Высокий, крепкий, лысый, но со щетиной и короткой бородой, которую сейчас носят многие мужчины. Сбитый. У него широкие плечи, на которые вполне можно опереться. Или выспаться, если повезёт. Выдающиеся мышцы на руках. Привлекательный он. Без надрыва. Без дешёвого лоска.

Насколько мне известно, он майор.

Бросаю взгляд на безымянный палец правой руки. Неженат.

Но собственно, этого можно было и не делать. По состоянии квартиры понятно, что женщины если у него и бывают, то ненадолго. Не то, чтобы у него грязно. Скорее просто, по—мужски строго и без уюта, который обычно можно прочесть в мелочах. Магнитах на холодильнике, например, или цветах на подоконнике. У Максима же на подоконнике вместо них красуется начатая бутылка коньяка.

Которую он как раз и берет. Ставит на стол, и опускает передо мной рюмку.

– Пей, – наполнив её, протягивает мне.

– Я не пью такое, – отталкиваю, брезгливо морщась от одного запаха.

– Сегодня сам Бог велел! Давай—давай, день рождения у тебя, или нет?

Недоверчиво покосившись на нависшего сверху мужчину, сдаюсь и забираю рюмку.

Я планировала отметить день рождения шампанским, но звезды сегодня сложились иначе. Как говорится, выбирать не приходится.

– А ты? Не одной же мне пить.

– А я чуть позже присоединюсь. Сначала надо один вопрос решить.

Он снова садится на стул и многозначительно кивает мне на рюмку.

Эх, ладно. Всё равно внутри такая пустота, что её чем—то хочется заполнить.

Набрав в легкие побольше воздуха, задерживаю дыхание и опрокидываю в себя алкоголь. Трахею мгновенно обжигает, легкие, как будто горят. Открыв рот, хватаю воздух, а Максим удовлетворенно ухмыляется.

Наколов на вилку остывший пельмень, шустро отправляю его в рот.

Ужас какой. С непривычки в уголках глаз собираются слезы, а желудок словно горит изнутри.

– Как ты это пьешь? – обретя способность говорить, с ужасом смотрю на бутылку.

– Когда после работы голова трещит по швам от усталости и напряжения, лекарство очень даже подходящее.

– Подходящее лекарство – это сон. Травить себя последнее дело.

Все еще морщась, съедаю еще один пельмень. Не знаю уж от голода или нервов, но коньяк действует практически молниеносно.

В груди разливается приятное тепло, и усиливается аппетит.

– Ой, – едва не подскакиваю со стула, когда моей ноги вдруг касается что—то мокрое.

Нос, понимаю спустя секунду.

– Бас, место, – командует Максим.

Пес, недовольно рыкнув, ложится у наших ног.

Огромный такой, я его панически испугалась, когда он в подъезде начал меня обнюхивать, а сейчас вроде уже и не кажется слишком страшным.

Глаза у него добрые.

– Можно? – спрашиваю, протягивая руку.

– Можно. Это он с виду такой устрашающий. А если за холкой почешете, и меня продаст.

Положив ладонь псу на голову, осторожно его глажу.

– Хороший. А почему Бас?

Мужчина ухмыляется.

– Бас, голос.

Секунда, и я снова вздрагиваю. На этот раз от низкого и оглушительного однократного лая.

– Все—все, поняла, объяснять больше не нужно, – умоляюще вскидываю руки. – Какой ты громкий парень.

Успокоившись, этот парень, вероятно довольный вниманием к себе, встает на лапы и кладет морду мне на колени.

– Ну вот, я же сказал, – шлепает его по бедру Максим, – иди уже, Казанова.

Нехотя выдохнув носом, пес вместо того, чтобы сделать, как было велено, виляет хвостом и игриво хлопает глазами.

– По—моему, он не слишком тебя боится, – замечаю с улыбкой.

– Так, а чего ему бояться? Жрать даю, выгуливаю. Работу он свою выполняет исправно. А дома уже расслабляется.

– Работу? Он с тобой работает?

– Да. Помогает по службе. Еще? – кивает на бутылку.

– Ой, нет. У меня есть два состояния опьянения. Первое – когда после пары бокалов хочется петь и танцевать, а второе – отключиться и спать. И грань между первым и вторым очень тонкая. А ты точно не захочешь, чтобы я здесь у тебя уснула.

