И Рыбак понял мои телодвижения правильно. Удовлетворенно кивнув, он, медленно жуя, некоторое время о чем-то думал, потом неспешно утер жирные губы ладонью и ею же ткнул вверх, указав на ляжки прикованного раба:

– Забирай его, если тебе нужен кто-то на весла. Да и с шестом он работает неплохо. Выносливый. Живучий. Трусливый. Продам недорого.

– Так себе ты его хвалишь, – усмехнулся я.

– Этот тощий каброн и одного доброго слова не стоит. Плывущий по течению кусок дерьма. Но в этот раз течение идет в нужную тебе сторону – тебе ведь все равно не миновать Церрадуры. Там сдашь его ближайшему вихиляру и избавишься от вони этого бастардо.

– Почему это мне не миновать Церрадуры?

– А зачем обходить её стороной, амиго? Там лучший рынок, там сочащиеся похотью дома блуда, неплохие кантины и… там всегда нуждаются в убийцах вроде тебя.

– Вот теперь ты хвалишь по-настоящему, – улыбаться я не стал, чтобы не растерять заполнивший рот рыбий жир. – Раньше ты жил там?

– Давно.

– Служил кому-то богатому?

– Давно. Он умер.

– Убили?

– Я был его телохранителем. А я жив.

Правильно поняв намек, я пожал плечами:

– А может, ты проспал покушение, а потом просто свалил подальше в руины…

– Я не проспал. Я вообще в те времена спал очень мало. Дон Матео умер в собственной постели. От старости. Когда он подобрал меня, десятилетнего сироту, на улицах Церры, ему было сорок с небольшим. Я служил ему больше тридцати лет. А когда он умер в своей постели, я… ушел.

– Вышел в отставку?

– Просто ушел. Так я решил. Как решил – так и сделал, – проворчал Рыбак, посыпая расположенные со своей стороны куски рыбы дополнительной порцией перца.

– У дона Матео не осталось наследников?

– Два старших сына встали во главе.

– И им ты служить не захотел? Верный пес служит лишь одному хозяину?

– Я ушел, – повторил Рыбак. – Так я решил.

– Ясно, – кивнул я. – Выбрал вольную жизнь… но исправно платишь две десятины…

– Все платят. Таковы порядки.

– Рабов выкупаешь…

– Нет, – глянув на внимательно слушающего Сесила, жирдяй покачал головой. – Обычно не выкупаю. Но кое-кто из старых друзей попросил меня это сделать. Попросил проучить его. Попросил выкупить этого каброна, приковать его ко лбу старой статуи и заставить жрать лишь ягоды, срать себе под ноги и сидеть голой жопой на занозистой доске. На самом деле так рыбу уже давно никто не приманивает и не прикармливает. Мы же не дикари. У нас и школы есть. И храмы…

– И снова запахло вонью истлевшего трупа былой цивилизации, – тихо рассмеялся я. – И снова на те же грабли. Школы, храмы, потом университеты, академии… мысли о высшем и чистом… вы уже начали одаривать трущобную бедноту средствами контрацепции и идеями о вреде насилия?

– Что?

– Да так… Расскажи мне о Церре, старый солдат.

Хлебнув горлодера, Рыбак со свистом втянул воздух, с шумом выдохнул и кивнул, отправляя в рот красный от перца кусок копченой рыбьей плоти:

– Расскажу. Проклятье… слишком мало перца… глотку жжет, но едва-едва… Так вот…

– Погоди! – остановил я его коротким жестом. – Расскажи, да, но…

– Но?

– Но расскажи так, словно тебя блевать тянет от этой Церры и всех тех ублюдков, что правят этим местом.

– О… тогда и напрягаться не придется, – Мумнба затрясся в кашляющем смехе. – Ох, мерде… хорошо, амиго. Я расскажу тебе о Церре… Нынешняя Церра… уже не та, что прежде. Я расскажу… и ты будешь весело смеяться…

– Я? Весело смеяться? – переспросил я.

