Личное дело майора Воскресенского (страница 8)
Достаю мобильный. Долго пялюсь на фотки Макса, перетягивая их пальцем туда-сюда. В телефонной книге быстро нахожу его номер, пишу сообщение:
«Влад забирает меня. А еще он забирает у меня танцы», – плачущий смайл в конце.
Прочитано. В ответ тишина.
Ты тоже решил меня бросить?
Сворачиваюсь под одеялом обиженным, уязвимым комочком и тихонечко плачу, пока могу, а то вдруг и это мне скоро запретят.
Глава 16
Юна
– Вставай, – трясёт меня за плечо Дана. – Юна! В универ опоздаешь.
– Я не поеду сегодня, – хрипло ответив, отворачиваюсь к стене. – Просто не трогай меня.
Сестра отваливает. Утыкаюсь взглядом в обои. Ничего не хочу. У меня апатия, депрессия и все эти модные диагнозы вместе взятые. Какое право Зарецкий имеет забирать у меня то, что дал не он?
Мама…
Тихо поднимаюсь с кровати. Умываюсь. Надеваю чёрные облегающие брючки, первую попавшуюся футболку. Белую. В коридоре нахожу свои кроссовки, брошенный рюкзак. Снимаю с вешалки куртку.
Отца уже нет. Это хорошо, не будет лишних расспросов. Не сказав сестре ни слова, тихо закрываю за собой входную дверь. Сбегаю по лестнице на улицу, жадно глотая звенящий утренний воздух.
На автобусной остановке нетерпеливо переступаю с ноги на ногу. Холодный ветер треплет распущенные волосы. Они больно хлещут кончиками по щекам.
Автобус битком. Я маленькая. Втискиваюсь между двумя парнями. Они, скорее всего, с автодорожного. На этом маршруте других учебных заведений нет.
Зачем я вообще об этом думаю? Чтобы занять голову и не начать рыдать прямо здесь.
Долгими, тягучими пробками доезжаю до конечной. Ещё немного пешком, и я на месте.
Как всегда, у больших распахнутых ворот женщины разного возраста продают искусственные цветы ядовитых оттенков, венки с чёрными лентами. Мне не нужны такие. Я взглядом ищу одну. Ту, что торгует сезонными живыми цветами.
– Сколько вот этот? – показываю пальцем на один.
– Семьсот, – заявляет она.
– Сколько?! – у меня аж рот приоткрывается от возмущения.
Нет, я все понимаю. Будний день. Холодно. Кушать хочется. Но семьсот рублей за цветы на кладбище?! Вы серьезно?
Ищу в рюкзаке кошелёк. У меня осталось пятьсот и мелочи рублей пятьдесят. Все.
– Вот этот возьми. За триста пятьдесят отдам, – протягивает мне разноцветные астры, стянутые простой чёрной ниткой по стеблю. Обдирает с них подвявшие листья. Мне становится стыдно. Впервые, наверное, настолько сильно за то, что не могу позволить себе купить цветы получше.
Забираю пестрящий яркими красками букетик. Отрываю ещё пару подсохших листочков. Прохожу через ворота, бреду по аллее, глядя только перед собой. Сворачиваю направо почти в самом конце. Немного вглубь, и я на месте.
– Мамочка…
Слезы сами бегут по щекам, стоило увидеть выгоревшую фотографию на куске светлого гранита. Перешагиваю через низкую резную оградку. Подхожу ближе, прикасаюсь пальцами очерчивая контур крестика.
– Мам, а я цветы тебе принесла. Живые. Как ты любишь.
Давясь слезами, выбрасываю засохший веник из специальной урны, заменяющей вазу. Выплескиваю застоявшуюся воду. Ищу колонку. Она где-то здесь, рядом. Слезы все текут, размывая картинку перед глазами. Нахожу воду. Набираю чистую.
Снова перешагиваю через оградку. Спотыкаюсь. Падаю, сильно царапая ладонь о торчащую из нее тупую пику. Боль пронзает все предплечье. Пережидаю жмурясь. Воду не уронила. Хорошо. Ставлю в неё живые цветы, расправляю так символично мазнув по ярким лепесткам своей кровью.
– Мамочка, ты прости, что я пришла поплакать. Мне больше не к кому. Они все забирают у меня. Наши с тобой танцы забирают, мам! – срываюсь и рыдаю в голос. Здесь точно никто не осудит. – М-мне т-так н-не хватает т-тебя, – заикаюсь в своей истерике. – Я б-больше н-не нужна н-никому. И М-максу н-не нужна. Т-только т-тебе была.
