– Пусть он засвидетельствует наш брак, – задумчиво сказала Сульдрун. – По сути дела, жрец мог бы обвенчать нас по христианским обычаям. Они не хуже любых других и в последнее время считаются законными.

Держась рукой за голову и что-то бессвязно бормоча, миссионер поднялся на ноги.

– Тогда венчай нас, раз ты жрец, – сказал ему Эйлас. – И чтобы все было по правилам!

Брат Умфред одернул рясу, пытаясь придать своей осанке какое-то достоинство:

– Обвенчать вас? Это невозможно.

– Возможно, – возразила Сульдрун. – Ты же венчал прислугу во дворце?

– В часовне Хайдиона!

– Здесь тоже часовня. Ты сам ее кропил святой водой.

– Но она осквернена! В любом случае только крещеные христиане могут причащаться к таинствам.

– Так окрести нас, и поскорее!

Брат Умфред с улыбкой покачал головой:

– Прежде всего новообращенные должны принять истинную веру и должным образом приготовиться. А во‐вторых, король Казмир будет в ярости. Он отомстит и вам, и мне, и отомстит страшно!

Эйлас вытащил из поленницы увесистую корягу:

– Жрец, эта дубина отомстит тебе раньше короля Казмира. Венчай нас сию минуту – или я проломлю тебе башку!

Сульдрун взяла его за руку:

– Эйлас, не надо! Обвенчаемся так, как это делают крестьяне, а он засвидетельствует обряд. И не нужно никакого крещения. Язычники мы или христиане – какая разница?

Брат Умфред снова не согласился:

– Я не могу участвовать в языческом обряде.

– Можешь! – не допускающим возражений тоном сказал Эйлас.

Сульдрун и Эйлас подошли к столу и произнесли заклинание крестьянского свадебного обряда:

– Да будет всем известно, что мы нераздельно соединены узами брачного обета!

Мы клянемся делить отныне хлеб насущный.

Молодожены разделили корку хлеба и съели ее.

– Отныне нас поит один и тот же родник.

Они выпили воды из одной чарки.

– Отныне нас греет один и тот же огонь.

Они поднесли ладони к пламени свечи.

– Отныне в наших жилах течет одна и та же кровь.

Эйлас взял у Сульдрун шпильку для волос, проколол невесте подушечку указательного пальца, сделал то же самое со своим пальцем и приложил каплю своей крови к капле, выступившей на пальце Сульдрун.

– Отныне сердца наши едины в любви и согласии.

Молодожены поцеловались и улыбнулись.

– Посему мы торжественно заявляем, что вступили в брак и стали мужем и женой согласно законам человеческим и велениям благосклонной природы.

Эйлас отнял у проповедника поясную суму, порылся в ней и вынул перо, флакон с чернилами и свиток пергамента:

– Пиши, жрец: «Сегодня, такого-то числа, я засвидетельствовал бракосочетание Сульдрун и Эйласа». И подпишись своим именем.

Брат Умфред трясущейся рукой оттолкнул протянутое перо:

– Гнев короля Казмира обрушится на мою голову!

– Гнев моей дубины обрушится на твою голову! Пиши!

Отчаявшись, священник настрочил продиктованные слова.

– А теперь позвольте мне уйти подобру-поздорову.

– Чтобы ты поспешил обо всем рассказать Казмиру? – Эйлас покачал головой: – Не выйдет.

– Ничего не бойтесь! – воскликнул Умфред. – Я буду хранить молчание, как могила! Мне известны тысячи тайн!

– Поклянись! – приказала Сульдрун. – Встань на колени. Поцелуй священную книгу, которую ты носишь в суме, и поклянись под страхом вечного проклятия и адского пламени, что никогда никому не расскажешь о том, что слышал, видел и делал сегодня ночью!

Взмокшая физиономия проповедника стала пепельно-серой. Переведя взгляд с лица Сульдрун на руку Эйласа, сжимавшую корягу, он медленно опустился на колени, приложился губами к Евангелию и произнес клятву.

Пошатываясь, толстяк поднялся на ноги:

– Я засвидетельствовал. Я поклялся. Могу я наконец уйти?

– Нет, – мрачно ответил Эйлас. – Я тебе не верю. Боюсь, что алчности и мстительности у тебя избыток, а совести и чести – ни на грош. Ты можешь нас предать – я не могу допустить такой риск.

