– Я тебя хочу. По-прежнему хочу.

Прохладные пальцы цепляются за мою руку, будто хотят приковать её к себе.

– Арсений, я не знаю, это как-то… странно?

– Что странно? Что я тебя хочу? А ты меня?

Разворачиваю её к себе, пальцами обеих рук ныряя в волосы и сжимая их в кулаках. Стерва стонет, когда я слегка оттягиваю их назад. Мы снова целуемся. Сладкие губы покорно раскрываются, впуская мой язык. Между нами атомный взрыв, последние здравые мысли покидают голову. Я отключаюсь. Всё, чего хочу – стянуть с неё и себя одежду, вдавить стерву в кровать и войти глубоко, а потом трахать так, чтобы сил и времени на разговоры не осталось.

Ей нравится вспоминать прошлое? Что ж… я могу ей добавить… воспоминаний. Отрываюсь от дурманящего рта и прижимаюсь губами к уху:

– Ты… ведь… тоже… хочешь… Я… вижу…

Зубами прихватываю шею и спускаюсь ниже.

– Д-да-а-а, – выдыхает протяжно, соглашаясь с моими словами.

Её ладошки обнимают меня, гладят аккуратно, но мне эта медлительность ни к чему. В джинсах очень тесно и тело требует разрядки. Я целый день, считай, о стерве думал, теперь всё – крышу уносит.

Кладу руки ей на талию, рывком притягиваю к себе, затем вжимаю в стену. Целуемся как бешеные. Затем перекатываемся, и уже она прижимает меня к стене.

Включилась в игру, значит?

Руки скользят ниже, минуя пах, но я беру её ладонь и кладу себе на ширинку. Она тут же сжимает член сквозь одежду, а мне хочется без неё. Чтобы дотронулась, чтобы кожа к коже, и губы её на себе тоже почувствовать хочется.

Мысли о стерве на коленях передо мной отключают остатки разума.

– Куда? – отрываюсь от горячего рта.

Стерва делает неопределённый жест рукой, но я улавливаю верное направление.

Зайдя в комнату, хватаю дрянь за талию и ставлю на низкий диван. Он разложен, как удобно.

Теперь её грудь на уровне моего рта. Задираю чёрную футболку, оттягиваю нижнее бельё и накрываю ртом затвердевший сосок. Пальцы стервы сжимают мою голову, с губ слетают стоны, пока я играю с этой частью её тела.

Она скидывает футболку через голову, стоит обнажённая по пояс, дрожит. Я скорее чувствую, чем вижу, как она сжимает колени. Без сомнений между её ног сейчас бешено бьётся пульс. Там уже, наверняка, влажно.

Я быстро расстёгиваю её джинсы и проверяю теорию. Точно: горячая и мокрая. Два пальца внутрь без подготовки. Чёрт, так узко. Хочу ей вставить и забыться.

Ничего не могу поделать, начинаю лихорадочно стягивать со стервы одежду. Она мне помогает раздевать себя, а я однако лишь успеваю скинуть футболку и расстегнуть ширинку. Всё остальное потом.

Укладываю заразу на спину, сам ложусь сверху, целую глубоко и крепко и одним толчком вхожу в неё. Мы передвигаемся к подлокотнику дивана, потому что мои движения резкие и протяжные, рукам нужна опора.

Горячие ладони клеймят мою спину, а губы оставляют следы на коже, стоны заполняют комнату и скрип мебели кажется оглушающе громким, пошлым и ещё более возбуждающим.

Она скрещивает пятки, беря меня в плен. Но я и сам никуда не планирую из него сбегать. В тот же миг осознаю, что одного раза сегодня будет мало. Придётся поменять планы и остаться до утра. Буду трахать столько, сколько захочу. Сколько будет нужно и ей, и мне. Надо заполнить пустоту, насытиться, чтобы уйти и больше не возвращаться.

Она двигается вместе со мной, и это, мать её, прекрасно. Идеально. Всё так же, как я помню. Или даже ещё лучше.

Вкус её кожи, мелодия коротких стонов, дыхание сбитого ритма, когда ускоряюсь, и она лишь обнимает меня, радуясь моему удовольствию, как своему собственному.

Я не выхожу до самого конца. Каждый виток оргазма – удар внутрь её тела. Не могу и не хочу отстраняться. Ещё долго лежу сверху, не разрывая контакта.

