* * *

Рассказывая свой сон, мы компонуем его так, чтобы получилась интересная история – укорачиваем, опускаем лишнее, добавляем красок, чтобы усилить эффект. То же самое касается случаев лунатизма и сноговорения: о нашем странном поведении очевидцы рассказывают нам с теми же корректировками. В этой книге исследуется, как в разные времена и в разных культурах мрачные стороны сна завладевали воображением людей. Мы увидим, как, начиная со сновидений древних времен и заканчивая современными экспериментами по изучению волн мозговой активности у человека, страдающего лунатизмом, мимолетный и субъективный опыт сна фиксировался в изобразительном искусстве, литературе, на схемах и графиках.

Сны могут многое рассказать нам о нас самих, особенно если мы перенапряжены или нас мучает тревога. Но в художественной литературе сон обретает новый смысл: он становится местом действия, сюжетным ходом с множеством вариантов его использования. Чтобы мы увидели, как неприятное событие повлияло на героиню фильма, она подскакивает в кровати, хватая ртом воздух (со мной такое случается редко, и я сомневаюсь, что мое волнение выглядит столь же привлекательно, как в кино). Если персонаж в чем-то виноват, он может во сне бродить или ненароком выдать свою тайну. Кроме того, тревожный сон можно представить как нечто паранормальное: в спальни являются призраки и злые духи, вампиры по ночам нападают на своих жертв. Но, как мы увидим позже, эти плоды воображения не всегда легко отличить от реальных событий: и те и другие имеют общую черту – ощущение размывания границы между реальным и воображаемым миром. В этой книге мы рассмотрим различные способы изображения парасомний: в вымышленных произведениях – от прозы до видеоигр, в судебных документах, дневниках, сенсационных новостях, экспериментах, а также в историях, которыми люди делились с друзьями, психиатрами и другими врачами. Мы узнаем, как сон и сновидения описывали, искажали и даже скрывали, будто это постыдная тайна, и задумаемся над тем, как можно поощрить себя к тому, чтобы рассказывать свои истории о расстройствах сна.

* * *

В романе Брэма Стокера «Дракула» (1897) представлен целый спектр расстройств сна, так что это хорошая отправная точка для нашего исследования. Эта книга со мной с тех пор, как я прочитала ее в подростковом возрасте, но лишь когда я занялась исследованием роли бессонницы и сна в художественной литературе, работая над докторской диссертацией, мне стало ясно, чем она мне так нравится. Дракула – не только отвратительный вампир: фигура легендарного монстра объединила в себе все парасомнии разом.

Книга начинается с дневника Джонатана Харкера, стряпчего, отправившегося в Румынию по служебному делу. Его клиент – граф Дракула. В замке этого таинственного господина он остается в качестве гостя и помогает хозяину подготовиться к покупке дома в Лондоне. Однако вскоре он узнает, что Дракула – монстр-кровопийца, и, пока граф готовится к поездке, Харкеру удается сбежать, несмотря на слабость и страх.

«Дракулу» можно интерпретировать по-разному. Согласно одной из трактовок, это роман о страхе вторжения, что считывается вполне буквально, когда потерпевшая крушение шхуна «Деметра» врезается в берег у городка Уитби и сразу же появляется Дракула в обличье громадной собаки, выскочившей на палубу. Вскоре он начинает тревожить сон гостей, отдыхающих в доме неподалеку, – а именно двух молодых женщин, Мины Мюррей (невесты Джонатана) и Люси Вестенра.

