Ханна внимательно вслушивается в каждое мое слово.

– Когда вы в последний раз целовались?

– Вчера. Мы целуемся, я-то веду себя как обычно. Однако все не так. Мы как будто уже не вместе.

Она пожимает плечами.

– Может, она чувствует себя виноватой?

– Так и есть. Я пытался сказать ей, что она все сделала правильно.

– Тогда, возможно, она хочет обо всем забыть, а ты продолжаешь доставать ее вопросами.

– Так я ни о чем ее и не расспрашиваю! Ни разу не спрашивал. Мне кажется, ей не хочется об этом говорить, и я не лезу.

Ханна наклоняет голову набок.

– Она девять месяцев вынашивала твоего ребенка, отдала его в итоге на усыновление, и ты ни о чем не спрашиваешь?

Пожимаю плечами.

– Да я бы спросил… Мне просто не хочется, чтобы она заново все переживала.

Ханна издает разочарованный стон, как будто я что-то не так сказал.

– Что?

Она смотрит на меня в упор.

– Из всех твоих девушек Сикс единственная, кто мне нравится. Ты должен все исправить.

– И каким же образом?

– Говори с ней, будь рядом, задавай вопросы! Спроси, чем ты можешь ей помочь. Спроси, станет ли ей легче, если вы будете разговаривать о том, что случилось.

Обдумываю ее слова. Совет хороший. Даже не знаю, почему я сразу не спросил Сикс, чем ей помочь.

– Как же я сам до этого не додумался! – удивляюсь я.

– Ты мужик, тут ты не виноват, это все папины гены.

Ханна, вообще-то, права. Возможно, главная проблема в том, что я мужик, а мужики тупые. Выкарабкиваюсь из кресла-мешка.

– Пойду к ней.

– Смотри только, чтобы она опять не залетела, придурок.

Я киваю. Ханне необязательно знать, что за все время, пока мы с Сикс встречаемся, у нас не было секса. Это никого не касается.

Вот черт! Об этом я как-то и не подумал. Мы занимались сексом единственный раз, в чулане, и это был лучший секс в моей жизни. Если она меня бросит, больше мне такого не светит. А ведь я постоянно во всех подробностях представляю себе, что этот момент когда-то вновь настанет, и уже сам себя убедил, что все будет безупречно. Теперь перспектива нашего разрыва пугает меня еще больше: из моей жизни исчезнет не только Сикс, но и секс, потому что, кроме нее, мне больше никто не нужен. Мне крышка.

Открыв дверь, уже собираюсь выйти из комнаты.

– Сначала посуду помой, – слышится сдавленный голос Чанк.

Чанк?

Обернувшись, я внимательно осматриваю комнату, потом подхожу к куче одеял у Ханны на кровати и отбрасываю их. Чанк лежит, накрыв голову подушкой.

Какого черта! Тыча пальцем в сторону Чанк, я поворачиваюсь к Ханне.

– Она была здесь все это время?

– Ну да. – Ханна безразлично пожимает плечами. – Думала, ты в курсе.

Я утыкаюсь лицом в ладони.

– Господи! Родители меня прикончат!

Чанк отбрасывает подушку и переворачивается на спину, чтобы видеть меня.

– Вообще-то я умею хранить тайны. Я повзрослела с тех пор, как ты уехал.

– Ты мне десять минут назад сказала, что никто не может измениться за три месяца.

– Так то было десять минут назад. Человек может измениться за три месяца и десять минут.

Она сто процентов разболтает. Без вариантов. Швырнув одеяла обратно на Чанк, иду к двери.

– Если хоть одна из вас проболтается родителям, я с вами больше не разговариваю.

– Напугал ежа… – бросает Чанк.

– Если расскажете, я перееду обратно домой!

– Молчу как рыба!

Глава 2

Последний раз я стучался в окно Сикс уже очень давно.

Сейчас они со Скай живут вместе на кампусе, но там у них комната на пятом этаже – мне так высоко не залезть. Я как-то пару недель назад попробовал. Комендантский час в общежитии с десяти вечера, а была уже почти полночь, и мне очень хотелось увидеть Сикс. Я долез до середины первого этажа, испугался и не стал подниматься дальше.

