– Эллаэнис даже старше, – продолжала колдунья, видимо наслаждаясь моим лицом. – Хотя по меркам её народа она почти дитя. Люсьену двадцать восемь зим. Столько же, сколько тебе, староста. Не удивляйся: в деревне всё про тебя выпытала. Просто ты свою жизнь уже прожил. А он, можно сказать, ещё даже не начинал…

И усталость вдруг обрушилась горным камнепадом, придавила и без того опущенные плечи. Как же так, Великий Дух? Отчего я в свои три десятка зим – глубокий старик, в то время как…

Выдохнул решительно, почти яростно; подхватил лежавший у походных сумок двуручник, накинул капюшон меховой куртки.

– К рассвету вернусь, – бросил ошарашенной колдунье. Ночевать с магами под одной хлипкой крышей гостеприимных шатров внезапно расхотелось.

Шёл к расщелине быстрым, судорожным шагом, искал покоя в опасной ночи, не в силах выдерживать пристальный чужой взгляд.

Плохо, когда о тебе знают всё. Хуже, когда видят, о чём ты думаешь.

Кони утопали в снегу, но по-прежнему покорно шли выбранной мною тропой. До Живых Ключей оставалось совсем немного – несколько часов трудного подъема, и мы достигнем поющих водопадов, которые сейчас, должно быть, ещё не выпускали из-под ледяной корки ни единой капли целительной влаги. Прийти бы сюда через месяц-другой да напиться живой воды вдоволь…

Нам везло: за все дни перехода не случилось никакой беды; не выпадал снег, не настигала метель. Не знаю, отчего хмурились кутавшиеся в меховые плащи маги, но я радовался каждому шагу – не часто в последние годы довелось мне бывать так высоко в горах. Вдыхать редкий, пьянящий воздух, прикрывать слезящиеся глаза от режущей белизны близких вершин, касаться рукой неба…

– Мы уже близко, – подала голос Эллаэнис, поглядывая по сторонам. – Чувствую…

– Предупреди нас, когда будем рядом, староста, – прерывисто попросила Деметра.

Я не ответил, лишь чуть провернул голову – слышал, мол. После памятного разговора у костра говорить нам оказалось не о чем; молчала и колдунья. Единственным собеседником вновь стал Люсьен – парень то пытался меня поддеть, то шутил о суровых стонгардских нравах, то принимался нас сравнивать по всем параметрам, каждый раз понуро опуская темноволосую голову. Скорбь его была, конечно же, наигранной: хитрый маг нимало не жалел ни о своём росте, ни о силе, в которой он мне уступал так же, как щенок матёрому волку.

– Стонгардцы – особый народ, – принимался вдруг рассуждать молодой брутт. – Вроде люди, как мы или сикирийцы, но откуда тогда эти рост и сила? Великаны! Вам завидуют даже оглумы с дальних островов, да и реттоны давятся от зависти, глядя на ваших воинов! Всего у вас с избытком, только… ума не хватает, – Люсьен хмыкал, отъезжал подальше заблаговременно. – Хотя… может, как раз по этой причине. Разленились! Живёте на своих бескрайних землях, покуда вас никто не трогает, и горя не знаете! Совсем не как у нас – каждая горсть пыли записана за каким-нибудь из лордов. Поневоле начнёшь головой работать, как выжить и как обогнать!

Меня такие разговоры даже забавляли. Смотрел на мага сверху вниз, в чём-то соглашаясь, в чём-то мысленно споря, но не прерывал, позволяя парню наболтаться вдоволь. Стонгардцы действительно выше и крупнее прочих человеческих народов, но ленивой нашу жизнь назвать я не мог. Бруттские и сикирийские плодовитые земли даже не знают, как мы боремся со своей стихией, выживая в суровом климате день за днём, год за годом. Никто не жаловался; у соседей имелись свои проблемы – вот только мы к ним с советами не лезли.

– Женщины ваши красивые, – снова подавал голос из-за спины Люсьен. – Выразительные черты, полные губы… Хотя ростом, конечно, великоваты. Такие вот, как ты, бородачи, тоже могли бы быть приятнее глазу. Только лишнюю шерсть бы сбрить…

К таким разговорам я не привык, потому прислушивался с удивлением. Женщины наши мне действительно нравились больше бруттских – вот уж поистине неказистый народ – или даже сикирийских, но о причинах я не задумывался. Теперь же, поневоле сравнивая рубленые, резкие черты Люсьена и чётко выраженные, заострённые у Деметры, вспоминал наших ло-хельмцев и понимал правоту молодого мага. С теми же смуглыми сикирийцами даже внешне объединяло нас куда больше, чем с западными соседями…

– Скоро, – предупредил я. – За той скалой.

