Артём всполошился и начал судорожно оглядываться. Неужто перед смертью дед запер в погребе кота? Сразу вспомнился рассказ Эдгара По, где безумец замуровал питомца вместе с трупом жены. Чудо, что зверюга ещё не околела от голода. Бедолагу надо было срочно вызволять.

Люк обнаружился в дальнем углу, неприметно врезанный в пол за столом. Тёма поддел пальцами ручку и с силой потянул на себя. Дверца открылась, из подвала пахнуло удивительно сухим воздухом, пылью, старостью… И тут мимо его лица просвистела чёрная тень.

Парень едва успел пригнуться, когда, вихрем взвившись по лестнице и совершив виртуозный кульбит, в центре кухни приземлился здоровый чёрный кот.

Зверь начал вальяжно вылизываться. На жертву голодоморов котяра решительно не походил. Его чёрная шерсть лоснилась на свету, а пушистый хвост стоял гордой трубой.

Закончив прихорашиваться, он деловито обошёл свои владения по кругу, затем уселся перед ошалевшим Артёмом и пристально посмотрел ему в глаза. Обрамлённые зеленью продолговатые зрачки кота, казалось, искрились не по-звериному острым умом.

Убедившись, что всё внимание человека приковано к нему, кот встал, развернулся и целеустремлённо побежал к открытому люку в подвал. Смирнов подорвался следом, лишь когда чёрный кончик хвоста скрылся в темноте подобно наживке или поплавку.

Приставная лестница вела глубже, чем можно было ожидать, да и потолок в погребе был удивительно высокий – метра два-два с половиной. Вымощенный бетонными плитами коридор не освещался, но буквой Г уходил налево, и оттуда, из-за угла, лился яркий воспалённый свет.

Его-то проблески Тёма и видел в темноте. Кот как ни в чём не бывало сидел на границе между светом и тьмой, мерно виляя хвостом. Парень не заставил четвероногого проводника ждать, завернул за угол и… обомлел.

Вереница из лампочек Ильича освещала бесконечные ряды деревянных стеллажей, но вместо банок с соленьями на их полках были выставлены абсолютно разные, хаотичные экспонаты. Дореволюционная домашняя утварь лежала рядом с поломанными безделицами советских лет, пыльные книги и фотоальбомы – с реликвиями военного времени, медали и ордена – с пластиковыми дешёвками прямиком из девяностых.

Потолок подвала был укреплён системой балок и свай. Из-за стеллажей Смирнов не видел дальних стен – погреб был удивительно просторным и явно пролегал под всей площадью участка. Потому-то, мелькнула мысль, землю наверху и не застраивали.

Несмотря на стылую осень, воздух здесь был горячий и сухой, будто в сушильной камере, но никаких машин для этого вокруг видно не было. И посреди всего этого огромного хранилища, прямо под одной из ламп, стоял лакированный письменный стол с кожаным креслом, а на нём – перьевая ручка и толстый учётный журнал.

Кот запрыгнул на стол и выжидающе сел, точно сфинкс или статуя. Зелёные огни глаз пронзали Артёма немигающим взглядом, а кончик хвоста, будто приглашая, лёг на обложку книги.

Парень осторожно оглядывался по сторонам, его шаги гулко отдавались в тени подвала. Перед каждым предметом, будь то фарфоровая чашка без ручки или детская пружинка-”радуга”, лежали всё такие же, как и в прихожей, бирки со пометками-цифрами.

Когда Тёма протянул руку к журналу, кот в нетерпении прильнул к лакированному столу. Книга ощущалась удивительно тяжёлой. Смирнов пролистал пару страниц – столбики из трёхзначных чисел, рядом с каждым – неразборчивые пометки… Неужто опись имущества? Пётр Ильич никак знал, что ему недолго осталось, и озаботился. Надо бы разобраться, но не здесь.

Стоило поднять журнал со стола, как из-под его обложки что-то со звоном выскользнуло на пол. В свете лампы блеснул увесистый, явно древний нательный крест.

Артём наклонился вниз – и кот, распрямившись в воздухе, тут же прыгнул через его спину, приземлился на лапы и быстро засеменил обратно к выходу. Едва юркое чёрное пятно скрылось за углом, парень сразу почувствовал, что находиться в подвале одному у него нет ни малейшего желания. Белая россыпь вон в той мутной полулитровой банке подозрительно походила на чьи-то зубы, а потёртый бюст Сталина будто бы неотрывно смотрел на него в оба бронзовых глаза…

Взяв находки в охапку и стараясь не смотреть по сторонам, Тёма спортивным шагом направился к выходу.

