но истерика только набирала обороты.

На нас уже оглядывались прохожие, а несколько пассажиров, пришедших на станцию заблаговременно, разделились на два лагеря: сочувствующих и осуждающих. Естественно, сочувствовали Хантхофферу, а осуждали меня.

Всё это проходило по краю сознания, а голос, тем временем, переходил в хрип.

– Не сяду, не сяду, не сяду!

– Да что с тобой не так? – слегка обеспокоено спросил

Хантхоффер.

– Всё не так! Это ты во всём виноват! Я не сяду в поезд с тобой!

Сквозь свои вопли я с трудом расслышала гудок приближающегося паровоза. И в этот момент ищейка меня облапил. Я забилась в его руках, как птичка, попавшая в силки, почувствовала боль в спине и… потеряла сознание.

– Пресветлые Небеса, что же делать? Советник крайне не любит, когда данные ему обещания не выполняются, – взволнованно произнёс где-то рядом мой адвокат.

– В Хацельбруке должен быть целитель, – зло ответил ему клятый Хантхоффер. – Я и так сделал всё, что мог. Потерпит герр Советник пару дней, мне придётся вернуться и разобраться с этими… – он выругался, – из исправительного дома.

Я обрадовалась. Если Хантхоффер хотя бы на пару дней избавит меня от своего общества, я избавлю Шен-Дьюлмарк от своего. Глаза я открывать не спешила, может, ещё что полезного скажет. И кстати, что всё-таки было подмешано в пиво? Неужели эта дрянь действует не только при приеме внутрь, но и через кожу? Сейчас я чувствовала просто слабость, но не просто же так я орала на станции, а потом потеряла сознание?

– А как вы догадались, что с фроляйн? – спросил герр Лишвиц.

– У вашей фроляйн внезапно началась истерика. А это, герр адвокат, ей совсем не свойственно, – разъяснил в более спокойном тоне ищейка. – Потом начались судороги, я и вспомнил, как тварюга из исправиловки с ней обнималась. Нашёл вот это.

Что же он нашёл? И… я что-то пропустила? Какие судороги? Стало так интересно, что я слегка приоткрыла один глаз.

– Очнулась, – с облегчением выдохнул герр Лишвиц.

– Минуты три как, – подтвердил мерзкий ищейка.

Пришлось открывать и второй глаз. Я лежала на широком диванчике в купе первого класса, напротив сидели Хантхоффер и Лишвиц, последний тут же подал мне стакан воды с вопросом, как я себя чувствую.

Чувствовала я себя премерзко, особенно оттого, что всё ещё была в мокром платье. Значит, не так и долго длился мой обморок.

– Куда мы едем? – спросила я хрипло (ещё бы, так орать!), после того как села и отпила глоток воды.

– В Хацельбрук, – удовлетворил моё любопытство адвокат. – Оттуда есть прямой портал в столицу, так что мы сразу же с вокзала попадём в канцелярию Первого Советника.

– В этом? – я ткнула пальцем в пятно, отвратительно вонявшее перебродившим пивом.

– Нет, конечно, – ответил ищейка. – Платье мне нужно как улика, так что переоденьте свою фроляйн, герр адвокат.

– Да-да, фроляйн Спаркс, я приготовил вам одежду, – засуетился герр Лишвиц.

Какой милый человек! Оказалось, что он едва успел на поезд, так как ждал посылку от своей внучки с платьем для меня. Внучка, мол, обладает столь же стройной фигурой, как я, старательно подбирая слова, пояснил он.

Платье, упакованное в специальный дорожный футляр, висело на одном из крючков для шляп, какие всегда есть в купе вагонов первого класса.

Я с готовностью встала, вагон качнуло, и меня отнесло бы к противоположной стене, но гад Хантхоффер сделал упреждающее движение. Я не удержалась и упала к нему на колени.

– Фу, Спаркс, ну и вонь, – сообщил он, отворачивая свой длинный нос. – Как переоденешься, сразу запакуй платье в этот мешок. Хотя нет, лучше я сам.

– Вот-вот, я тебе не подряжалась мешки паковать, – резко ответила я, вставая.

Всё-таки слабость была, меня снова качнуло вместе с вагоном. Мужчины встали следом, чтобы выйти из купе и дать мне возможность переодеться. В этот раз удача была на стороне ищейки, я с огромным усилием смогла стащить с себя платье, а потом надеть новое. О побеге нечего было и мечтать.

Внучка герра Лишвица обстоятельно подошла к вопросу моего гардероба. Подумала даже об обуви, и размер туфелек в тон платья мне подошел. Шляпка тоже была, но надевать её на мои кое-как заплетенные космы показалось кощунством. Увы, хорошее платье на девице с моей теперешней внешностью смотрелось так же чужеродно, как фартук прачки на герцогине, а красивый стальной отлив на голубой ткани подчеркивал круги под глазами и грязную кожу лица.

Едва я стукнула в дверную перегородку, гад Хантхоффер влетел в купе, схватил сброшенное мной платье и быстро упаковал его в какой-то особый мешок, который не пропускал запах. Герр Лишвиц ещё и окно приоткрыл, и сразу стало легче дышать.

– Расскажи мне, зачем тебя пытались напоить этой дрянью? – накинулся Хантхоффер, закончив со своей драгоценной уликой. – Что ты видела незаконного в этой негодящей исправиловке?

Я с радостью принялась рассказывать про волеподавитель, хотя понятия не имела, что у них там законно, а что нет. Пусть только он вернётся в Хольштад, пусть хоть на день оставит без присмотра. Надеюсь, нормальная еда быстро поставит меня на ноги.

– А ещё нас не кормили, только каша отвратительного вкуса на завтрак, обед и ужин, – добавила я, когда Хантхоффер записал мои показания в блокнот.

Герр Лишвиц сразу же стал звать проводника, чтобы отправить его с заказом в вагон-ресторан.

– Откуда ты знаешь про волеподавитель? – небрежно поинтересовался Хантхоффер, пока мой адвокат договаривался насчет плотного обеда.

– А что ты на мне нашёл, когда полез обниматься на станции? – в свою очередь спросила я.

Он хмыкнул и достал из кармана другой мешок – прозрачный. В нем лежала обыкновенная булавка. Точно такой же Хольт предлагала заколоть на мне платье.

– И что это? – уточнила я.

– Я задал вопрос первым, – ответил он. – Откуда ты знаешь про волеподавитель?

– Это длинная история, – правдиво ответила я. – Как-нибудь расскажу, сейчас… – я нарочито закашлялась.