И Николай Павлович опять сник. Дрогнувшей рукой он вытянул из кармана пиджака носовой платок, вытер им вспотевший лоб. Да и сама Зина, как и вчера на подъездной аллее, чувствовала, что по лицу её течёт пот. До полудня оставалось ещё почти четыре часа, а жара сделалась такая, будто солнце уже стояло в зените.

– Вы нас не оставите ненадолго? – обратился господин Полугарский к титулярному советнику; и, видя, что тот колеблется, прибавил с нервической усмешкой: – Не волнуйтесь, я не убегу – из окошка не выпрыгну. Мне нужно переговорить с внучкой конфиденциально.

И Андрей Иванович Левшин, хоть и скорчил недовольную мину, всё-таки поднялся со стула и вышел за дверь.

4

Едва только дверь за титулярным советником закрылась, Николай Павлович сказал:

– Упреждая ваши вопросы, моя дорогая, спешу заверить вас: к смерти Ивана Сергеевича Левшина, моего соседа, я никоим образом не причастен!

– Мне и в голову не пришло бы вас в этом подозревать! – горячо воскликнула Зина, но потом понизила голос и спросила уже совершенно другим тоном: – Но, может быть, вы всё-таки объясните, для чего вы призвали сюда господина Левшина в качестве полицейского дознавателя? Я же видела: вы с самого начала были совершенно не в восторге от его действий? Неужто вы думаете…

Она не хотела говорить: думаете, что и моя бабушка была убита? Тем более что это расходилось со словами ночного призрака. Но, кажется, Николай Павлович и так её понял.

– Я отправил за ним нарочного не оттого, что решил, будто с Варенькой случилось непоправимое несчастье. У меня имелись иные резоны – которые, увы, не оправдались.

С этими словами он вышел из-за стола, шагнул к самому крайнему из книжных шкафов и, распахнув его полированные дверцы, вытащил один из стоявших в ряд толстых изданий в тёмно-вишнёвой обложке. Это оказался третий том «Общего гербовника дворянских родов», и Николай Павлович, положив его на стол, моментально нашёл нужную ему страницу – явно не в первый раз её открывал. Зина тотчас встала с дивана – подошла к пожилому родственнику.

– Вот, дорогая, – проговорил тот, – взгляните на этот герб! Он был пожалован государем императором Павлом Петровичем нашему семейству – вместе с дворянским званием. Как видите, древностью рода Полугарские похвастаться не могут. – Он издал надтреснутый смешок.

Зина посмотрела на герб – и её будто ударило что-то в голову. Сильнее, чем тогда, когда к её чёрным волосам липли жгучие солнечные лучи.

Герб господ Полугарских представлял собой щит, разделённый по диагонали полосой горностаевого меха. В правом верхнем углу щита находилась рука рыцаря с мечом – облачённая в доспех, но при этом как бы отрубленная по плечо: лишённая остального тела. А в нижнем левом углу шёл к раскидистому дубу тот самый зверь, имя которого не желала произносить горничная Любаша: бурый медведь.

На той же странице, где находилось изображение герба, указывалось, что Василий, Степан, Илья и Елена Полугарские «по именному его Величества Государя Императора Павла Первого Указу 1798-го года октября 13-го дня всемилостивейше пожалованы во дворянское Российской империи достоинство» ^[2].

Николай Павлович удостоверился, что девушка всё рассмотрела, а потом взял у неё толстый том и открыл его на одной из более ранних страниц.

– А теперь взгляните вот на это! – сказал он. – Да, да, сведения о семействе дворян Левшиных оказались в том же самом томе гербовника. Уж не знаю, случайность это или нет… И уж их-то семейство будет породовитее нашего!

И он через стол подвинул к девушке книгу.

– Невероятно!.. – На сей раз Зине пришлось опереться рукой о стол – иначе она, чего доброго, села бы прямо на пол. – И здесь он… – Девушка чуть было не сказала: ведмедь.