Уже наверху плотно закрыв за собой люк – кот ладно, но мало ли что ещё вылезет! – он положил журнал с крестом на кухонный стол и услышал тихое шкрябанье. Кот времени не терял – встал на задние лапы и царапал когтями межкомнатную дверь. Жизнерадостно белая и со стеклянной вставкой в центре, та явно вела в жилую комнату: через окошко Тёма видел диван, пару кресел, две двери и приземистый столик.

Неужто усатый решил устроить ему тур по всему дому? Котяра шмыгнул в щель, едва Смирнов толкнул дверь вперёд.

Беглого взгляда хватало, чтобы понять: за гостиной тщательно следили, но в последние годы почти ей не пользовались. Добротная мебель была расставлена полукругом для удобства беседы, на полках виднелись домино и сложенная шахматная доска, а на лакированном столике лежала стопка бросовых журналов за девяностые и начало нулевых. Артём пробежался взглядом по обложкам и не сдержал улыбки: “Все тайны мира”. “Архивы СМЕРШа”. “Что скрывает КГБ”. “Необъяснимо, но факт”. “Откровения Вольфа Мессинга.” Это отчасти объясняло подвал. Личностью Пётр Ильич явно был увлечённой.

Когда-то он, видимо, принимал здесь гостей, но с годами стал нелюдим, и в просторной комнате отпала нужда – разве что как в проходной между кухней и спальнями. Вдоль правой стены гостиной виднелись два проёма, вместо дверей занавешенные трескучей бахромой бамбуковых штор – там, верно, были спальни.

Между проходами возвышался грозный сервант из чёрного дерева. За стеклом красовались несколько хрустальных бокалов и гжельский чайный сервиз, а рядом – ещё несколько экспонатов с бирками. Поясная фляжка с кожаной оплёткой, золочёный зажим с пачкой рублёвых купюр и расписной латунный подстаканник.

Тёма вопросительно прищурился. Может, здесь дед держал те ценности, которыми вдобавок пользовался в обиходе? Сложно было сказать.

Не за стеклом, по краям серванта, стояли только три небольшие иконы и приземистый резной графин… Ага.

Этот уже не стоял.

Пока Смирнов разглядывал наследство, кот запрыгнул на полку и деловитым тычком морды спихнул прозрачную бутыль на ворсистый ковёр. Та не разбилась, лишь опрокинулась набок. Плохо притёртая пробка выскользнула, и из горлышка хлынула прозрачная жидкость. Артём быстро среагировал и поднял графин – из него успела вылиться от силы треть.

Водка?.. Тёма принюхался к горлышку и отпрянул от резкого, летучего запаха. Какое там. Чистый спирт.

Парень, обалдевши, перевёл взгляд на кота. Тот жадно и с упоением вылизывал мокрое пятно на ковре.

Нет, всё. “Хватит,” – решил Артём. Только сейчас он понял, насколько устал – от двухчасовой поездки невесть куда, от мутного Давыдова, который больше пудрил мозги, чем помогал; от этого безумного места и от всех его секретов. Надо было перевести дух. Или хотя бы попить. В горле пересохло.

Плюнув и взяв из шкафа подстаканник, Смирнов пошёл на кухню. Металл приятно холодил руку – такие он видел только в детстве, в поезде, когда ездил с мамой на юг. Сперва парень открыл воду – струя была прозрачной и ничем не пахла. Небось и правда своя скважина. Затем Тёма открыл газ на плите и чиркнул спичкой. К счастью, ничего не взорвалось – хотя бы пока. Лишь конфорка зашлась синим пламенем.

На полках нашлись добротного вида эмалированный чайник, чистый гранёный стакан и полупустая коробка “Майского”. Срок годности ещё не вышел – дед купил его где-то за месяц до смерти. Хотя бы сухим продуктам, подумал Артём, в этом доме он был готов доверять.

Вскоре чайник засвистел. Зажурчала вода – и пакетик укоренился в кипятке змеящимися бурыми прожилками.

– Годится, – Смирнов взял подстаканник со стаканом в одну руку, журнал в другую и направился в гостиную к самому удобному на вид креслу. Медного цвета чай дымил струйками пара, а пушистый алкоголик тем временем продолжал вылизывать ковёр на предмет последних капель спирта.

