Ночью прекрасно выспался, не было ни волнений, ни переживаний. Утро встретил с отличным настроением, которое дополнил и закрепил хороший завтрак. Распрощался с хозяевами, подхватил свой саквояж и вышел за калитку. Теперь-то псу снова будет полное раздолье. Со мной его даже во двор гулять не выпускали.

Москва встретила жарой и солнцем. В дороге я ни с кем близко не сошёлся, держался обособленно. Да и разговоры в купе не поддерживал, отделывался общими фразами. Поэтому от меня быстро отстали. И в гостинице заселился в одиночный номер, к моему полному удовольствию. Сработала моя задумка. Не нужны мне соседи, и контролировать постоянно себя в разговорах не хочется.

Глава комиссии, полковник Глебов дело затягивать не стал, и мы в этот же день приступили к выполнению поставленной задачи. Пришлось таскаться за всеми следом, делать умное лицо и многозначительный вид, пока Александр Фёдорович надо мной не сжалился и не отпустил в свободное плавание с наказом походить по заводским цехам. Присмотреться, так сказать, к выпускаемой продукции.

Умный человек, правильно сделал. Потому что я с первого же дня активно включился в этот процесс. Мне сразу понравились новые самолёты. Чуть коротковата морда, правда, лишь на мой привередливый взгляд, но глаз сильно не режет. Сверху полукруглый капот, а снизу причудливой бахромой бороды свисают ребристые цилиндры мотора. Двухместная кабина, причём, в отличие от «Фармана», пилот размещался спереди.

Только управление не понравилось. И по моей настоятельной просьбе после нескольких жарких споров с директором при полной и безоговорочной поддержке высокой комиссии в конструкцию начали вносить изменения. Значительную поддержку в этом нелёгком деле мне оказал Нестеров. Да-да, тот самый Нестеров. Как раз в это время он провёл испытания своего изобретения, самолёта без вертикального оперения, и вёл предварительные переговоры с заводом о дальнейшем производстве нового аэроплана. Интересная модель. Но по мне так абсолютно бесперспективная, и тратить силы и средства на её производство в свете предстоящих стране потрясений не нужно. Но лезть со своим мнением никуда не стал, вместо этого постарался сблизиться с капитаном ближе, благо это было совсем несложно. Стоило только завести разговор о новой технике – и всё, дело было сделано. Вот на почве самолётостроения мы с ним крепко и сдружились.

Повозмущались странностями в управлении «Ньюпора». Он даже мне рассказал несколько реальных случаев, когда в авиаротах самостоятельно меняли прокладку тросов на привычное пилотам управление. На этом самолёте педали служили для управления элеронами, а руль направления отклонялся влево-вправо с помощью ручки. Это же все приобретённые ранее навыки и рефлексы менять как-то нужно. Вот и решили мы совместно с Петром Николаевичем добиться изменений в конструкции нового самолёта. Добились? Конечно же! При такой поддержке со стороны Глебова ещё бы не добились.

В Европе разгорался пожар Первой мировой, в заводских цехах то вспыхивало, то настороженно затихало обсуждение доносимых газетами новостей. Собирались тесными компаниями лётчики, делились практическим опытом, травили авиационные байки.

Присутствовали на них и мы с Петром Николаевичем. Вот тут я вживую и услышал о всяческих новшествах, предлагаемых неугомонным исследователем. То возможность приделывать пилу на заднюю балку фюзеляжа для вспарывания оболочки дирижаблей, то болтающийся под самолётом трос с грузом или якорем на конце для выведения из строя вражеской авиационной техники.

Когда услышал последнее предложение, всё-таки не выдержал и чуть было не рассмеялся, с великим трудом удержался. Но, видимо, что-то этакое всё-таки вылезло на моём лице наружу, потому как тут же последовал вопрос:

– Что вы такого смешного в моём предложении увидели, Сергей Викторович? – насупился Нестеров.

– Помилуйте, Пётр Николаевич, к чему такие риски и сложности? Достаточно вместо всех этих… – я даже замялся, как бы поделикатнее обозвать эти несуразные придумки. – Так вот, достаточно будет просто поставить на самолёт пулемёт. Как его уже ставят кое-где за границей.