– Ты, – подтвердил Рыбак. – Ты будешь хохотать, амиго! Слушай же…

Многовековые руины некогда утонувшего, а затем покинутого большинством древнего города никогда не пустовали. Здесь всегда теплилась жизнь. Веками здесь существовали крохотные общины, что то разрастались в благоприятные сытые времена, то почти вымирали, ужимаясь до двух-трех семей, и балансировали на грани выживания. Болезни, голод, междоусобица, приход из океана голодных тварей, рейдерские набеги с берега и опять же с океана – опасностей хватало всегда. Но что бы ни происходило вокруг, мелкие разобщенные общины упорно цеплялись за древние руины, прятались в известных лишь им щелях, а если их загоняли в угол – давали ожесточенный отпор, прорывались с боем и снова прятались от тех, кто хотел их уничтожения. И так шло год за годом, поколение за поколением. Жизнь пульсировала здесь в терминальной стадии, в постоянной предагонии; дети, еще толком ничему не научившись, уже брались за оружие… и вскоре погибали.

В те времена не было никакой Церры. Не было никакого города. Было лишь постоянное выживание, и через это испытание прошли лишь четыре из старых общин, ныне ставших могучими родами – одному из таких и служил больше тридцати лет жирный Рыбак, похоронивший старого дона и ушедший прочь. Да. Прежние общины, заматерев в постоянной борьбе за жизнь, превратились в хозяев древнего города, и уже никто не смеет посягать на их территорию – ни с океана, ни с берега. Наоборот – теперь отряды Церры порой уходят на берег или на моторных баржах к далеким островам, где с помощью оружия вразумляют тех, кто посмел скалить клыки в слюнявой угрозе.

– На кой хрен мне все это дерьмо? – перебил я мерный рассказ Рыбака. – Мне посрать на все величие Церры! Скажи, оружие там купить можно на вашем рынке? Лодку нормальную с неубитым мотором? И откуда ты вообще знаешь историю руин и общин, Мумнба? Ты был обычным хранителем морщинистой туши, а сейчас ловишь омаров и рыбу…

– Школы, – ответил Рыбак. – Правящие роды открыли в Церре бесплатные школы, где учат читать, писать, знать историю и владеть холодным и огнестрельным оружием, амиго. И я годами был рядом со старым хозяином. Внимательно слушал, запоминал и всегда молчал.

– А сейчас тебя прорвало, и ты решил излить это все на меня? Мне не интересна история твоей родины, Рыбак. Потому что она такая же, как везде. Один и тот же гребаный и чаще всего выдуманный шаблон, используемый пропагандой в каждом уголке мира. Один и тот же рассказ о том, как всеми унижаемое и побиваемое несчастное племя добрых улыбчивых аборигенов с трудом цеплялось за жизнь, никому не причиняя зла, как оно, превозмогая, терпя незаслуженные обиды, за века набралось сил, дало отпор всем недругам и стало жить-поживать, не забывая всем напоминать о своей избранности и попутно делая грабительские набеги, оправдывая их былыми обидами. И…

– Нет! – он аж привстал, напряг лицевые мышцы, и на мгновение из жирного обвислого месива, свисающего с его черепа, вылезло жесткое рельефное лицо злого гоблина. – Церра не такая! Другая!

– Кто бы сомневался, – фыркнул я, забирая еще кусок рыбы до того, как он накроет разложенную еду очередным облаком сыплющегося из банки перца. – Церра другая…

– Ты слушай!

– Ага… давай…

Воняющий жиром, гниющим желудком и незалеченными зубами Рыбак продолжил с того же места, где я его прервал, и еще минут десять взахлеб рассказывал о том, как строился город, как обживались покинутые здания, как откачивалась соленая вода и как создавались питьевые запасы, пополняемые в сезоны дождей, чтобы потом за символичную плату делиться со всеми жителями. Как стоящие во главе могущественных родов боссы мудро правили, регулярно собираясь, находя единственное верное и устраивающее всех решение. Единство Церры достигло высшей точки… а затем все началось рушиться. Когда старые доны стали умирать в силу естественных причин, их наследники не смогли сохранить уважительных отношений друг с другом. Последние двадцать лет междоусобица только нарастала, произошло несколько кровавых внутренних конфликтов… а два с небольшим года назад все разногласия разом прекратились.

