Работой скалингов руководил надсмотрщик-ска с помощью пары солдат, обеспечивавших дисциплину, когда это требовалось. Надсмотрщик и стража предпочитали оставаться у открытого конца туннеля, где воздух был прохладным и свежим. Подмечая скорость наполнения фургонов, надсмотрщик мог оценивать эффективность выполнения скалингами их обязанностей. Если работа продвигалась споро, скалингов хорошо кормили и к пайке прибавляли чарку вина. Если скалинги ленились или отлынивали, им, соответственно, урезали пайку.

Туннель строили в две смены: от полудня до полуночи и от полуночи до полудня. Ту или иную смену трудно было предпочесть, так как скалинги все равно не выходили под открытое небо и знали, что больше никогда его не увидят.

Эйласа, Каргуса и Ейна отрядили в смену, работавшую с полудня до полуночи. Они сразу же стали замышлять побег. Возможностей теперь было еще меньше, чем в замке Санк. Все двери закрывали на засовы; когда смертники не работали, за ними все время бдительно следила стража, а работали они в туннеле, откуда не было никакого выхода, кроме обратной дороги в барак.

Через два дня Эйлас сказал Ейну и Каргусу:

– Мы можем сбежать. Это возможно.

– Значит, ты наблюдательнее меня, – отозвался Ейн.

– И меня, – прибавил Каргус.

– Остается одна трудность. Нужно сговориться со всеми рабочими нашей смены. Вопрос: есть среди них кто-нибудь, кто настолько слаб или настолько низок, что может нас предать?

– Ради чего кто-нибудь из обреченных стал бы предателем? Здесь каждый только и видит, как костлявая манит его пальцем.

– Попадаются врожденные предатели. Есть люди, которым низость доставляет удовольствие.

Сидя на корточках у стены барака, где они проводили время, когда не копали туннель, три заговорщика обсудили каждого из скалингов, работавших в ту же смену. В конце концов Каргус заключил:

– Если у каждого будет одинаковая возможность бежать, никто никого не предаст.

– Придется допустить, что ты прав, – кивнул Ейн. – У нас нет выбора.

Одновременно в туннеле работали четырнадцать человек – обязанности шести других скалингов выполнялись только снаружи. Четырнадцать смертников вступили в отчаянный сговор – и тут же приступили к осуществлению своего плана.

Туннель протянулся под равниной уже примерно на двести ярдов в восточном направлении. Оставалось прорубить еще двести ярдов – главным образом через сланец, хотя время от времени путь строителям необъяснимо преграждал валун из твердого, как железо, голубоватого песчаника, иногда до трех ярдов в диаметре. Если такого препятствия не было, грунт поддавался ударам кирки – забой удалялся от крепости на десять-пятнадцать локтей в сутки. По мере продвижения забоя пара плотников-скалингов устанавливала крепь. Плотники ослабили несколько бревен так, чтобы их можно было вынимать. В открывшемся проеме часть бригады принялась рубить боковой лаз, круто поднимавшийся к поверхности земли. Вынутый грунт грузили в корзины и отвозили на тачках ко входу в туннель так же, как это делалось с грунтом, вырубленным в забое. Пока два человека работали в боковом лазе, частично прикрытом бревнами, другие прилагали чуть больше усилий, и скорость проходки основного туннеля оставалась прежней. Примерно в тридцати ярдах от входа в туннель постоянно дежурил кто-нибудь с нагруженной тачкой – на тот случай, если надсмотрщик решит проверить, что делается в глубине. Заметив признаки начала такой инспекции, смертник, стоявший на стреме, вскакивал на кожаную вентиляционную трубу, тем самым предупреждая сообщников. По мере необходимости он готов был «случайно» опрокинуть тачку, чтобы задержать инспектора. Затем, когда надсмотрщик проходил мимо, тачка устанавливалась на кожаной трубе, чтобы подача воздуха в забой перекрывалась. На подземном конце туннеля становилось так душно, что надсмотрщик старался проводить там как можно меньше времени.

Боковой лаз, высотой в пять локтей и шириной в три, поднимался почти вертикально, и его строительство шло очень быстро. Заговорщики часто проверяли верхний свод лаза осторожными ударами кирок, чтобы, паче чаяния, на поверхности не образовался слишком большой провал, который можно было бы заметить из крепости. Наконец им стали попадаться корни травы и кустарника, начался темный слой перегноя – свобода была близко.