На мгновение брат Умфред даже потерял дар речи от праведного негодования:

– Но я же поклялся на Священном Писании!

– И с такой же легкостью ты можешь отречься от клятвы, а потом замолить свой грех – не так ли? Проще всего было бы тебя прикончить на месте.

– Нет!

– Тогда придется придумать что-нибудь еще.

Некоторое время все трое молча стояли, глядя друг на друга. Эйлас встрепенулся первый:

– Жрец, подожди здесь и не пытайся сбежать, а то получишь по голове дубиной – мы будем за дверью.

Эйлас и Сульдрун вышли под звездное небо и остановились в нескольких шагах от входа. Эйлас хрипло прошептал, опасаясь, что брат Умфред прижался ухом к двери и подслушивает:

– Жрецу нельзя доверять.

– Я знаю, – кивнула Сульдрун. – Он скользкий как угорь.

– И все же я не могу просто так его прикончить. Мы не можем ни связать его, ни заточить где-нибудь – даже если бы Эйирме согласилась его сторожить, его начнут искать и ее пособничество обнаружат. Остается только одна возможность. Нам придется расстаться. Я возьму жреца с собой и поведу на восток. Никто не обратит на нас внимания – мы будем спокойно идти. Я прослежу за тем, чтобы он не сбежал и не звал на помощь, – все это трудно и неприятно, но ничего не поделаешь! Через пару недель я ускользну от него, пока он спит, доберусь до Глимвода и отыщу тебя, а дальше все будет по плану.

Сульдрун обняла Эйласа и прижалась головой к его груди:

– Нам придется расстаться?

– Нет никакого другого способа сохранить в тайне наш побег – если я не пойду и не убью его сейчас же. А я не могу просто так убить безоружного человека. Я возьму несколько золотых побрякушек, а ты забери остальные драгоценности и волшебное зеркало – оно пригодится. Завтра, через час после захода солнца, приходи к Эйирме, ее сын проводит тебя к хижине ее отца. Там мы и встретимся. Спустись к лимонному дереву, принеси мне несколько золотых вещиц, чтобы я мог обменять их на еду и питье. А я посторожу жреца.

Сульдрун побежала вниз по тропе и скоро вернулась с золотом. Молодожены зашли в часовню. Брат Умфред стоял, опираясь на стол и мрачно глядя на пламя свечи.

– Жрец! – сказал Эйлас. – Тебе и мне предстоит отправиться в путь. Будь добр, повернись ко мне спиной. Нужно связать тебе руки, чтобы ты не делал глупостей. Подчиняйся – и не замышляй никаких каверз! Предупреждаю тебя под страхом смерти.

– Значит, из-за вас мне придется терпеть всевозможные лишения? – буркнул проповедник.

– Об этом тебе следовало подумать прежде, чем ты явился сюда насильничать. Повернись, сбрось рясу и заложи руки за спину.

Вместо этого Умфред бросился к поленнице, тоже выхватил корягу и ткнул Эйласа в грудь.

Эйлас пошатнулся и отступил на пару шагов. Отбросив в сторону стоявшую у него на пути Сульдрун, монах выбежал из часовни. Эйлас пустился вдогонку, но дородный проповедник проявил завидную прыть и уже выскочил за дощатую дверь в стене, крича изо всех сил:

– Стража! На помощь! Предательство! Убийство! Ко мне, помогите! Схватите предателя!

Из туннеля, ведущего к сводчатой галерее, с топотом прибежали четыре стражника – те самые, от которых Эйлас и Сульдрун прятались в оранжерее. Они окружили и схватили и Эйласа, и Умфреда:

– Что тут такое? Почему поднимаете шум?

– Позовите короля Казмира! – орал священник. – Не теряйте ни минуты! Этот бродяга изнасиловал принцессу Сульдрун – ужасное преступление! Разбудите короля Казмира, я говорю! Торопитесь!

Казмир еще не спал и лично явился на плац Урквиала. Задыхаясь от волнения, брат Умфред изложил ему свои обвинения:

– Я видел их во дворце! Я узнал принцессу с этим человеком – он бродяга, уличный разбойник! Я следовал за ними сюда, и – представьте себе такую наглость! – они потребовали, чтобы я их обвенчал, совершив христианский обряд! Я отказался наотрез и предупредил, что их прегрешение не пройдет даром!