Пытаюсь сделать вдох. У меня не выходит. В груди больно, горло сдавлено, голова кружится и ладонь саднит. Хватаю ртом воздух как выброшенная из воды рыба.
– М-ма-ма, – хриплю, глядя на фото.
– Носом дыши, – слышу тихий мужской голос у себя над ухом. – Медленно вдыхай вместе со мной. Давай, маленькая.
У меня получается. Холодный сырой воздух щиплет раздраженные ноздри. Тёплая ладонь ложится мне на живот, слегка надавливая на него.
– Выдыхай через рот, – он продолжает говорить со мной.
Выдыхаю.
– Умница, – хвалит, как послушного щенка. – Ещё раз, Юна. Медленный вдох через нос. Выдох через рот. Дыши же, девочка. Сама. Давай.
И я дышу, послушно выполняя команды Воскресенского.
– А я все думал, когда рванет, – бубнит он скорее для себя.
– Тебе сюда нельзя, – тихо хриплю ему.
Макс, хмыкнув, поднимает меня с земли, держит одной рукой, второй старается отряхнуть мне штаны.
– Уходи.
– Ага. Побежал уже.
Огрызаясь, сажает меня на скамейку. Скептически осматривает. Снимает с себя куртку, поднимает меня, подстилает её, сажает сверху.
– Моя мама… – слова даются так сложно.
– Знаю. И что на меня успела ей громко нажаловаться, успел услышать.
– Я хочу побыть с ней одна. Или, – к горлу снова подступает ком, а слезы щиплют глаза. – Это мне теперь тоже нельзя?!
– Ч-ч-ч, – садится рядом, обнимает. – Можно, конечно. Сколько угодно. Но не сегодня. В таком состоянии я тебя одну не оставлю. Уверен, она бы меня поддержала.
Молчим. Мне все равно, как Максим меня нашел. Лучше бы не приезжал. Поцеловал и исчез. Еще и жалел, наверное!
– Идем, – помогает мне встать.
Терпеливо ждет, пока я попрощаюсь с мамой. Помогает перешагнуть через оградку. Накидывает на плечи свою куртку поверх моей. Поддерживая за талию, ведет к воротам. Пристегивает на переднем пассажирском.
– Что это? – замечает рану на ладони.
– Содрала об ограду, когда упала. Нестрашно.
Закатывает глаза, демонстрируя всем своим видом, что я просто глупый ребенок. Приносит из багажника аптечку. Промывает порез перекисью. Она шипит и превращается в розовую пену. Промокает салфеткой.
– Больно, – дергаю рукой.
Ловит за запястье, возвращает на место. Дует на ранку. Заклеивает ее пластырем.
– Едем в травму, – сообщает мне, хлопнув дверью.
– Это всего лишь царапина.
– Это кладбище, Юна. Мало ли что может туда попасть. Хочешь заражение крови? – пугает меня. – По глазам вижу, что не хочешь. А исчез я потому, что работы было много. У меня кроме Зарецкого есть еще масса других дел, которые надо было срочно решить. Насчет твоих танцев я попробую поговорить с Владом, пока он здесь.
– Спасибо, – рассматриваю его руки, спокойно лежащие на руле.
Красивые, сильные. В глаза смотреть не могу. Мне стыдно и за истерику, и да, черт возьми, за поцелуй.
Доезжаем до травмпункта. Меня осматривают, еще раз обрабатывают рану, делают какую-то прививку и отпускают.
Макс не везет меня домой. Останавливается у небольшого кафе с блеклой неоновой вывеской. Выбирает столик. Заказывает чай и жаркое в горшочках. Мой желудок предательски урчит, радуясь предстоящему обеду. Воскресенский довольно щурится, глядя на меня.
Тянет руку через стол. Прикасается пальцами к губам.
– Втянула ты меня в историю, девочка. Потерпи немножко, ладно? Я все решу. У нас еще есть время.
Глава 17
Макс
Юнкин переезд бесит. И в груди давит противно. Я знаю, что Влад ее не тронет до свадьбы. Это принципиальная позиция. Я не такой благородный. В башку снова лезут сомнения. Да, он дебил, конечно, но может с ним ей и правда будет лучше? Только как отдать теперь, если уже присвоил? Я так не умею. Предупреждал глупую девчонку.