Пока отставив стакан в сторону, парень открыл учётную книгу на первой странице. Его глаза невольно округлились – на внутренней стороне обложки размашистым почерком было оставлено короткое, как телеграмма, послание.

“ВЕЩИ В ЧУЖИЕ РУКИ НЕ ОТДАВАТЬ.

БЕЗ ПРИСМОТРА НЕ ОСТАВЛЯТЬ.

ПЕРВУЮ СОТНЮ НЕ ТРОГАТЬ.

ПРОСТИ, НАСЛЕДНИК.

ТЕПЕРЬ ЭТО ТВОЯ НОША.”

Ноша? Вот эти вещи не трогать? Что он там сжёг… Старик писал в спешке – никак умом тронулся на старости лет. Растерянно бегая взглядом по строкам, Тёма потянулся за чаем и поднёс стакан ко рту.

Хрип.

Свист.

Из лёгких будто силой выдавили весь воздух. Губы и ноздри обожгло кислой едкой вонью, в горле осел маслянистый трупный привкус. Пальцы сжали ручку подстаканника до дрожи, онемевшую кисть руки будто прошибло током.

В глазах помутнело – остекленевшим взглядом Артём бессильно смотрел, как клубы пара скручиваются в тонкие спирали, тянутся к глазам, пытаются просочиться в ноздри и открытый рот. И тут вокруг его запястья сомкнулись холодные серые пальцы. Шею обдало сыростью и холодом. Смирнов окоченел, не в силах повернуться. Из-за его плеча веяло гнилью. Кто-то прерывисто, сипло дышал.

Откуда-то издали, как во сне, раздалось приглушённое шипение кота. Припав к земле, зверь взвизгнул и бросился вперёд. Ледяные пальцы разжали хватку, Тёма судорожно отшвырнул стакан. Тот разлетелся вдребезги, чай расплескался, подстаканник со звоном отлетел в угол. Серая тень растворилась в один миг, как двадцать пятый кадр, но Артём всё же успел повернуться, чтобы увидеть чёрные рытвины глазниц, зияющий провал рта, изорванные лохмотья губ, сгнившую плоть дёсен с огарками зубов.

Парень рухнул на пол в холодном поту, сбивчиво дыша и пытаясь унять дрожь во всём теле. Сквозь горячечное сердцебиение он услышал, как пятно на ковре зашипело и вспенилось, увидел выжженные чёрные прогалины, учуял мерзкий запах палёных волос.

Мысли метались в черепе напуганной птицей. Дед что, чай чем-то траванул для таких галюнов? Или вода в кране с подвохом? Тёма поднял руку и увидел на запястье четыре лиловых пятна. Длинных и тонких, будто сосуды под кожей полопались в форме цепкой синюшной пятерни.

Кот продолжал шипеть куда-то в сторону, но, учуяв вонь, брезгливо выбежал на кухню. Артём с трудом поднялся, проковылял за ним на ватных ногах и трясущимися руками достал телефон.

Давыдов взял на третьем гудке.

– Повезло тебе, перекур у меня.

– Тут, тут… да тут… – зубы парня отбивали чечётку и не давали ему связать пары слов.

– Так, давай со мной. Вдо-о-ох. Вы-ы-ыдох.

Смирнов медленно вдохнул и так же медленно выдохнул. В голове прояснилось. Благо, кухню вонь пока не затронула.

– Лучше?

– Да, спасибо, – Тёма нервно огляделся. Кот начал напористо тереться ему об ноги. Стало легче. – Тут, в общем… Я пришёл, а тут кот какой-то и всякого хлама целый музей…

– Ага, значит, с Бегемотиком ты уже познакомился. Он с Петром Ильичом был, сколько я его помню. И дальше что?

– Чайку решил попить, и тут мертвец привиделся… или не привиделся. В руку мне вцепился, а вместо чая я чуть кислоты не хлебнул.

– Ага, – из трубки донёсся утробный снисходительный смешок, – ну, с боевым крещением тебя.

– Да в смысле?! – Артём чуть не сорвался на крик. И тут ещё что-то смешное было?

– Да в коромысле. Потрогал ты что не надо было. Вещи у Петра Ильича не простые, а неприкаянные. Он на них всю жизнь, можно сказать, положил. Читал вот про фонд Эс-Си-Пи?

– Так это ж крипуха дешёвая.

– Они – да. А жмур, с которым ты поручкался – крипуха?

Парень сглотнул, повисла неловкая пауза. Ему до последнего казалось, что нотариус над ним издевается, но синяки на запястье и ожоги на ковре говорили об обратном.