Герб рода Левшиных – и вправду существенно более древнего – являл собой щит, разделённый уже на три составляющие. В верхней части, имевшей вид треугольника, располагались звезда и месяц, обращённый рогами вверх. Нижняя же часть герба была разделена вертикальной чертой на две равные доли. В левой из них находилась как бы половина двуглавого орла: белого, с единственным распростёртым крылом. А в правой части герба изображён был медведь, на сей раз – чёрный, стоящий на задних лапах в совершенно человеческой позе. Сходство с человеком усиливало ещё и то, что в передних лапах мишка держал серебряный меч, обращённый остриём вверх. Казалось, оружие это перекочевало к нему прямо из рыцарской руки с герба Полугарских. И это же изображение – чёрный медведь с серебряным мечом – венчало герб: словно бы вырастало из дворянского шлема с короной, находившегося поверх щита.

«Фамилия Левшиных происходит от въехавшего в Россию к Великому Князю Дмитрию Иоанновичу Донскому из Швабии Сувола Левенштейна, – прочла Зина. – Потомки сего Левенштейна, прозванные Левшины, Российскому Престолу служили дворянские службы в разных чинах и жалованы были от Государей поместьями…» ^[3]

– Вот бы не подумала, что Левшин – это русский вариант фамилии Левенштейн! – сказала девушка.

– Да это не главное! – Николай Павлович в досаде взмахнул рукой. – Вы ведь и сами уже заметили это, если можно так выразиться, совпадение: медведь присутствует в гербе и наших соседей Левшиных тоже!

– Но был ведь ещё и третий медведь!

– Какой третий медведь? – На сей раз уже господин Полугарский удивился.

– Ну как же! Разве вы не видели татуировку на груди утопленника?

Зина подумала: имелся и ещё один зверь – настоящий, которого видела и она сама, и Любаша. Но решила: сейчас не время об этом упоминать.

– Ах, татуировка! Так она изображает не медведя, а древнеславянского бога Велеса! – Николай Павлович произнёс это без тени сомнения. – Хотя я ума не приложу, с какой стати Иван Сергеевич Левшин такую татуировку сделал. Славянофилом он себя никогда не числил. Да и славянофилы всегда на другое делали упор… Но вы правы, дорогая: в Медвежьем Ручье собралось чрезмерное количество медведей. – Он снова издал свой надтреснутый смешок.

– И что это означает?

– Если бы знать! – Николай Павлович отвёл взгляд. – Но мне, сказать по правде, подумалось, когда я узнал об исчезновении Вареньки: если кто и сможет мне дать дельный совет и помочь в её розысках, так это здешний житель. И, условно говоря, медвежатник. Мне и в голову не пришло, что он притащит сюда этих олухов с бреднем, вместо того чтобы обсудить всё со мной по-дружески и по-соседски.

«Вряд ли после сегодняшней находки Андрей Левшин когда-нибудь захочет обсуждать с вами что-то по-дружески», – подумала Зина. Но вслух сказала другое.

– Выходит, вы точно знали, что бабушкиного тела они из пруда не вытащат. – Это не было вопросом.

– Да, знал, – подтвердил Николай Павлович. – Поскольку мне было доподлинно известно: на пруд перед своим исчезновением Варенька не ходила. У неё возникло совершенно иное дело в имении. Ах, да, есть одна вещь, о которой я вам не сказал… А теперь, к сожалению, это может причинить вам немалые неудобства. Накануне того дня, когда супруга моя пропала, наш управляющий попросил расчёт.

Зина удивлённо сморгнула. Да, приходилось признать: имение весьма не вовремя осталось без управляющего. Но как-либо это соединить с бабушкиным исчезновением она не могла.

Однако Николай Павлович ещё не закончил – просто сделал короткую паузу, предаваясь огорчительным для него воспоминаниям. Потом продолжил:

– По совести говоря, я даже не могу осуждать его за то, что он отказался от места. У него, видите ли, молодая жена и двое малолетних деток. И в Медвежьем Ручье они с ним не жили – супруга его, Елизавета Ивановна, наотрез отказалась сюда переезжать. Отец моего управляющего, господина Воздвиженского, – протоиерей, как и ваш батюшка. И у семейства его имеется свой дом в Троицком. Там госпожа Воздвиженская и проживала последние два года – со свёкром, но отдельно от мужа. Но потом ей такое положение показалось невыносимым, и примерно месяц назад она взяла детей и уехала с ними к своим родителям – в Москву. А мужу поставила условие: или он бросает службу у меня, или она к нему более не вернётся.

