Шутки Богов. Пробуждение древних сил (страница 8)

Страница 8

Андрей стоял на краю уступа, скрытого под покровом иллюзий, в горах над долиной. Рядом – Цзяолин в облике туманной змеи, свернувшаяся кольцом. Её взгляд был направлен в сторону болот. Он видел, как отреагировали секты. Считал, как и сколько магических голубей и золотых татуированных журавлей проносилось по небу. Вестников великих школ и сект. Чувствовал, как бесконечные каналы энергии слегка дрожат, словно сам мир напрягся в ожидании ответа на вопрос:

“Что именно пробудилось в тех болотах? И кто это первым потревожил?”

Он знал, что скоро последуют более настойчивые поиски. Что не только болота стали интересом сект. Он. Его змея. Его долина. Всё теперь было в тени внимания. И потому он начал новую серию печатей. Их не касалась земля. Их нельзя было увидеть. Они пульсировали в ритме его дыхания, вплетаясь в ткани мира.

“Пусть приходят. Пусть ищут. Но пусть будут готовы встретиться с тем, что сами разбудили.”

Он уже читал глава из Запретных Сводов. Ту самую, О Спящем Владыке Тростников и Слизи. И, надо сказать, там было мало приятного.

"Когда Ветер Мира ещё не знал направлений, и Свет не отделился от Пепла, жил в Сумраке Мокрого Рта тот, кого не называли. Он не рычал. Он не шипел. Он – дышал. А где Он дышал, там умирала земля."

Его имя не сохранилось… но страх – да. Древние школы, ещё до формирования первых сект, говорили о существе, что не двигалось, но распространялось. Оно не имело формы – его называли Неназываемым Тростниковым Господином, а иногда – Кормчим Затонувших Слов.

Говорили, что он родился в чреве самой земли, когда звёзды ещё были молоды, и питался страхами и воспоминаниями, опускаясь в глубины туманных трясин, пока не стал частью их. Болото стало его телом. Тина – его кожей. А ил – его кровью. Когда он просыпался, люди забывали имена своих детей. Реки начинали течь вспять. И даже духовные звери превращались в сгустки безликой плоти, если вдыхали пары болот, где Он раскрывал дыхание.

Его Первое Пробуждение случилось, как утверждали найденные свитки, во времена Пятой Луны Ушедших Богов, когда по земле ещё ходили наследники Истинных Богов-культиваторов. Тогда в болотах исчез целый город – Го Мэй. Из песен, сказаний и хроник – тоже исчез. Даже духи памяти не могли вспомнить, что там было. Осталась только одна статуя, из чернёного мрамора и нефрита, указывающая на север. На её спине было вырезано:

"Мы были. Он был. Он всё ещё здесь."

Это существо не обладало боевыми техниками, как обычные духовные звери. Оно владело забвением. Искажением реальности. Тяжестью сна, которая подавляла сознание и превращала разум в ил. Говорили, что его дыхание может стереть твою технику из памяти. Что прикосновение его слизистых отростков может расщепить твоё ядро. И что каждое слово, сказанное рядом с его сердцем, становится частью его воли.

Почему он спит? Последний великий Бог, по имени Йонгму – Тот, Кто Зажёг Шестое Солнце, не смог убить его. Вместо этого, он заточил существо в сон, наложив Печать Забвения из Семи Зеркал, расставленных вокруг самых гиблых болот на востоке Поднебесной Империи. Считалось, что если три из этих зеркал треснут, дыхание Господина снова прорвётся. И тогда не только болота, но и вся земля станет зыбкой.

Хроника, где это было записано, была обнаружена в подвальных архивах Обители Тысячи Глаз, храма, уничтоженного в Эпоху Молчаливых Молний. Фрагменты текста сохранены в Свитке Изломанных Воспоминаний, который ныне хранится в библиотеке Семьи Лин – но его истинный смысл до сих пор был неизвестен.

Когда Андрей получил от семьи Лин расшифровку этой хроники, то он понял, что Существо, пробудившееся в болотах – не просто зверь. Это не дух. И даже не чудовище в обычном понимании. Это – сама концепция Искажения. Само Забвение. Мрак до Имен. И самое главное – оно не умерло. Оно спит. Но дышит.

………..