Моё предложение вызвало много шума и споров. К однозначному выводу не пришли, да это и не нужно. Самое главное, идею в массы подать, а там она постепенно приживётся и воплотится в дело.

– Сергей Викторович, а что вы думаете об ударе вражеского аппарата колёсами своего самолёта? – Это неугомонный Нестеров снова привлёк ко мне всеобщее внимание новым вопросом. Точно! Он же и погибнет в самом начале войны, совершив этот самый таран. Удачный, кстати. И что ему ответить? Народ вокруг безмолвствует, ждёт ответа. Всё-таки авторитет у Петра Николаевича после выполнения в воздухе своей мёртвой петли огромный, всеми признанный.

– Мысль интересная… – сразу же после этих слов пришлось сделать небольшую паузу, потому как вокруг одобрительно зашумел народ. Повысил голос: – Но крайне нежелательная.

– Поясните, поручик, – раздались со всех сторон заинтересованные голоса.

– Как сейчас у нас принято? Лётчик должен заниматься авиаразведкой. И всё! Так? Так. Вы же предлагаете вести активные боевые действия в воздухе. Заниматься уничтожением вражеских аэропланов, воздушных шаров и дирижаблей в небе. Какое же это будет уничтожение, если при таране могут погибнуть обе машины и оба лётчика? Это банальный неравнозначный размен.

– Почему неравнозначный?

– Так понимаю, что с моим первым утверждением о возможной гибели обоих самолётов после тарана никто не спорит? Кроме Петра Николаевича, само собой. Погодите, штабс-капитан, выслушайте сначала. Кто пойдёт на таран? Самый подготовленный и опытный лётчик, решительный, обладающий крепким духом. Как все вы, господа офицеры. Откуда же мы знаем, что во вражеском самолёте сидит точно такой же пилот? А вдруг там только что выпустившийся из авиашколы слушатель? Совершающий свой первый полёт? Неравнозначно? А если повреждения самолётов будут фатальны для обоих пилотов? И оба разобьются? Ведь у вас даже парашютов нет на крайний случай. А ведь при ударе наверняка последует сильный толчок. Есть огромная вероятность просто вылететь из кабины при столкновении. Многие из вас даже не пристёгиваются в кабине ремнями. Вот скажите, Пётр Николаевич, вы во время выполнения своей знаменитой мёртвой петли пристёгивались?

– Конечно.

– Так почему же в обычном полёте этого не делаете?

Ответом послужило красноречивое молчание. Как различаются по своему содержанию направленные на меня сейчас взгляды. От неприязни и откровенного презрения моей трусостью до раздумья наиболее толковой и соображающей части офицеров.

– Хотите испытать последствия тарана на себе? Так сядьте в автомобиль, разгонитесь хорошенечко и врежьтесь в кирпичную стену. Посмотрим, что с вами после такого столкновения будет.

– Но можно же повредить вражеский самолёт колёсами, ударить ими по крылу сверху.

– Можно. А если промахнётесь? Ошибётесь с расчётом? Или что, вражеский пилот так и будет по прямой лететь и под ваш таран подставляться? Нет, он тоже будет маневрировать и стараться уничтожить ваш аппарат. Поэтому лучше установить на самолёт пулемёт и просто расстрелять своего противника.

– Но это же…

– Что это же? Это враг, и вы на войне. Или вы собираетесь перед боем расшаркиваться в поклонах да руку своему противнику жать, а после извиниться за нанесённые раны, так, что ли? Вы офицеры, солдаты своей Отчизны, присягнувшие на верность Царю и Отечеству, значит, обязаны просто и без затей уничтожать врага любыми возможными способами. Чем больше вы уничтожите вражеских солдат, тем меньше они заберут наших жизней, тем быстрее война закончится. Для этого нужно самим остаться живым, а не размениваться на тараны. Учитесь стрелять в полёте, вам это скоро пригодится. И про ремни не забывайте, господа. Обидно будет вылететь из кабины во время какого-нибудь резкого манёвра и после сожалеть об этом во время свободного падения до самой земли, провожая бессильным взглядом уцелевший аэроплан противника. А земля она твёрдая и ошибок не прощает.