Причина?

Угроза с севера.

Страшная угроза. Белый демон севера начал расширять свои территории, подминая под себя племя за племенем, забирая землю кусок за куском. Он уже потребовал от Церры дань… и, разумеется, получил гордый отказ. Он не получит ни песо. Церра всегда была готова к обороне – готова она и сейчас. Общая угроза сплотила древние роды, пальцы сжались в стальной кулак и…

Жирный Рыбак сипло всхрапнул и удивленно застыл, смотря, как я корчусь в беззвучном хохоте. По его подбородку стекала подкрашенная перцем ораторская слюна, в заплывших глазках застыло смешанное с обидой недоумение, пальцы правой руки нервно подрагивали рядом со сложенной навахой. Мне было плевать – я хохотал и остановился только через пару минут. Покачав головой, я заглянул в глаза Рыбака:

– Ну, давай… расскажи мне о том, какое неуважение я проявил к тебе, хотя ты пригласил меня разделить трапезу и все такое. Расскажи, насколько сильно я наплевал тебе в душу, старый Рыбак.

– Я… послушай, амиго… тебе не стоит…

– Но ты не соврал, да – я действительно весело хохотал. Хотя, как я понял, ты надеялся, что я заливисто посмеюсь над твоим рассказом о том, как угроза с севера заставила молодых донов прекратить сраться из-за херни и снова начать дружить против общего врага, грозящего им – кто бы, сука, мог подумать! – потерей звездного статуса в вашем сраном, тухлом муравейнике Церра…

– Эй! Не надо так!

– Но я смеялся не над ними, а над тобой, Мумнба, – сказал я, тянясь за бутылкой и чуть ли не силой вытягивая ее из пальцев его левой руки. – Я смеялся над тобой, над твоими тайными обидами и тайными надеждами.

– «Надеждами»? Я ушел! Я рыбак! Мерде! Почему же перец такой слабый? Даже глотку уже не щекочет…

– Тебе – не щекочет, – кивнул я. – Наконец-то я понял… Твою мать… как же сильно я в тебе ошибся, жирный Мумнба. Охереть, как сильно… я принял тебя за злобного, умелого и рационального гоблина себе на уме… но ты… ты не такой, – подавшись вперед, я снова заглянул в его глазки и спросил: – Хочешь, я расскажу тебе настоящую историю Церры… и твою тоже?

– Ты? Ты чужак! Что ты знаешь о моей родине!

– Вот и поперли первые обиды, – рассмеялся я. – Как предсказуемо. Ты продолжаешь меня веселить. Так да или нет? Решай, Мумнба. Я могу и помолчать.

Некоторое время он сверлил меня сердитым взглядом и наконец, утробно фыркнув, нащупал еще одну бутылку за спиной, откупорил, сделал пару огромных глотков самогона и кивнул:

– Давай! Расскажи! А я послушаю! А потом скажу, насколько ты неправ.

– Посмотрим, – усмехнулся я. – И вот тебе история Церры, смешанная с твоей. Вы все тут были горсткой океанских племен, выживающих на руинах. И хер бы вы выжили за эти столетия, несмотря на свою воспетую стойкость. Хер там! Триста лет назад тут не росло ничего и не могло расти – планета была на грани. Поэтому вы и дрались друг с другом за каждую подгнившую рыбью жопу. И вас истребляли много раз, считай, под корень – но приходила свежая кровь с берега и океана. Какие-нибудь беглецы, захваченные в рейдах рабы – такое происходит постоянно. Это же помогло жителям руин не превратиться в детей инцеста, несущих в себе букет генетических отклонений. Но главное, что помогло вам выжить – природа! Вернувшаяся и возродившаяся природа, мать вашу!

Я ткнул пальцем в стену, и он угодил в поддавшуюся под нажимом толстую здоровую лиану, усыпанную множеством пахучих желтоватых ягод.