Оглядываюсь на комнату Скай. Там темно: они с Холдером еще не вернулись из Остина. Смотрю на окно Сикс – у нее свет тоже не горит. Надеюсь, она дома – не говорила, что куда-то собирается.

Хотя я, в общем-то, и не спрашивал. Я никогда ни о чем ее не спрашиваю. Хочется верить, что Ханна права и у меня действительно получится каким-то образом все исправить.

Тихонько стучу, надеясь, что Сикс у себя, и тут же слышу внутри какое-то движение. Шторы отдергиваются.

Черт возьми, что бы там ни было, она просто вылитый ангел!

Я машу ей рукой, и она улыбается в ответ. Ее улыбка меня успокаивает.

Как-то всегда так получается, что я накручиваю себя и переживаю, пока ее нет рядом. А как только мы оказываемся вместе, я вижу, что она меня любит. Даже когда ей грустно.

Сикс открывает окно и отходит немного, чтобы я мог залезть. В комнате темно, как будто она уже спала, но сейчас еще только девять.

Повернувшись, оглядываю ее: на ней футболка и пижамные штаны с принтом в виде кусочков пиццы. Тут же вспоминаю, что сегодня не ужинал. Да и не обедал, кажется. В последнее время кусок в горло не лезет.

– Как дела?

– Нормально.

Сикс пристально смотрит на меня, и я по глазам вижу, что ее что-то тяготит. Она садится на кровать и жестом приглашает меня устраиваться рядом. Ложусь и смотрю на нее снизу вверх.

– На самом деле не нормально.

Тяжело вздохнув, Сикс сползает немного к краю кровати и ложится рядом со мной. Ко мне она не поворачивается – смотрит в потолок.

– Знаю.

– Правда?

Она кивает.

– Я чувствовала, что ты придешь сегодня.

Моментально жалею о том, что затеял этот разговор, – весьма вероятно, мне не понравится, чем он закончится. Черт! Теперь мне страшно.

Спрашиваю:

– Хочешь меня бросить?

Повернув голову, она прямо смотрит мне в глаза.

– Нет, Дэниел. Не будь тупицей. С чего вообще такой вопрос? Может, это ты меня бросить хочешь?

– Нет, – тут же выпаливаю я. – Сама тупица.

Она тихо смеется, что в целом хороший знак, однако потом отворачивается и вновь молча глядит в потолок.

– У нас как-то все не ладится последнее время. Что происходит? – спрашиваю я.

– Не знаю, – тихо отвечает Сикс. – Я тоже об этом думала.

– Что я делаю не так?

– Не знаю.

– То есть я все-таки делаю что-то не так?

– Не знаю.

– Что мне сделать, чтобы стать лучше?

– Лучше уже некуда.

– Значит, дело не во мне? Тогда в чем?

– Во всем… ни в чем… Не знаю.

– Мы так ни к чему не придем.

Она улыбается.

– Да уж, серьезные разговоры нам никогда не давались.

Так и есть. Мы оба довольно легкомысленны, и все разговоры у нас пустяковые. Нам нравится дурачиться и делать вид, что мы ни о чем серьезном не задумываемся, потому что на самом деле копни чуть глубже – и уже не выберешься.

– Ну, как видишь, ни к чему хорошему это не приводит. Так что давай рассказывай, о чем думаешь. Может, если покопаться немного у тебя в голове, мы и разберемся, что происходит.

Повернув голову, Сикс смотрит мне в глаза.

– Я думаю о том, как ненавижу каникулы.

– Почему? По мне, так лучшее время года. Учебы нет, жратвы полно, можно лежать на диване и толстеть.

Она и не собирается смеяться – в глазах все так же грусть. И тут до меня наконец доходит, почему ей не нравятся каникулы. Вот придурок! Надо извиниться, но я понятия не имею, что сказать, поэтому просто беру ее за руку так, что наши пальцы переплетаются, и сжимаю ее.

– Пока мы на каникулах, ты думаешь о нем?