Я потёр свой шрам на лбу. Оглядел притихших офицеров, поднялся, попрощался со всеми коротким кивком и ушёл. Пусть задумаются, небожители, да донесут мои размышления до других. Надеюсь, что-то да в их головах останется.

На улице меня догнал Нестеров.

– Погодите, поручик. Завтра я уезжаю, хотел попрощаться. Приглашаю на дружеские посиделки.

– Куда, Пётр Николаевич?

– Да хотя бы в ближайший ресторан. Пойдёмте, посидим.

– Пойдёмте…

А почему бы и нет? Рабочий день закончился, можно и посидеть, попрощаться с капитаном. Интересно, он только со мной посиделки затеял, или ещё кто-нибудь будет?

Заняли указанный столик, сделали заказ. Кроме нас за столом никого. Вышколенный официант молча сервировал стол и испарился, чтобы тут же объявиться с запотевшим графинчиком и горячими закусками. Приняли по первой, закусили, помолчали. Вторая не задержалась, а там и третья подошла. Наконец-то немного отошёл после напряжённого разговора, расслабился. И Нестерову как-то не по себе, я же вижу. Вилкой жюльен ковыряет, почти не закусывает.

– О чём так глубоко задумались, Пётр Николаевич?

– Вернусь домой, в отставку подам. Свою мастерскую открою, буду самолёты и моторы строить.

Так, так, так…

– А что, не приняли ваш самолёт к производству?

– Отказали. И мотор мой пока никому не нужен.

– Вы погодите с отставкой, всё равно у вас её не примут. Да вы и сами своё прошение отзовёте.

– Это ещё почему? Снова меня удивить хотите, Сергей Викторович?

– Война очень скоро начнётся, Пётр Николаевич, – огляделся и, не увидев никого рядом, вполголоса пробормотал сотрапезнику.

– Откуда вы… Впрочем, я с вами уже ничему не удивляюсь. Когда? – сначала откинулся назад, но тут же наклонился ко мне Нестеров.

– Недели через две. Приблизительно.

– Это точно? Верные сведения?

– Верные, Пётр Николаевич, верные.

– Да, вы правы, теперь не до отставки. Кто вы, Сергей Викторович? Не может простой поручик этого знать. Или это некорректный вопрос?

– Некорректный. Большего я вам ответить не могу. К сожалению. А, впрочем, почему бы и нет? Немного могу. Пётр Николаевич, вы мои давешние слова в компании лётчиков хорошо запомнили? О таране и привязных ремнях?

– Это-то к чему?

– Постарайтесь не забывать этого. Лучше вместо тарана установите на самолёты отряда пулемёты. Поверьте, толку от этого больше будет. За границей их точно уже начинают ставить.

– Да как? Винт же мешать будет?

– Можно над крылом установить и стрелять поверх винта, можно в кабину наблюдателя поставить и обстреливать заднюю полусферу, можно… Да сами придумаете, Пётр Николаевич.

– Придумаю, – вижу, как новая идея уже вовсю захватила Нестерова. – Это же не только авиаразведка получается. Это можно эффективно использовать самолёты для ведения воздушных боёв.

– Так точно, – подхватил. – А ещё можно придумать держатели для бомб и сбрасывать их сверху на неприятеля. Бомбовая нагрузка тут получается небольшая, но всё равно урон неприятелю можно нанести существенный.

– Бомбы? С самолёта? – удивился Пётр Николаевич. – Ну-ка, ну-ка.

И я тут же на салфетке быстро нарисовал ему возможную схему крепления и сброса бомб. Вот только самих бомб пока нет. Но можно же для такого дела и артиллерийские снаряды переделать? И снова в дело пошла очередная салфетка. Не забыть потом их все уничтожить. Ещё не хватало такие идеи врагу оставлять. А шпионов в России хватает. Наверняка и вокруг завода кто-то крутится. Может, и за нами сейчас приглядывают? И я огляделся по сторонам. Как мне показалось, незаметно, одновременно при этом выпрямляясь и разливая по рюмкам содержимое изрядно нагревшегося за время нашего разговора графинчика. Сейчас выпьем, закусим, дальше ещё и про пилотаж поговорим, кое-какие приёмы воздушного боя обсудим. Ну и что, что их ещё не придумали? А я-то здесь на что?