Это был очередной тихий вечер в горах. Солнце лениво скользило по изгибам острых хребтов, освещая мраморную белизну облаков, будто вырезанных из нефрита. Над долиной скользил лёгкий туман, и в этом прозрачном свете Цзяолин – теперь уже дракон с гибким, сверкающим телом цвета расплавленного янтаря и алого нефрита – мирно отдыхала, свернувшись кольцами на одной из висячих скал, словно часть ландшафта. Но внезапно её зрачки сузились.

Она подняла голову. Очень медленно. Уши, прежде прижатые, насторожились. Драконьи усы дернулись, будто в теле вдруг прошёл слабый, но резкий импульс. Цзяолин застыла, словно в неё ударила невидимая нота. Андрей, находившийся рядом, занимался настройкой новых ограничительных печатей, но тут же почувствовал волнообразный отклик через духовную связь. Идущий из глубин. Мерзко-медленный. Словно нечто тянулось снизу – не лапами, не когтями, а присутствием.

– Цзяолин? – Еле слышно позвал он.

В ответ – только дрожь. Она не могла ответить. И тогда он почувствовал это сам. Не силу. Не угрозу. А дыхание. Но не как поток воздуха, а влияние, которое врывалось в сознание, как вязкий, тяжёлый туман. Слова путались. Память словно стягивалась в сгустки. На миг он сам едва не забыл, зачем он здесь.

"Имя… Я… где…"

Но Цзяолин зарычала. Громко, глухо, будто грохот в гроте. И с этим звуком все чужие нити исчезли. Она разорвала духовную связь, прежде чем та была захвачена. Ударила когтями по скале и, развернувшись, спикировала к озеру – как будто пыталась смыть с себя налёт чужого сна. Андрей, ошарашенный, лишь выдохнул:

– Это был… Он?

Он – тот, кто не имеет имени, тот, кто дышит в болотах.

В ту же ночь, среди ароматов трав, которые едва маскировали резкий запах тревоги, Андрей начал работать. Он вытащил все возможные старые свитки, и даже из разрушенных обителей. Перечитал описания зеркал, использованных Богами, чтобы изолировать дыхание Спящего.

"Не сражайся с ним силой. Не прикрывайся волей. Отзеркаль. Преврати отражение в стену. И не смотри вглубь."

Так появилась идея плетения зеркальной памяти – особой печати, которая не блокирует силу, а зеркалит её импульсы, создавая петлю, в которой энергия Спящего утопает в самом себе, не достигая ядра культиватора. Он связал эту печать с одним из своих собственных фрагментов духовной воли, а затем вложил ядро из очищенного светлого нефрита – материал, известный своей восприимчивостью к забвению, но не поддающийся искажению.

В ходе работы Андрей заметил и кое-что странное. Каждый раз, когда он приближался к созданию правильного узора, воздух рядом с ним тяжелел. Пламя ламп колыхалось. Тени начинали вести себя иначе. И каждый раз – Цзяолин рычала в ответ. Они оба чувствовали, что не просто развивают защиту. Они прикасаются к чему-то, что дышит – и чувствует в ответ.

………..

Когда Андрей вернулся в то место, то ему показалось, что обстановка там накалилась ещё сильнее. Настолько, что даже сами болота… Стонали… Низкое солнце едва пробивалось сквозь плотный туман, насыщенный пыльцой гнили и затаённой мерзости. Звуки здесь казались чужими – словно не отзывались эхом, а наоборот, тонули в вязком, удушающем молчании.

Андрей медленно пробирался по старой, покрытой мхом тропе. Его дыхание было замедленным. Пульс – под контролем. На шее покоился амулет из очищенного нефрита, уже слегка тёплый – значит, дыхание Спящего ощущалось всё ближе. Он шёл не один.

Цзяолин, в своей сокрытой форме, клубилась рядом в тени, лишь иногда прорываясь тенью в сером мареве. Она не рычала, не подавала голос – но её глаза горели тревожным янтарным светом. И вот, среди корней и поваленных деревьев, они увидели человека.

Культиватор. Молодой. Из секты Пылающего Дракона – Андрей узнал по разорванным остаткам тёмного халата с вышитым драконом. И в этот момент парень стоял на коленях среди торфяной лужи, руки обвисли, голова склонена. Он шептал что-то, как в трансе.

– П-пусти… не хочу… это… не я… не я… – Практически беззвучно двигались его губы, а из глаз стекали чёрные слёзы. Около него клубилась сфера незримой воли – сгусток чуждого влияния, мягкий и неуловимый, как зловонный пар. Оно не входило силой, оно входило мягко. Как шелковая петля, медленно затягивающаяся на разуме.