– Да мне—то что? Спи сколько хочешь, – ухмыляется мужчина.

Представляю себе это. Картина вырисовывается потрясающая. Сначала в белье по подъезду скакала, а потом уснула в квартире чужого мужчины. Узнай мое руководство, меня из школы бы выгнали сию же секунду.

– Спасибо за готовность приютить, но мне действительно нужно попасть домой.

Только как? Озадачено опускаю взгляд. Я без ключей, мобильного и денег. Вообще без ничего.

– Прощать его надумала?

Вскидываю взгляд на пристально смотрящего на меня мужчину.

– После случившегося? Нет, конечно.

Хоть это и горько, но Лёше удалось за один вечер уничтожить мою любовь. Растоптать и унизить. Сначала изменой, а потом тем, что выкинул меня за дверь.

– Хорошо подумала? Потому что если да, то я вмешиваться не стану. Сами разбирайтесь. А если нет, то могу помочь.

Встречаюсь с его прищуренным взглядом. Смотрит на меня, как аппарат рентгена. Теперь понимаю, почему этот мужчина работает в органах. На допросе я бы с ним не хотела оказаться.

– Точно нет.

– Ну, тогда пойдём, – ударив ладонями по столу, решительно встаёт.

– Куда? Ты арестовывать его будешь? – поднимаюсь следом.

– За то, что в койку с другой сиганул? Нет. И за то, что в подъезд тебя выставил, тоже к сожалению, не привлекают. Но побеседовать – это я могу.

И что—то мне это его «беседовать» не нравится. Кроется в голосе неприкрытая угроза.

Максим выходит из квартиры, а я тороплюсь следом. Прямо так, в его футболке.

Глава 5

Лера

В подъезде холодно, а я в мужских тапочках и футболке топчусь перед своей квартирой. Замечательно.

В очередной раз приложив ладонь к двери, понимаю, что открывать мне Алексей не намерен.

– Отойди—ка, дай я попробую.

Максим легко отталкивает меня в сторону и с такой силой прикладывается к двери кулаком, что мне становится страшно за то, что придется после него выравнивать металл.

Такой удар Леша однозначно не сможет проигнорировать.

Вот только я ошибаюсь. Нужная мне дверь не открывается, зато открывается другая.

– Что здесь происходит? – сначала появляется любопытный нос Людмилы Ивановны, а затем и все ее лицо с большими круглыми очками.

Линзы на них очень сильные, из—за чего кажется, что глаза занимают половину лица.

– Максим, это ты?

– Я, баб Люда, – мимоходом поворачивается к ней Максим.

– А ты чего это в чужую квартиру лезешь? От мужа ее прячешься?

В голосе столько ядовитого интереса, что им вполне можно было бы испортить урожай. Меня тут же обдает этой кислотной волной – как в душе, только не водой, а стыдом.

Всевидящее око нашего подъезда обводит меня осуждающим взглядом, а я машинально натягиваю и без того длинную футболку ниже.

Щеки жгут от унижения. Все. Завтра (а скорее уже через полчаса) о моем падении узнает каждый старик и младенец в округе. Людмила Ивановна – ходячий телеграф на ножках с гипертрофированной антенной.

Теперь мне придется покупать паранджу, чтобы можно было свободно выходить во двор. И лишить себя перспективы получить статус местной распутницы от доблестных подружек Людмилы Ивановны.

– Да если бы мы прятались, – спокойно произносит Максим, – мы бы не в дверь ломились, а через балкон полезли. Через ваш.

Театрально заглядывает в ее дверной проем, будто пытается рассмотреть этот самый балкон. И примеряет его в качестве побега.

– Почему через мой? – старушка ахает.

От удивления очки съезжают ей на кончик носа.

– Чтобы следы замести.

– Ты смотри на них. – хватается за дверную ручку, перекрывая нам путь, – Сами здесь разврат разводите, а потом следы заметаете. Тьху. Нет, меня в этот позор не втягивайте. На балкон я вас не пущу.

– Ну тогда быстрее закрывайте дверь, а то мы сами войдем, – почти на полном серьезно говорит сосед.

