– Потому что считаю неприличным танцевать с врагом моего мужа.

– О, если это единственное ваше возражение, то я не отчаиваюсь, – начал Эллрингтон, но тут маркиз, взяв жену под руку, презрительно повернулся к нему спиной и пошел прочь.

Шельма обратился к леди Эллрингтон:

– Мадам, готовьтесь немедля покинуть это место и отправиться домой.

– Через три часа, – твердо ответила она, – и ни минутой раньше.

– Что? Моя собственная жена мне перечит? Немедленно делайте что вам велят, не то я найду способ принудить вас к супружеской покорности.

– Эллрингтон, – спокойно ответила дама, – я знаю, почему вы так себя ведете, но не подчинюсь вашему произволу. Вам известно, что, приняв решение, я редко его меняю, так что не трудитесь настаивать: домой я поеду, когда сама захочу.

Глаза Шельмы блеснули, словно готовые вылезти из орбит. Он, впрочем, не попытался применить силу, как угрожал, а, напротив, молча вышел в соседнюю комнату, где в изобилии стояли напитки и угощение. Там он сел и принялся в одиночестве жадно утешать себя дарами виноградной лозы, за каковым занятием мы его пока и оставим.

Сидни, который до сих пор не участвовал в танцах, почувствовал желание к ним присоединиться и оглядел зал. Довольно скоро он нашел леди Джулию, но, обратившись к ней, узнал, что она уже приглашена другим джентльменом, которого он видел и раньше, хотя не помнил, когда и при каких обстоятельствах. Сидни разочарованно отошел и сел рядом с маркизом, который вместе с женой и леди Эллрингтон расположился в нише, подальше от остальных гостей. Леди Эллрингтон как раз говорила:

– В том, что мы так редко видимся, милорд, вашей вины не меньше, чем моей. Почему вы никогда не бываете в Эллрингтон-хаусе?

– Сударыня, вы же не призываете меня посещать дом человека, которого я ненавижу и который ненавидит меня?

– Сэр, это резиденция не только моего мужа, но и моя, и я принимаю кого хочу, не спрашивая его дозволения.

– Не стану обсуждать решимость вашей милости, без сомнения, оправданную, однако я не хотел бы вовлекать ни себя, ни вас в лишние стычки с вашим достойным супругом, так что, не обессудьте, я предпочел бы встречаться с вами у третьих лиц. А теперь сменим тему. Почему вы так печальны и почему ищете уединения? В прежние времена вы оживляли любое общество, которое имело счастье вас принимать.

– Артур, вы меня дразните. Как я могу быть весела, если соединена вечными узами с тираном, и как могу радоваться обществу, если мой лучший и самый дорогой друг взирает на меня с холодной подозрительностью из-за того, что я имела несчастье стать женой опасного бунтовщика?

– Да, Зенобия, но некогда мне казалось, что ваш дух сильнее земных невзгод, а сейчас вы трепещете перед тем, кто недостоин стать вашим вассалом.

– Артур, вы не знаете Эллрингтона. Его гнев, однажды распалившись, не угасает. Я не раз тщетно пыталась ему противостоять. Он всегда принуждает меня к повиновению, несмотря на мой дух, который вы прежде называли несокрушимым.

– Однако сегодня вечером вы дали ему достойный отпор, сударыня.

– Да, ваше присутствие добавило мне мужества. Я решила, что не позволю унизить себя у вас на глазах. Увы, дома я поплачусь за свое упорство, и кара будет суровой.

Наступило долгое молчание. Наконец маркиза Доуро нарушила тишину, сказав робко:

– Я очень вам сочувствую, сударыня, и в то же время радуюсь, что не вышла замуж за такого отвратительного и жестокосердного человека.

– А я на ваше сочувствие отвечаю завистью, – тихо и печально промолвила леди Эллрингтон.

Маркиз, словно не заметив этой короткой, но весьма многозначительной фразы, повернулся к жене и сказал с улыбкой:

– Марианна, как можете вы называть лорда Эллрингтона отвратительным? На мой взгляд, он чрезвычайно хорош собой.

– А на мой – нет! – отрезала она. – Один его вид нагнал на меня такого страху, что мысли спутались, и я не смогла ответить на простой вопрос.