– Погодите-ка! – воскликнула Зина. – А его дети – это мальчик лет четырёх и девочка лет примерно двух?

– Именно так! А вы где-то сумели познакомиться с господином Воздвиженским?

Зина поморщилась: вспомнила яблоко, подаренное ей бойким четырёхлетним мальчишкой.

– Думаю, я видела его на станции, когда он забирал оттуда своих домочадцев, – сказала она. – Но из-за чего же его жена так противилась тому, чтобы он служил в Медвежьем Ручье? И как всё это связано с исчезновением моей бабушки?

Николай Павлович поёрзал на стуле, покосился на дверь, за которой наверняка стоял сейчас Андрей Левшин, и принялся рассказывать.

Глава 7
Катастрофа

20 августа (1 сентября) 1872 года.

Воскресное утро продолжается

1

Накануне того дня, когда Зина Тихомирова прибыла в Медвежий Ручей, управляющий господ Полугарских, Афанасий Петрович Воздвиженский, покидал усадьбу. И он хотел даже отказаться от экипажа, который предложили ему бывшие наниматели. Не желал одалживаться – считал, что лучше он пешком пройдёт пять вёрст, что отделяли усадьбу от Троицкого, где проживал его отец. Однако Николай Павлович настоял, и Афанасий Воздвиженский выехал из Медвежьего Ручья в ландолете господ Полугарских – с кучером Антипом в качестве возницы.

Однако почти у самых ворот усадьбы ландолет остановила Варвара Михайловна. Хотя, как потом Николай Павлович заверял Зину, они с супругой не планировали опускаться до уговоров и просить управляющего повременить с увольнением. Подождать, пока ему подыщут замену.

– Просто вышло так, – сказал Зине господин Полугарский, – что я нагнал вашу бабушку в липовой аллее, когда она направлялась к пруду. Специально за ней бежал – боялся не успеть. Ведь Любочка, наша горничная, уверяла, что видела медведя возле пруда. Вот я и решил: сперва я сам должен там всё осмотреть. Так что прихватил из дому двустволку и поспешил за Варенькой. Горничная мне сообщила, что та пошла на пруд.

Зина подумала: поискать медвежьи следы можно было бы и возле самой липовой аллеи. Но в тот день, о котором господин Полугарский вёл речь, на аллее этой они с Варварой Михайловной увидали не бурого мишку, а своего управляющего, уезжавшего прочь. И господин Воздвиженский велел кучеру остановиться – как видно, посовестился молча проследовать мимо бывших хозяев. И со смущённым видом сошёл с коляски – попрощаться. Вот тогда-то Зинина бабушка и шепнула мужу, что хочет ещё раз с господином Воздвиженским переговорить.

– Я пытался убедить её не делать этого, – рассказывал Николай Павлович Зине. – Но Варенька сказала мне тогда в самое ухо: «Он сын священника, а я – дочь и бывшая вдова священника. Я знаю, как нужно с ним разговаривать. Да ты сам на него взгляни: он явно хочет что-то нам сказать».

– А дальше? – спросила Зина.

– Я пошёл на пруд, а Варенька пообещала, что меня нагонит, как только с Афанасием Петровичем переговорит. И мы вместе возле пруда всё осмотрим. Не могу себе, старому дураку, этого простить! Ну, что бы мне стоило немного повременить – подождать её!

– И о чём они с господином Воздвиженским беседовали?

– Понятия не имею. Я сразу же ушёл – думал, Варенька чуть позже мне обо всём сама расскажет.

– Может, Антип что-то слышал?

– Увы, нет. Я его об этом уже спрашивал. Варенька и Афанасий Петрович отошли от ландолета саженей на десять и беседовали вполголоса. Причём не менее четверти часа, как показалось Антипу. Но, как видно, уговорить управляющего остаться ваша бабушка не сумела. Поговорив с ней, он вернулся в экипаж, и Антип повёз его в Троицкое.

– А что бабушка делала после того разговора?