Пока не понимаю, что стерва плачет. Отворачивается зажимает рот ладонью, глуша всхлипы.

– Арсюша, – с её губ срывается давно позабытое прозвище.

Ласковое… нежное… чужое.

Не моё.

Стерва больше не моя любимая, а я не её судьба. Всё. Эта страница перевёрнута.

Она не знает меня, я не знаю её. Нас просто влечёт друг к другу, как всегда влекло. С физиологией сложно бороться. Особенно когда секс, считай, идеален.

– Хватит плакать. Ты чего? – грубее, чем собирался, бросаю ей. – Это как-то странно. У меня нет привычки спать с рыдающими девушками.

Дрянь замирает, а я откатываюсь в сторону и поправляю одежду. Ложусь на спину и закладываю руки за голову. Глаза уже привыкли к темноте, а марево оргазма спало.

Истерика на соседней подушке набирает обороты, пока я полосую взглядом потолок. Хмурюсь, убеждая себе, что мне должно быть плевать, но рука сама тянется в сторону, чтобы обнять эту дрянь и притянуть ближе.

Её голова на моём плече и я утыкаюсь носом в распущенные волосы, вдыхаю глубоко, будто наркоман дорогу. Аромат её тела, словно мельчайшая пудра, оседает в лёгких и делает меня мягче и ласковее.

– Не плачь, не надо.

Мне хочется добавить «всё будет хорошо», но я осекаюсь. Потому что это не наш случай. Хорошо не будет. По крайней мере, не в долгой перспективе. Но пару раз до утра я, пожалуй, ещё могу сделать ей приятно.

Она вжимается в меня, будто я последняя надежда. Ну да, судя по её изменившемуся образу жизни, возможно, так и есть.

В голове мелькает противная мысль, что сейчас она бы согласилась даже на калеку.

Как в том анекдоте про летящего с четвёртого этажа кота: жить захочешь, ещё и не так раскорячишься. А стерва, по ходу, падает с самой верхушки небоскрёба.

Злюсь на себя безмерно, но глажу эту дрянь по волосам и даже целую, чтобы успокоить. Когда слёзы высыхают, молча встаю и выхожу в коридор.

Из двух тёмных провалов дверей определяю тот, за которым ванная. Здесь тесно, как в сортире поезда дальнего следования. Уют, который стерва пытается создать пушистыми ковриками и ароматическими палочками, выглядит дёшево. Эта комната мало чем напоминает её прошлую: просторную, с огромной душевой, кучей баночек с разной ерундой для лица и тела.

Беру в руки один из флаконов с полки. Нюхаю содержимое. Имбирь и лимон – ароматы знакомые. Нет, всё-таки любовь к ерунде в баночках никуда не делась, разве что теперь в её коллекции масс-маркет, а не дорогие бренды.

Быстро принимаю душ, вода прёт ледяная, проходит добрых минут пять, прежде чем она становится горячей. Стряхиваю капли с волос и подхватываю одежду с пола, забрасывая на стиралку. Утром заберу, по крайней мере, буду знать, куда положил.

С этими мыслями возвращаюсь к стерве. Та сидит на диване, подтянув ноги к груди, напряжённая и застывшая. Считываю её мысли безо всяких усилий.

– Ну чего? Испугалась, что уйду?

– Угу, – кивает.

– Это ты зря.

Вижу, что расслабляется. Скованность из плеч уходит.

– Пойдёшь? – киваю в сторону ванной. – Я б тебе компанию составил, но мы там свернём всё на фиг.

В моём голосе даже прорезывается улыбка.

– Скажи адрес, я пока доставку закажу, а то без ужина тебя оставил.

– Я на работе поужинала, – тоже начинает улыбаться.

Разговор о еде реально ей намекает, что я остаюсь.

– Ну так давно это было. Давай, чего ты хочешь? Суши? Пицца? Цезарь?

«Я помню, ты его любила», – бьётся в моей голове.

Плююсь про себя. Чёрт, заразно это – воспоминания.

Ну ничего, наступит завтра, и я всё забуду. А сегодня, пожалуй, можно и поностальгировать.