Помог ей перевезти вещи. Они там вдвоем остались. Я не смог. Чтобы отвлечься, позвонил сыну. Мечусь теперь по квартире, представляя разные непотребства, которые сотворил бы с ней я, не Влад. Он другой. Холодный, надменный. Весь такой из себя аристократичный. А у меня все горит внутри. Я долго замораживался, превращая кровь в застывшую магму. Юнка вытащила из меня наружу все живое. Маленькая зараза! Оно теперь кипит, болит и не дает покоя. Как оголенный нерв. Поможет только мышьяк.
Не хочу мышьяк.
Открываю ноут. Влезаю в систему безопасности и… рушу ее к чертовой матери! Давай, Зарецкий! Отвлекись от девочки. И мне позвони. Чинить поедем, а Юна там одна останется. До утра! Жадный я, мать вашу! Жад-ный!
Смотрю на часы. Долго не звонит. Мне на телефон уже насыпалось панических предупреждений и безопасник его звонил. «Не дозвонился». Я жду звонка от Влада.
Пять минут. Десять. Пятнадцать.
– Да, – срываю трубку после первого же гудка.
– Макс, а что у нас программой? Мне начальник службы безопасности так внятно и не объяснил, а до тебя дозвониться не смог.
А у нас все. Абсолютно все камеры не работают, сигналки отключились, даже освещение в некоторых местах погасло. Я очень добрый. Да!
– Не знаю. Нормально все было. Я ж проверял недавно. Обновлял, правил.
– Помню, но там какой-то апокалипсис. Глянешь?
– Вместе поедем. Мало ли что. Вдруг понадобишься, – не даю ему съехать и молчу, что все можно было бы решить удаленно, сидя в трусах с кофе за компом.
– Ладно, понял тебя, – неохотно соглашается. – Заедешь?
– Хорошо.
Быстро собираюсь и еду к брату. Можно было бы позвонить, чтобы вышел, но я выхожу из машины и иду в дом, думая о странных вещах. Он же в квартире с ней жить хотел. Почему выбрал дом? Там на воротах и по периметру бродит несколько знакомых ребят. Их я тоже подбирал для него сам. Не дом, а маленькая крепость. Уровень выше, наверное, только у Эмиля. Но там я не один все это настраивал. Там целая бригада сильных спецов.
Толкаю дверь. Прохожу в просторный светлый холл. Все идеально чисто, разложено по линиям и если сдвинуть…
Не удержавшись, толкаю пальцем фотку на полке. Она сдвигается. Как дите, честное слово. Хочется реакции Зарецкого. Я ее получаю. Он спускается ко мне, жмет руку, смотрит на рамку, хмурится и поправляет.
Ты болен, брат. Лечиться тебе надо. Это уже клин.
– Как Юна? – решаюсь спросить, пока он достает из шкафа туфли.
– На ужин не вышла, – обувается.
Выходим на улицу.
– Ты решил забрать у нее самое дорогое и надеешься, что она сядет с тобой за один стол? Влад, оставь девочке танцы. Это память о ее матери. Ты не имеешь никакого права отбирать у нее память.
– Жаловалась? – удивленно смотрит на меня.
– С чего бы? Работа у меня такая. Все про всех знать, – напоминаю ему в который раз.
Доезжаем до места. Увлекаю Зарецкого в работу, чтобы не сорвался к Юне. Рассказываю, где у него дыры в системе, сколько надо денег, чтобы их закрыть. Закидываю туда пару «червей», которые обязательно доберутся до стратегически важной информации и притащат ее на мой сервер. Движения по счетам, договора, информация о конкурентах. Люблю такие игрушки.
За окном светает. Голова раскалывается.
– Влад, – толкаю в плечо заснувшего в кресле у стены брата. – Я закончил. Поехали.
– Угу, – сонно кивает.
Прощаюсь с дежурными парнями, садимся в машину. Трогаюсь с парковки и завожу разговор, который выведет нас на конфликт.
– Зарецкий, продай мне девочку.
Юна убьет меня за такую формулировку.
– Я тебе другую найду, Влад. Умную, красивую, идеальную. Все, как ты любишь. Даже корректировать не придется.
– Нет, – отвечает, не открывая глаз.
– Влад, я заплачу в два раза больше, чем должен ее отец.
– Отвали, Макс. Это мой трофей. Дело не в деньгах.
– Ты ее сломаешь! – стучу рукой по рулю.
– А ты нет? – ухмыляется. – Моя игрушка, Воскресенский. Что хочу, то и делаю. У нас с тобой договор на охрану моей ценности. Вот и охраняй! Экспонаты руками трогать запрещено. Слюной можешь капать, так уж и быть. Только подотри потом за собой, чтобы не поскользнуться.