Сульдрун, стоявшая у двери в стене, вышла вперед:

– Государь, не гневайтесь на нас. Это Эйлас, мой муж, мы обвенчались. Мы любим друг друга – пожалуйста, позвольте нам жить в мире и согласии. Если вы пожелаете, мы уйдем из Хайдиона и никогда не вернемся.

Брат Умфред, еще перевозбужденный событиями ночи, не мог молчать:

– Они мне угрожали! Я чуть не сошел с ума от страха, меня хотели убить! Меня вынудили засвидетельствовать языческий брак! Если бы я не согласился подписать свидетельство, бродяга проломил бы мне голову!

Король Казмир приказал ледяным тоном:

– Довольно, молчи! С тобой я разберусь позже. – Он обернулся к начальнику стражи: – Приведите Зерлинга! – Король повернулся к Сульдрун. Будучи в ярости или в сильном возбуждении, Казмир всегда говорил исключительно ровно и бесстрастно. Таким тоном он и обратился теперь к дочери: – Вижу, что ты нарушила мой приказ. Каковы бы ни были причины такого проступка, они не служат достаточным оправданием.

Сульдрун тихо сказала:

– Вы мой отец. Разве вы не хотите, чтобы я была счастлива?

– Я король Лионесса. Каковы бы ни были чувства, которые я испытывал когда-то, им положило конец твое пренебрежение к моим требованиям. Тебе известно, как и почему это произошло. А теперь ты завела любовника, безродного мужлана. Быть посему! Мой гнев не утолен. Возвращайся в сад; там ты проведешь остаток своих дней. Ступай!

Опустив плечи и не закрывая дверь в стене, Сульдрун вернулась в сад и спустилась по тропе. Король смерил Эйласа высокомерным взглядом:

– Твоя самонадеянность невероятна. Что ж, у тебя будет достаточно времени, чтобы поразмыслить о своей ошибке. Зерлинг! Где Зерлинг?

– Здесь, ваше величество! – вперед выступил стоявший за стражниками лысый приземистый субъект с покатыми плечами, густой темно-рыжей бородой и круглыми, словно удивленными глазами: Зерлинг, главный палач короля Казмира – человек, которого в Лионессе боялись чуть ли не больше самого короля.

Казмир тихо сказал палачу несколько слов.

Зерлинг надел Эйласу на шею петлю с поводком и повел его через Урквиал к Пеньядору, а затем вокруг этого мрачного здания, на задний двор. Там при свете полумесяца он снял с Эйласа петлю и обвязал ему грудь толстой веревкой. Эйласа подняли над каменным краем, за которым зияла черная пустота, и стали опускать – все ниже и ниже, глубже и глубже. Наконец ступни Эйласа ударились о дно. Веревка, упавшая в яму вслед за ним, стала лаконичным символом бесповоротности.

В глухом мраке царила полная тишина. В воздухе пахло влажным камнем с примесью разложившихся экскрементов. Минут пять Эйлас стоял и смотрел вверх, на далекое отверстие шахты. Потом он нащупал в темноте одну из стен – до нее было примерно шесть шагов. Нога его наткнулась на что-то твердое и округлое. Нагнувшись, Эйлас нащупал череп. Отойдя от скелета в сторону, Эйлас сел, прислонившись спиной к стене. Через некоторое время веки его устало сомкнулись, сон одолевал его. Он пытался не заснуть, потому что боялся того, что его ожидало, когда он проснется… Но в конце концов он заснул.

Эйлас проснулся, и опасения оправдались. Вспомнив все, что произошло, он закричал от отчаяния, не в силах поверить своему горю. Как после чудесного спасения с ним могла случиться такая трагедия? Слезы покатились у него по щекам, он спрятал лицо в ладонях и зарыдал.

Прошел час – Эйлас сидел, сгорбившись на корточках у стены, как человек сломленный и побежденный.

В отверстие шахты стал просачиваться бледный свет; теперь Эйлас мог оценить размеры темницы. Круглый пол, шагов двенадцать в поперечнике, был выложен тяжелыми каменными плитами. Каменные стены сначала поднимались вертикально, но чуть выше головы начинали сужаться воронкой, переходившей в центральную шахту. Расстояние от пола до нижнего отверстия шахты превышало два человеческих роста. У стены были навалены кучей кости и черепа. Эйлас насчитал десять черепов; другие, возможно, скрывались под костями. Рядом лежал отдельный скелет – видимо, последний обитатель подземного каземата.