Перед самым заходом солнца строители подкрепились вечерними пайками, не выходя из туннеля, после чего вернулись к работе.

Через десять минут Эйлас прошел ко входу в туннель, чтобы позвать надсмотрщика Килдреда – высокого ска средних лет с глубоким шрамом на лице, лысого и необщительного даже для представителя своей расы. Оглянувшись, тот спросил:

– Чего ты приплелся?

– Мы опять наткнулись на голубой валун. Нужны расклиниватели и сверла.

– Расклиниватели? Это еще что такое?

– Не знаю. Я только передаю то, что мне сказали.

Выругавшись, Килдред поднялся на ноги:

– Пошли. Посмотрим на твой голубой валун.

В сопровождении державшегося позади Эйласа надсмотрщик быстрыми шагами направился к забою, смутно озаренному мерцающим оранжевым пламенем масляных светильников. Когда он наклонился, чтобы рассмотреть породу, Каргус ударил его по голове чугунным ломом, прикончив на месте.

Снаружи сгущались сумерки. Бригада собралась в боковом проходе, где находившиеся выше заговорщики уже пробивали кирками мягкий почвенный слой.

Эйлас выкатил тачку с грунтом к бункерам у входа в туннель.

– Пока что земли больше не будет! – нарочно повысив голос, чтобы его слышала стража, сказал он смертнику, погонявшему крутивших лебедку волов. – Мы наткнулись на валун.

Услышав его слова, стражники обернулись, но тут же вернулись к игре в кости. Рабочий, стоявший у лебедки, последовал за Эйласом в туннель.

Боковой лаз уже вскрыли. Скалинги выбрались под потемневшее небо – в том числе погонщик волов, ничего не знавший о заговоре, но обрадовавшийся возможности побега. Беглецы лежали ничком среди осоки и меч-травы. Эйлас и Ейн, последними вылезшие на поверхность, предварительно затащили труп надсмотрщика в боковой лаз и плотно заслонили проем кедровыми бревнами крепи. Оказавшись под открытым небом, они забили отверстие лаза папоротником и землей, а сверху воткнули осоку, по возможности маскируя следы своей деятельности.

– Пусть думают, что мы исчезли по волшебству, – сказал Эйлас. – Чем дольше они будут соображать, тем лучше!

Пригнувшись, бывшие смертники побежали по Равнине Теней в уже почти непроглядных сумерках – на восток, как можно дальше, в глубь Даотского королевства. В небе у них за спиной чернее ночи высилась грозная тень Поэлитетца, великой твердыни ска. Эйлас и его друзья остановились, чтобы взглянуть назад.

– Ска! – сказал Эйлас. – Странный древний народ! Ваша душа – потемки. Когда мы встретимся снова, у меня в руке будет меч. И я взыщу с вас долг – за все унижения, за всю боль, за весь непосильный труд!

В течение часа они бежали, потом шли вприпрыжку, потом просто шли, волоча ноги, – перед ними наконец показалась излучина реки Глоден, одним из притоков которой был Тамзур.

Почти полная луна поднималась над рекой, по воде протянулась дорожка дрожащего света. Беглецы остановились передохнуть и обсудить положение вещей под пышной, посеребренной луной плакучей ивой. Эйлас обратился к товарищам:

– Нас пятнадцать человек – достаточно многочисленный отряд. Некоторые хотят вернуться домой; другим больше некуда возвращаться. Если вы присоединитесь ко мне в предприятии, которое я обязан закончить, могу предложить вам заманчивые возможности. Предприятие заключается в следующем. Сначала я направлюсь на юг и поднимусь на вершину Так-Тора. Затем я найду своего сына – не знаю, где именно, но скорее всего, в Даоте. После этого я вернусь в Тройсинет, где меня ждут богатство, высокое положение и власть. Тем, кто последует за мной в этом предприятии, то есть поможет мне найти сына и вернуться в Тройсинет, я обещаю щедрое вознаграждение. Клянусь, это не пустые слова! Я пожалую каждому из вас плодородные земли и звание рыцаря-компаньона. Предупреждаю, однако! Мое предприятие трудно и опасно! Сперва мы залезем на вершину Так-Тора, рядом с Тинцин-Фюралем. А потом – кто знает, что будет потом? Так что выбирайте. Здесь мы разойдемся – одни пойдут своей дорогой, другие последуют за мной. Мой путь лежит на юг, мне и моим компаньонам придется перейти реку. Другим советую направиться на восток по равнине, в населенные места Даота. Кто со мной?