– Он почти потерян. – Шепнул Андрей, медленно выдыхая. – Если воля Спящего достигла ядра…

В этот момент чёрный пар начал пульсировать. Цзяолин напряглась. И Андрей, не теряя ни мгновения, развернул зеркальную печать. Простым движением он опустил ладонь на воздух перед собой, и словно разрезал пространство.

Невидимые нити, заплетённые по схеме, начерченной древними символами и зафиксированные нефритовой нитью, вспыхнули серебром, а потом раскрылись в виде шестигранной сферы, наполненной зыбким, стеклянным светом.

Пар отступил. Он не исчез – он ударился о поверхность и… Ушёл внутрь себя. Воздействие, выпущенное Спящим, вошло в зеркальную ловушку и запуталось, блуждая по кольцу отражений, не в силах больше влиять ни на культиватора, ни на Андрея.

Тишина. Сфера затрепетала – и разлетелась, оставив воздух чистым. Молодой культиватор рухнул в грязь, захлёбываясь судорожным дыханием.

– П-прошу… помоги… там… там Он… – Выдавил он, глядя в никуда.

Андрей кивнул. Он уже знал, что всё только начинается. Когда они с Цзяолин покидали топи, Андрей оглянулся. В воздухе, среди увядающих тростников, пульсировала едва заметная тень – будто кто-то вглядывался из глубин, но ещё не был готов выйти. Он прижал к груди амулет и подумал:

"Если даже дыхание почти свело его с ума – то что же будет, когда Тот проснётся полностью?"

Болота всё ещё дрожали. Не земля, а сама реальность. Как будто сама ткань мира, промокшая и заплесневевшая, начинала дышать, издавая глухие, сырые выдохи. Каждый шаг по земле отзывался гулким эхом внутри черепа. Воздух – тяжелее воды, а небо – слишком близко, будто вот-вот обрушится. Цзяолин затаилась в форме тонкой дымки, затеняя Андрея. Он же снова стоял среди трясин – окружённый кольцами заранее заготовленных печатей. Их свет дрожал.

– Он приходит…

Сначала это была тень. Не образ, не силуэт. Просто чёрный сгусток в тумане. Как тень, отброшенная огнём на молоко. Затем – голос, одновременно вдалеке и внутри.

Ты… дышишь… Ты… спишь… или проснулся?

Андрей стиснул пальцы, и в руке запульсировала печать зеркала воли.

– Я проснулся. Но ты – останешься во тьме.

В тот миг, когда проекция Спящего проявилась полностью, воздух вокруг выцвел. Цвета ушли. Все краски – и в травах, и в небе, и в коже – стали приглушённо-серыми, будто мир накрыли саваном. Из тумана вынырнула безликая пасть. Рот без формы, но с тысячами глаз внутри. И ни одного взгляда – все слепы, и всё же они видят. Андрей метнул первую технику преломления ауры – свернув её в спираль копья, чтобы пробить проекцию. Но… копьё поглотилось, как свет в беззвёздной ночи. Не ударило. Не пронзило. Просто исчезло в безликом нутре тьмы.

– Он не здесь телом. Он – только зов. Только воля, отбрасываемая через сон. – вспомнил Андрей слова древнего свитка.

Цзяолин, почувствовав искажение, материализовалась рядом. Но даже её присутствие с трудом сдерживало искажение реальности – её тело дергалось, как отражение в зыбком зеркале.

– Слишком рано. Но уже опасно. – Глухо прошептал Андрей, и высвободил технику Внутреннего Зеркала, заставляя своё сознание отразить зов существа. И тут существо ударило волей. Не техникой. Не аурой. Просто волей. Словно чёрный прилив обрушился на разум парня. Вспышки боли в висках. Сердце сбилось. Мышцы на мгновение отказались слушаться. Сквозь мутную пелену на границе зрения появились тени из прошлого. Мертвые демоны из Нижнего мира… Чхве Тансу… Какие-то озлобленные дети, которых он не успел спасти… И среди них – образ самого Андрея, как сосуда, полого и пустого. Пустой Лик, но теперь не маска – а его собственное лицо.

– НЕТ! – Проревел он, разрывая обрушившуюся на его сознание паутину плена.