По ходу действия Мина становится все более одержимой сном. О погружении в сон и его качестве она часто пишет в своем дневнике. К этому ее подтолкнул случай, когда она увидела, как ее подруга Люси ходит во сне по утесу. С этого момента Мина полностью поглощена подробным описанием того, как спит она сама и как спят другие люди. Она взволнована и возбуждена, беспокоится о Люси и все еще отсутствующем Джонатане. Иногда Мина засыпает легко и не видит снов, но чаще сон от нее ускользает. Между тем Люси внезапно поражает загадочный недуг. Доктор Джон Сьюард, их друг, просит помощи у своего наставника, Абрахама Ван Хельсинга, в надежде выяснить причину стремительного ухудшения здоровья девушки. После смерти Люси от необъяснимой потери крови Ван Хельсинг доказывает, что среди них живет вампир, который за счет Люси пополнил ряды нежити. Ее убивают, теперь уже окончательно, а остальные герои, включая и Джонатана, начинают охоту на Дракулу. Именно тогда все внимание в книге переключается на сны. Для Мины поворотным моментом стала ночная прогулка Люси – когда ее подруга переступила порог царства Дракулы. Как любой спящий человек во все времена, Мина ощущает уязвимость бессознательного состояния – в ее сон тоже могут вторгнуться фольклорные монстры.

Когда Мину начинает посещать Дракула, у нее проявляются признаки почти всех парасомнических состояний. Первый пример – своего рода паралич сна, когда героиню одолевает «свинцовая вялость», которая «будто бы сковывает [ее] конечности»^[6]. В следующем эпизоде она пишет, что будет изо всех сил стараться «выспаться как следует», – это иллюстрирует ее потребность в здоровом сне и отсылает нас к сомнамбулизму Люси. После нападения графа ее сон описывают и другие герои книги. Несколько ночей спустя Джонатан Харкер в своем дневнике рассказывает, как проснулся оттого, что его разбудила Мина: она «сидела в постели с испуганным лицом» и говорила, что в коридоре кто-то есть. Получив ответ, что, кроме несущего вахту Квинси Морриса, там никого нет, Мина вздохнула и легко погрузилась в сон. Эта полусонная, галлюцинаторная убежденность в присутствии чего-то страшного очень напоминает ночные страхи. На следующее утро Мина требует, чтобы ее загипнотизировал доктор Ван Хельсинг. Эта сцена, судя по всему, проводит параллель между гипнозом и беспокойным сном; во время сеанса Мина имитирует детскую покорность, которую наблюдала во время эпизода лунатизма у Люси, а выйдя из транса, спрашивает: «Я разговаривала во сне?» Как мы увидим в главе 2, в Викторианскую эпоху гипнотический транс и лунатизм считали явлениями одного порядка, и Стокер, похоже, иллюстрирует эту мысль.

Симптомы парасомнии у Мины прогрессируют поэтапно. Из-за паралича сна она перестает управлять конечностями; ночные страхи вызывают галлюцинации с пугающими образами; и, наконец, под гипнозом она теряет всякую самостоятельность и впадает в то же состояние сомнамбулизма, что и Люси.

Сон – это переходное пространство между бодрствованием и пучиной беспамятства, между жизнью и смертью. Парасомнии, особенно если эпизоды не запоминаются, могут быть пороговым состоянием, в котором тело движется и проявляет личные качества и эмоции, но бодрствующее, рациональное «я» фактически «мертво». Таким образом, вампиризм в «Дракуле» – это физическое существование между жизнью и смертью, между бодрствованием и сном. Дракула стал типичным символом живых мертвецов, но для Мины он символ травмы и чувства вины. В книге он своего рода синекдоха тревожного и ненормального сна. Более того, Мина рассматривает сон как внешнюю силу, которая посещает ее – точно так же, как это делает граф, – и не признает его неотъемлемой функцией тела.

Говорят, сама идея «Дракулы» пришла Стокеру в кошмарном сне. Сейчас эта книга у меня меньше ассоциируется с жаждой крови и желанием Дракулы населить мир вампирами, а скорее со своего рода заразными парасомниями, проявляющимися гипнопомпическими галлюцинациями, сонным параличом и сомнамбулизмом.

В рассказах о привидениях, особенно созданных в период расцвета этого жанра в XIX веке, нередко описываются происшествия, в которых грань между сном и потусторонним миром стерта. Обычно в фокусе внимания таких рассказов спальня, населенная призраками. Действие происходит, как правило, в незнакомой главному герою обстановке – в гостинице или внушающем ужас особняке. Часто в этих историях происходят жуткие события, свидетелями которых становятся герои, находящиеся в состоянии между сном и бодрствованием. В рассказе Эдварда Бульвер-Литтона «Привидения и жертвы» (1859) герой просыпается, видит «два глаза, взирающие сверху» и ощущает, что на него «словно бы навалилось неодолимое бремя»^[7]. Это то, что мы сегодня знаем как паралич сна – ощущение непомерного давления, часто сопровождаемое галлюцинацией в виде зловещей фигуры.