– Я! – поднял кулак Каргус. – Мне некуда идти.

– И я, – сказал Ейн.

– Мы помогали друг другу в трудные дни, – произнес беглец по имени Квальс. – Зачем расставаться? Тем более что я не прочь получить землю и рыцарское звание.

В конечном счете к Эйласу присоединились еще пятеро. Их небольшой отряд перешел Глоден по мосту и повернул по дороге, ведущей на юг. Другие, в большинстве своем уроженцы Даота, решили вернуться домой и продолжили путь на восток по берегу Глодена.

Семеро, последовавшие за Эйласом: Ейн и Каргус, Гарстанг, Квальс, Бод, Шарис и Форфиск, – образовали разношерстную группу. Ейн и Каргус не выдались ростом, тогда как Квальс и Бод были настоящими верзилами. В Гарстанге, мало говорившем о себе, обнаруживались манеры человека благородного происхождения, а коренастый голубоглазый блондин Форфиск заявлял, что его невзначай породил готский пират, изнасиловавший жену рыбака-кельта. Шарис, моложе Эйласа, отличался приятной внешностью и дружелюбным характером. Форфиск, напротив, был уродлив настолько, насколько следы оспы, ожоги и шрамы могли изуродовать человеческое лицо. Его пытал на дыбе один из баронов-бандитов Южной Ульфляндии, его светлые волосы уже поседели, и на лице его часто появлялось выражение яростной готовности к насилию. Квальс, беглый ирландский монах, проявлял неистощимую общительность и считал себя дамским угодником, не уступавшим в этом отношении ни одному из ирландских обжор-епископов.

Хотя их отряд уже ушел довольно далеко от границы, воспоминание о Поэлитетце продолжало тревожить беглецов, и никто не думал останавливаться.

По дороге Гарстанг обратился к Эйласу:

– Необходимо сразу выяснить отношения. Я – лионесский рыцарь из поместья Звонкая Тетива, что в герцогстве Эллесмир. Так как вы тройс, формально мы находимся в состоянии войны. Разумеется, в данный момент это не имеет значения, и я безоговорочно согласен участвовать в вашем предприятии, пока мы не окажемся в Лионессе, после чего нам придется расстаться.

– Так тому и быть. Но взгляните на нас: бродяги в рабских лохмотьях и железных ошейниках, мы крадемся в ночи подобно стае бродячих псов! Хороши мы с вами, два благородных рыцаря! Между прочим, у нас нет денег – и нам, как любой другой шайке бродяг, придется грабить, чтобы не умереть с голоду.

– Голод нередко заставлял благородных людей поступаться гордостью. Будем грабить вместе, чтобы ни один из нас не мог презирать другого. И, если это возможно, лучше все-таки грабить богачей, хотя отнимать у бедняков проще.

– Придется действовать в зависимости от обстоятельств… Я слышу собачий лай. Где-то впереди деревня, а значит, и кузнец.

– В такое время он почти наверняка спит.

– Добрый кузнец всегда проснется, чтобы помочь людям, оказавшимся в отчаянном положении.

– А если это не так, мы его разбудим.

Впереди темнели в лунном свете очертания сельских строений. Вдоль безлюдной улицы не было никаких фонарей – светились только окна таверны, откуда все еще доносились отголоски пьяного веселья.

– Надо полагать, завтра праздник, – заметил Гарстанг. – Посреди центральной площади поставили котел, в котором можно сварить вола.

– Действительно, выдающихся размеров котел! Но где же кузница?

– Наверное, дальше по дороге – если она вообще тут есть.

Беглецы миновали селение, и на противоположной окраине нашли кузницу с каменной пристройкой, где теплился огонек светильника.

Эйлас подошел к двери и вежливо постучал. После длительного перерыва дверь медленно открылась; на крыльцо вышел юнец семнадцати или восемнадцати лет. Он казался подавленным, даже измученным; когда он заговорил, голос его дрожал от напряжения:

– Господа, кто вы такие? И чего вы хотите?

– Друг мой, нам нужна помощь кузнеца. Сегодня мы убежали от ска и больше ни минуты не можем терпеть ненавистные рабские ошейники.