Мои маги напряглись, прислушался и я. Горы жили своей жизнью, вот только дыхание их будто поумерилось. И если впереди нас не ждала опасность, то я действительно постарел и растерял последний нюх.

– Неужели они успели раньше? – хмурясь, спросила Деметра. – Быть не может, чтобы мы опоздали!

– Мы и не опоздали, – неожиданно отозвался Люсьен. Я даже голос его не сразу узнал – настолько отстранённым, почти чужим он мне показался. – Это они пришли раньше. Теперь сидят в засаде, нас ждут. А сердце стихии по-прежнему на месте.

Молодой маг достал посох из-за спины, перехватил одной рукой, второй вновь вцепившись в поводья. Деметра Иннара больше не произнесла ни слова, и до самого утёса мы ехали молча.

Тропа была узкой; Ветер шёл шагом, то проваливаясь, то соскальзывая, фыркал от испуга, кося глазом на безжалостного хозяина. Я последовал примеру магов и вынул из перевязи двуручник. Серебро ярко сверкнуло на весеннем солнце, отражая и нетронутый снег, и голубые горные льды, и яркое безоблачное небо.

Я первым выехал из-за скалы, охватывая открывшуюся взору плоскую равнину быстрым взглядом. Небольшое озерцо схватилось толстой ледяной коркой, валуны и камни окружали источник Живых Ключей надёжным полукругом; несколько обмёрзших раскидистых деревьев ещё боролись за жизнь в снежной пустыне. Единственной дорогой, помимо той, которой пришли мы, была горная тропа на другом конце равнины; а по четырём сторонам света выбивались из подземного озера причудливо застывшие ледяные змеи, исчезавшие за обрывом – четыре водопада целительного источника.

Всё это я отметил мельком – ходил этой дорогой не раз, ещё когда служил в северо-восточной крепости имперского легиона – а в следующий миг я пригнулся, пропуская мимо себя шипящий электрический шар.

Позади раздалась ругань Люсьена – сквернословить парень, оказывается, тоже умел мастерски – и громкие заклинания обеих колдуний, а я рванул с места, направляя Ветра к самому озеру. Доехать до цели не успел – зелёная вспышка пронеслась совсем близко и зацепила меня на излёте, хлестнув наискось горячей волной.

Всхрапнул Ветер, лишившись всадника. Я рухнул с коня на полном ходу, тотчас перекатившись на ноги, и покрепче перехватил верный двуручник. Нас ждали давно: под деревцами я заметил свёрнутые спальники и сброшенные вещи; но от вида тех, кто расположился у Живых Ключей, я мигом забыл и про своих магов, и про остановившегося у самого обрыва боевого коня.

Потому что альдских нелюдей ненавидел с самой первой встречи. Зверств, творимых вот этими, в боевых плащах да эбонитовых доспехах, я нигде больше во всём мире не встречал.

– Кого я вижу! – насмешливо выговорил на бруттском высокий альд с кроваво-медными волосами, жидкими змеями струившимися из-под шлема. – Сама Деметра Иннара, дочь Сильнейшего! Старик сам даже в отхожее место уже не выбирается? Послать за артефактом горстку неопытных магов!..

– Зато вы, как погляжу, со своими знаниями уже второй день зады отмораживаете, – насмешливо подметил Люсьен, перехватывая свой странный посох обеими руками. – Что, не по зубам вам сердце стихии?

Рыжеволосый скривился, разглядывая молодого мага со смесью отвращения и равнодушия. За его спиной, почти у самой кромки подмёрзшего озера, стояли помощники – четверо хорошо вооружённых альдов, каждый из которых, без всякий сомнений, магией владел не хуже моих спутников. Великий Дух, а может, даже лучше…

Впервые в жизни я страстно желал победы магам – своим магам – потому что те, которые стояли впереди, были во сто крат хуже. Залить бы их паршивой кровью острые скалы…

– А-а, с вами ещё наша продажная сестра, – подметил тем временем рыжий, игнорируя молодого брутта. – Что ж, с перебежчиками у нас разговор короткий. Тхае…

Эллаэнис вспыхнула – посветлела тёмно-серая кожа, дрогнули серебристые, нежные губы… На миг показалось даже, что альдка сейчас расплачется – но вместо этого девушка громко выкрикнула заклятие – и сорвался с гор колдовской ветер, толкнул в грудь обидчика.