В душераздирающей кульминации рассказа М. Р. Джеймса «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать» (1904) постель – место, где происходят чудовищные вещи. Главный герой Паркинс отправляется в отпуск и, прогуливаясь по пляжу, находит торчащий из песчаной дюны свисток. Разумеется, он в него дует. Позже, вернувшись в двухместный номер в гостинице, Паркинс замечает, что со свободной кроватью что-то не то: она выглядит так, будто на ней спали. А следующей ночью начинается истинный ужас. Проснувшись, Паркинс обнаруживает, что простыня на другой кровати шевелится, затем поднимается и приобретает очертания фигуры. В лунном свете Паркинс видит, как «страшное, очень страшное лицо проступает из мятого полотна»^[8]. Настоящий призрак в простыне. Как и во многих других историях, у главного героя крайне скептическое отношение ко всему сверхъестественному, однако пережитый опыт убеждает его в существовании загробной жизни. Это то, как на нас действует необычный сон: он заставляет нас поверить в призраков, даже если единственный увиденный нами призрак – тот, которого мы придумали сами.

Постель – место, где вы отдыхаете и чувствуете себя защищенным, в безопасности, но только если у вас спокойный сон. Для тех, кто не может заснуть, это место мучений, а для страдающих парасомниями – склеп с привидениями.

* * *

Впервые я испытала паралич сна во время учебы в аспирантуре. Я вновь вспомнила о Мередит, и в течение нескольких месяцев меня терзало неодолимое беспокойство. Казалось даже, что я вернулась в те времена, когда мне было пятнадцать. Все мои мысли были только о Мередит – настолько ужасающе отчетливым был ее образ в моих снах. Когда примерно половина диссертации была написана, я вдруг поняла, что сон меня интересует не столько из-за бессонницы, которой у меня, в общем-то, никогда не было, сколько из-за странных сновидений и галлюцинаций, которые я видела на протяжении всей жизни. Наверное, я всегда хотела писать о сне, но, работая над диссертацией, была не совсем готова так пристально изучать свой собственный случай. А ближе к защите уже только об этом и мечтала. И задумалась об этой книге.

Мы коснемся современных методов диагностики и лечения расстройств сна, но в этой книге вы не найдете рекомендаций, как от них избавиться. В фокусе нашего внимания будет прежде всего влияние парасомний на общество и то, как объясняли, зачастую неверно, суть этих явлений в прошлом. На примере историй о ведьмах, пришельцах и сомнамбулах-убийцах мы рассмотрим, как развивались представления о расстройствах сна и как люди научились проводить грань между сном и потусторонним миром. Изучая эти истории и обращаясь к собственному опыту, мы, возможно, лучше поймем природу сна.

Книга начинается с самого первого вида нарушений сна из тех, с которыми я когда-либо сталкивалась. Это лунатизм. Известный также как сомнамбулизм, он встречается часто и варьирует от небольших движений до изощренных злодеяний, совершаемых спящим. В этой вводной главе мы рассмотрим ряд любопытных примеров лунатизма в истории и культуре, начиная с развлекавших окружающих ночных прогулок молодых женщин до убийств.

Далее я расскажу о более мрачной проблеме. Первое, что произошло с моим сном из-за Мередит, – это галлюцинации: я стала видеть в постели пауков. Когда я открывала глаза, паук копошился возле подушки или спускался с потолка прямо мне на лоб. После секундной паники я понимала, что это галлюцинация. Такие фантастические образы, возникающие при пробуждении, называются гипнопомпическими галлюцинациями. Они бывают яркими настолько, что их легко принять за нечто реальное. В главе 3 мы обсудим примеры гипнопомпических галлюцинаций, и в частности их влияние на истории о привидениях, написанные в Викторианскую эпоху.