– Мой маленький суровый критик, что же именно в его лице так вас отвращает?

– Думаю, глаза, хотя и не могу сказать точно, чем именно они безобразны.

– Глаза! Темные, красивые – просто загляденье.

– Неважно. Они совсем не как у тебя: не такие большие, не такие яркие, не такие улыбающиеся, – и поэтому я их ненавижу.

– И я, – с жаром добавила Зенобия.

– Не находите ли вы, Нед, что я вправе возгордиться, – заметил маркиз, обращаясь к Сидни, – когда две такие женщины расточают мне лесть?

– Думаю, вправе, милорд, и любой на вашем месте возгордился бы. Однако, сударыня, глаза вашего супруга не всегда улыбаются. Недавно я видел их совсем иными.

– Когда же?.. Ах да, вспомнила! Но он редко так гневается, как тогда.

– Марианна знает лишь одну сторону моего характера. Она меня не злит и потому не ведает, каким я бываю, когда вспылю. А вот вы, Зенобия, знаете меня лучше.

– Да, и восхищаюсь вами больше.

– Это почти невозможно, – кротко ответила Марианна.

– Не соглашусь. Как можете вы, совсем дитя, оценить его характер?

– Ну-ну, – вмешался маркиз, – не будем ссориться по такому глупому поводу, а то я знаю, кем перестану восхищаться. Не лучше ли нам присоединиться к остальному обществу? Я вижу, мой достойный друг капитан Арбор беседует с леди Селби, и хотел бы послушать их разговор. Что скажете, Нед? Не пора ли нам выбираться из этого уютного уголка?

Сидни легким поклоном выразил свое согласие. Они дружно встали и двинулись к беседующим. Еще издали стало видно, что, лицо капитана Арбора светится воодушевлением. Он говорил:

– Ах, миледи, я верю, что покуда Витрополь занимает свое место среди других народов, звуки песен не смолкнут, а струны арф не порвутся. Пусть же грохот волн у его подножия сливается с руладами менестрелей в его стенах! Пусть мелодический шепот ветра вторит сладкогласным аккордам вкруг нерушимых башен стольного града, и пусть напевы его вдохновенных сынов помнятся на земле до скончания веков!

– Капитан, – сказала леди Селби, – полагаю, любой из нас от всей души присовокупит «аминь» к вашей молитве. А теперь не споете ли вы те две песни, о которых говорили?

– Конечно, спою, если вашей милости угодно. Первая для мужского голоса, ее я исполню сам. Она называется «Возвращение швейцарца».

Томлюсь, вспоминая могучие скалы,
Давно я покинул родные края,
Где, пенясь, ревет водопад одичалый,
Но там мое сердце и память моя.

Мне бы к утесам и мрачным ущельям
От тихой реки убежать бы назад,
Пусть ее воды струятся весельем,
Плещут и шепчут, поют и журчат.

Бури услышать бы мне завыванье,
Мрачно гудящей в горах ледяных.
Песнь ее сладкие воспоминанья
Будит пронзительней звуков иных.

Встретит в отчизне пропавшего сына
Пляшущих молний стихийный пожар,
Сосен склоненных седые вершины,
Тяжкого грома небесный удар.

Мне эти дикие звуки милее
Песен страны, где растет виноград,
Ветр предрассветный прохладою веет,
Кроткие звезды на тверди горят.

Вершины, окутаны мантией снежной,
В разрывах неистово мчащихся туч,
Прекрасней, чем небо Италии нежной
И вечного солнца ласкающий луч.

Здесь я, как орленок в гнезде над обрывом,
Дышать научился и в небо смотреть.
Здесь домик убогий под кровом счастливым.
Вернусь, чтоб под сенью его умереть^[19].

Звучный и мягкий голос капитана как нельзя лучше соответствовал настроению слов. Все гости слушали затаив дыхание, а когда певец умолк, наступила долгая тишина. Наконец леди Селби прервала ее, сказав:

– Спасибо, капитан, вы превзошли самого себя. Слова, настроение, голос – все составляет идеальную гармонию. А теперь доставайте вторую вашу песню, мне не терпится ее услышать.