Тхае… шлюха…

В тот же миг тесная равнина ожила – маги разбежались кто куда, стараясь не попадаться под перекрестный огонь мелькавших в воздухе магических зарядов, огненных вихрей, ледяных игл и воздушных смерчей.

Я бросился к ближайшему альду, но рыжеволосый вскинул руку, не глядя – и невидимая стена ударила в грудь, выбила из-за клацнувших зубов кровавую слюну. К бесчестному неравенству в бою я уже привык за годы войны с бруттами – один тощий, высохший до скелета старик-маг мог положить с десяток наших добрых воинов. И если пятеро этих нелюдей были колдунами, шансов на победу я не имел никаких.

Великий Дух, впрочем, смилостивился надо мной: рыжеволосый отвлёкся на моих спутников, и я вновь рванул вперёд. В тяжёлых доспехах поспеть за легко вооружёнными альдами оказалось трудно – всё же отвык я от настоящего боя. Но и воинскую науку не забыл: едва ощутив дуновение ветра, какое только от движения случается, я провернул двуручник острием назад, всаживая клинок в подставившегося врага.

Яростный крик на альдском стал мне наградой; выдернув меч, мгновенно описал короткую дугу в воздухе, разрубая плоть вместе с доспехом. Захрипев, альд кулем повалился на обледеневшие камни, а я развернулся, встречая два клинка сразу. Не беспокойство – злую, тёмную радость испытывал я, глядя в серые лица подбиравшихся ко мне нелюдей. Потому что колдовской огонь заметил в глазах лишь одного из них, да и тот угасал стремительно, словно неопытный маг терял силу с каждым вдохом. Без своих заклинаний – кто они против меня? Зря вступили в ближний бой, ох, как зря! Церемониться с вами не стану…

Первым я атаковал мага – тот, хотя и ослаб, а всё же являлся угрозой посерьёзней, чем его крепкий собрат. Альд запоздало вскинул растопыренные пальцы, выкрикивая заклинание – но полыхнувшая мне в лицо огненная струя не остановила обрушившийся на него двуручник.

Колдун вскрикнул почти жалобно, когда посеребренный клинок разрубил плотную кожу лёгкого доспеха, соскользнув с плеча на шею. Выпад оказался неудачным – убить альда сразу не получилось; теперь враг бился в мучительной агонии, клацая зубами от животной боли. Глядя в искажённое мукой безобразное лицо, хотел добить – но второй мой противник сделать этого не дал, отвлёк от беззвучно страдающего собрата, достал меня колючим ударом узкого клинка.

Ответить ему я не успел: в меня влетело чьё-то безвольное тело, отвлекло от коварного врага. Последнему этого хватило: он сделал быстрый выпад, выбрав единственно удачный момент. Я провернулся боком, а потому меч вошёл глубоко в подреберье, между пластинами добрых стальных лат, прочертив под доспехом длинную полосу от лопатки до пояса. Сдавленно зарычав от давно забытой боли, резко развернулся, выбивая клинок из чужой руки, и выдернул меч из собственного бока, отбрасывая в сторону.

Альд сбежать не успел. Верный двуручник достал врага так же, как страдавшего в предсмертной агонии колдуна, разрубив кожаную кирасу у самой шеи. Этому повезло больше: острие рассекло жилы и сосуды, смерть его наступила тотчас.

Лишь тут я обернулся, охватывая быстрым взглядом поле битвы.

Плоская равнина с целительным источником теперь обезобразилась до неузнаваемости: опаленные камни, почерневшие скалы, залитый кровью снег, треснувший лёд. И почти у самого обрыва – Люсьен со своим нелепым посохом, жемчужина на котором потемнела до черноты, так же, как и лицо молодого мага. По искажённому лицу катились крупные капли пота, но помощь колдуну не требовалась: его противник-альд стоял на коленях, рыча и силясь выговорить хоть слово смертоносных заклинаний – и уже не мог.