Она кивает.

– Постоянно.

Я не знаю, что ответить. Пытаюсь придумать, как ее подбодрить, но она уже переворачивается на бок лицом ко мне.

Отпустив ее руку, глажу большим пальцем по щеке. В ее глазах такая тоска, что мне хочется целовать ей веки. Увы, не поможет. Эта тоска постоянно с ней и лишь прячется за фальшивой улыбкой.

– Ты когда-нибудь думаешь о нем? – спрашивает Сикс.

– Да, – признаюсь я. – Не так, как ты, конечно. Все-таки он был у тебя в животе девять месяцев, ты любила его, держала на руках. Я же понятия о нем не имел, пока ты не рассказала, что случилось. У тебя теперь рана на душе. Со мной, конечно, не так.

По щеке Сикс ползет слезинка. Я рад, что мы вышли на этот разговор, – и в то же время разрываюсь от жалости. Судя по всему, ей намного тяжелее, чем я предполагал.

– Я очень хотел бы все исправить. – Прижимаю ее к себе. Обычно в подобных ситуациях меня выручает чувство юмора, но здесь оно бессильно. – Мне страшно, потому что я не знаю, как снова заставить тебя радоваться жизни.

– Боюсь, что я никогда больше не смогу радоваться.

Я тоже этого боюсь. Конечно, я всякую Сикс буду любить: хоть радостную, хоть печальную, хоть злую, однако ради нее самой хочу, чтобы она была счастлива, чтобы простила саму себя, чтобы не изводила больше.

После долгого молчания Сикс вновь начинает говорить, и голос у нее дрожит.

– Такое чувство… – Она глубоко вздыхает, прежде чем продолжить: – Такое чувство, что у меня от сердца оторвали кусок и теперь во мне как будто чего-то не хватает. Внутри меня пустота, Дэниел.

Я морщусь, как от боли, и, поцеловав ее в макушку, сильнее прижимаю к себе. Не могу подобрать слова, которые ее утешили бы. Я вообще не умею подбирать правильные слова. Возможно, потому я и не спрашивал Сикс о ребенке. Ощущение такое, что она тащит на себе тяжеленный груз, а я понятия не имею, как ее от этого избавить.

– А если поговорить – станет легче? – спрашиваю я. – Ты просто никогда ничего не рассказываешь.

– Думала, тебе неинтересно.

– Интересно. Просто мне казалось, что ты сама не хочешь говорить. Если ты готова, я хочу все-все знать.

– Не уверена… Вдруг мне станет еще хуже? Хотя иногда мне и правда очень хочется все тебе рассказать.

– Так расскажи! Как проходила беременность?

– Было страшно. Я почти не выходила из дома. Сейчас понимаю: депрессия. Мне никому не хотелось говорить, даже Скай, и уже тогда я решила, что, прежде чем поеду домой, отдам ребенка на усыновление. Поэтому я ни с кем не делилась и никому из близких не рассказывала, считала, так будет легче, раз никто не в курсе. Тогда мне казалось, что это смелое решение, а теперь думаю, оно было трусливым.

Немного откинувшись назад, я заглядываю ей в глаза.

– Оно было и трусливым, и смелым одновременно. Тебе было страшно, но вела ты себя смело. А что еще важнее – ты вела себя самоотверженно.

Она улыбается. Может, я все-таки умею подбирать правильные слова. О чем бы еще спросить?

– Когда ты поняла, что беременна? Кому первому сказала?

– Была задержка. Сначала я подумала, что это все из-за перелета и непривычной обстановки. Потом пришлось купить тест. Только на нем не было значков плюс и минус, как обычно, а словами по-итальянски было написано беременна или нет. Тест показал incinta. Я понятия не имела, что это значит, и погуглить тоже не могла, потому что делала тест в школьном туалете, а телефон оставила в шкафчике. Так что после уроков я подошла к одной нашей учительнице, американке, и спросила, как переводится incinta. Когда она сказала «беременна», я заплакала. Получается, первой, кому я сообщила, была она – Ава.

– И как она отнеслась ко всему?