– Она у меня здесь, миледи, но лучше подходит для женского голоса. Не соблаговолит ли ее милость нам спеть?

– О нет, капитан, я уже давно не играю и не пою. Обратитесь к кому-нибудь помоложе.

– Что ж, – ответил капитан, – если маркиза Доуро примет то, от чего отказалась ваша милость, я буду чрезвычайно признателен.

Марианна взглянула на супруга, и тот шепнул:

– Думаю, песня любовная, так что уступите ее кузине.

– Благодарю за честь, но я не смогу спеть ее так, как она того заслуживает, и потому прошу вас меня извинить.

– Увы! – воскликнул капитан. – Я отвергнутый ухажер и не знаю, к кому обратиться теперь!

– Ну, здесь есть леди Джулия, – игриво заметила маркиза, – и, судя по лицу, очень хочет, чтобы вы попросили ее.

– Скажите, сударыня, примете ли вы то, от чего привередливо отвернулись две другие дамы?

– Да, – ответила она, – какой бы вздор ни болтала тут Марианна.

Капитан Арбор протянул ей ноты. Леди Джулия вышла вперед и грациозно уселась рядом со стоявшей поблизости арфой. Она сыграла короткую прелюдию, словно проверяя, настроен ли инструмент, затем перешла к песне. Ее чистый, как флейта, голос сплетался со звуками арфы, взмывая все выше и выше. Слушатели подались вперед. Никто не шелохнулся и не произнес ни слова, покуда она пела:

Спокойные воды целует луна,
Дрожа, отражаясь, златятся лучи.
Проснись, моя радость, от сладкого сна,
Взгляни, как прекрасна природа в ночи.

Развеялись тучи, светлы небеса,
Сапфировой аркой над нами горят.
Напитана запахом пряным, роса
Счастливой Аравии льет аромат.

Забыл соловей свой полночный напев,
Но слышишь, как ветви вверху шелестят?
То ласковый ветер скользит меж дерев,
И вслед ему нежные вздохи летят.

Сияющих звезд хороводы в тиши
Выводит Диана в назначенный срок.
Спеши, о моя Джеральдина, спеши
Со мною к ручью, где сребристый песок.

Откуда же шепоты эти звучат?
Сколь слаб и сколь сладостен звук неземной.
На мне ли покоится влажный твой взгляд?
Скажи, о любимая, ты ли со мной?

Чу… шорох ветвей. Неужели она?
Сквозит белизна… из ночной темноты
Выходит навстречу, светла и нежна,
Как призрак любви, как душа красоты.

Громко и долго звучали аплодисменты после того, как последняя нота замерла на ее губах. Только Сидни, все это время стоявший у леди Джулии за спиной, не хлопал, и она, обернувшись к нему, спросила:

– А вы, сэр, не любите музыку?

– Люблю, – ответил он, – всем сердцем и всей душой, но когда поет ангел, как мне найти слова, чтобы описать охвативший меня восторг?

Леди Джулия густо покраснела. Джентльмен, с которым она сегодня танцевала, это заметил, недовольно нахмурился и хотел уже обратиться к Сидни, но маркиз Доуро, внимательно наблюдавший за разговором, опередил его:

– Итак, Джулия, скажите: кому вы посвятили эту серенаду? У вас за спиною два джентльмена, и каждый хотел бы отнести ее к себе. Советую вам рассудить их, пока дело не дошло до ссоры.

– До ссоры? – переспросила она, торопливо оборачиваясь. – Что такое?

– Ничего, сударыня, – ответил Сидни. – Ровным счетом ничего. Я ни слова не сказал вашему спутнику и не имею намерения говорить.

Засим он поспешно отошел прочь.

Тут пригласили ужинать, и гости направились туда, где были накрыты столы. За время еды ничего существенного не произошло, а вскоре по ее завершении начали объявлять кареты, так что все за исключением нескольких приятелей лорда Селби, намеренных скоротать остаток вечера за бутылкой в обществе хозяина, отбыли. Сидни в одинокой задумчивости добрел до отеля и немедля улегся спать. В ту ночь ему снилось, что он в раю и слышит пение ангелов.