Ждать, пока мы «войдем», баба Люда явно не собирается. Исчезает в своей квартире с грацией испуганного страуса. Напоследок бросает россыпь невнятных проклятий – смесь молитвы и цитат из телепередачи "Пусть г.ворят"

– Какой позор, Господи, – стону я, прикрывая одной рукой лицо, а другой продолжая держать край футболки. – Придется теперь переезжать. Желательно в другой район. Или город. Или вселенную.

– Было бы о чем переживать, – хмыкает Максим. – Да, похоже там никого нет. Или твой муж совсем отбитый на голову.

Совершенно отбитый – это вряд ли. Но я действительно не слышу ни единого звука за дверью. Возможно, он ушел, пока я была в квартире у Максима? Сбежал, как трусливый вор, не выдержав последствий собственной подлости?

Если это так, то ему нет оправдания. Ни малейшего.

В голове не укладывается, как он мог так поступить, зная, что выставил меня на лестничную площадку без ключей, считай в чем мать родила.

– И что теперь делать? – опираюсь спиной на стену.

Слезы подступают к горлу вязкой, горькой волной.

Ну вот за что он так со мной? За годы верности? За то, что любила, воспитывала нашего сына и старалась всегда держать дом в чистоте? За вкусные ужины, несмотря на усталость?

Бездушное чудовище!

– Если бы у вас была старая дверь, я бы открыл ее отмычкой. Но новый замок она не возьмет. Э, – поднимает мое лицо за подбородок Максим, – ты опять реветь удумала?

Отдергиваю лицо и закрываю его ладонями.

Чувствую себя безродным щенком, которого выставили за дверь.

– Пойдем—ка со мной, – обняв меня за плечи, мужчина решительно разворачивает меня на сто восемьдесят градусов и заводит обратно в свою квартиру.

Проводит прямо на кухню.

Сажает на стул и разводит мои ладони в стороны, открывая лицо.

Я пытаюсь отстраниться, но он не позволяет. Крепко держит запястья.

– Так, Лера, прекращай это мокрое дело. – строго приказывает, – Сразу говорю, успокаивать плачущих женщин априори не умею. Могу только рявкнуть «фу», но подозреваю, что это не поможет.

– Не поможет, – позоорно шморгаю носом.

– Тогда предлагаю другой вариант. Ты же свой день рождения так и не отметила?

– Нет.

Растерянно смотрю в решительно настроенное лицо.

– Вот этим мы сейчас и займемся, – Максим выпрямляется и достает из кармана мобильный. – Предлагать куда—то ехать не буду по объективным причинам, – его взгляд красноречиво останавливается на моих голых коленях, от чего я стыдливо сжимаю их крепче. Черт… – А вот дома, по—соседски мы с тобой посидим. Если ты, конечно, не против, что я так ненавязчиво пригласил себя на твой праздник?

– Не против, – выдавливаю из себя слабую улыбку. – Только как мы его отметим? Предлагаете напиться коньяка и отключиться?

– Ну, во—первых, предлагаешь, а не предлагаете. А, во—вторых, ты уже совсем обо мне плохого мнения, – картинно разводит руками. – Закажем еду, вино, если коньяк для тебя сильно забористый. Торт с… «тью» свечами.

Сдержанно качаю головой.

– Обойдемся без свечей. А торт у меня дома стоит. Даже не начатый.

Вспоминаю свежий ароматный десерт, который купила специально в честь праздника, и понимаю, что именно такого с розочками я сейчас и не хочу. Не хочу абсолютно ничего, что вернуло бы меня в момент, когда я узнала, что муж мне изменяет и не видит в этом ничего плохого.

– Хочешь довести Людмилу Ивановну до инфаркта тем, что мы полезем через ее балкон за твоим тортом?

Представив растерянную старушку, чье лицо перекосится от ужаса, невольно улыбаюсь шире. Вот это будет повод для дворовых хроник.

– Думаю, оно того не стоит.

– Я тоже так считаю. Закажем другой. Какой ты любишь?

Задумываюсь лишь на мгновение.

– Да я не привередлива. Бери тот, который нравится тебе.

Максим укоризненно заламывает бровь.

– Я торты вообще не ем. Да и праздник у тебя, а не у меня.

– Тогда не заказывай никакого. Я сейчас бы что—нибудь мясное с большей охотой съела, чем сладкое.