***

Не знаю, что конкретно меня будит. Я резко открываю глаза, в комнате темно, но лишь потому, что мы плотно задёрнули шторы ближе к утру. Телефон вот показывает, что время перевалило за полдень. Пацаны не звонили, сами, наверняка, отсыпаются, если гуляли до утра. Вечером отчалим в столицу, тут не так уж далеко, чуть больше ста километров.

Провожу рукой по лицу, стряхивая остатки сна и сомнений. Надо уходить, итак слишком задержался. Дольше чем планировал.

Тело слева от меня ещё спит. Узкие плечики мерно поднимаются и опускаются в такт с ровным дыханием, острые позвонки на идеальной спине манят к ним прикоснуться.

Даже после трёх раз за ночь я начинаю возбуждаться. Во второй мы никуда не торопились, долго и с вниманием исследуя тела друг друга, подмечая, что изменилось за прошедшее время. Я хотел просто использовать её и точка, но даже этого не получилось. Мне было нужно сделать ей приятно, и я пытаюсь себя убедить, что это для того, чтобы стерва страдала, возвращаясь к воспоминаниям. Но по ходу я сам попал в свою же ловушку.

Она не заслуживает моей жалости. Если бы у стервы до сих пор было то, что она получила по рождению: влиятельная семья, богатый дом, перспективы на будущее – она бы не взглянула в мою сторону.

Ненавижу – хочется мне сказать. Но прошедшая ночь стёрла это дрянное чувство. На его смену пришла апатия. Всё-таки я получил то, что хотел. А теперь пришло время разбить её мечты и надежды, также как она изничтожила мои.

Поднимаюсь с дивана, потягиваюсь, мышцы ноют. Боже, как она на этом спит? Тут же сплошные комки под обивкой. Прощай здоровая спина, как говорится. Впрочем, её здоровье меня тоже не должно волновать.

В ванне я быстро залезаю в душ, в полдень он мне ледяным уже не кажется. Натягиваю брошенную одежду и иду на кухню за водой. На полу остатки нашего позднего ужина. Это я смахнул их сюда, когда усадил стерву на стол и трахнул без предварительной подготовки, потом, правда, унёс в спальню, но начали мы здесь.

Дрянь взяла упаковку, чтобы выкинуть, встала и отвернулась. Я схватил её за руку и развернул обратно. Усадил на стол, где она резво раздвинула ножки и приняла в себя.

Много раз мы так заканчивали наши ужины, да и завтраки. Много раз где-то там, в прошлой жизни.

Наклоняюсь, чтобы подобрать коробки из доставки и бросить в ведро.

В этой квартире всё просто, но аккуратно. Надо признать, дрянь умеет создавать уют из подручных средств. Чисто и скромно, и я даже не ожидал от Одинцовой такой самостоятельности в отсутствии домработницы и повара. Хотя готовить она всегда умела.

Долго стою у окна, смотря на ветки старой липы, за которыми ни черта не видно, размышляя, как поступить.

Эти её «а помнишь» просто довели меня, я ведь реально начал вспоминать.

Четырнадцатилетнюю пигалицу, которая весь вечер пялилась в смартфон и ковыряла вилкой в тарелке. Мне тогда только исполнилось восемнадцать и семейные ужины меня совсем не интересовали. Я, конечно, был вежлив с гостями семьи, но о чём мне было говорить с малолеткой? Она была похожа на страусёнка на длинных ножках, худая до рези в глазах, улыбалась широко, демонстрируя скобки на зубах, и краснела под взглядом собственных родителей, ища одобрения в каждом своём действии. Других отпрысков у Одинцовых не было, и всю свою энергию они направили на воспитание единственной дочери.

Однако эта самая малолетка через два года покорила моё сердце. Изменилась, расцвела, наполнилась женственностью, да и мозгов прибавилось, что уж там скрывать, у нас обоих. Я сам от себя обалдел, и от неё тоже. До её совершеннолетия гулял с ней за ручку, позабыл об остальных бабах и чувствовал себя самым счастливым на этой грёбанной планете. Мне никто не был нужен, только она. Мы строили планы на будущее, она поддерживала меня, когда свалил из универа и перевёлся в военное училище. Поддерживала, когда вся семья была против. Я думал, мы вместе навсегда, потому что знал, чего хочу, знал, что сделаю её счастливой, а она меня.

Но я даже не догадывался, что первое же испытание разделит нас.