Милана Усманова: Развод. Анатомия предательства

Глава 1. Трещина

Ритмичное пиканье кардиомонитора врезалось в моё сознание, пока я пыталась сфокусировать взгляд на экране компьютера. Тридцать шестой час дежурства. Мои пальцы скользили по клавиатуре, заполняя электронную карту последнего пациента. Бесконечные строчки уже сливались перед глазами в одну сплошную широкую, серую полосу. Два инфаркта за сутки. Одна клиническая смерть. Пять консультаций из приемного. Небесная канцелярия будто решила свести статистику к идеальному среднему по отделению, и в результате вместо размеренного дежурства получилось цунами.

– Доктор Громова, пациент в третьей палате снова просит обезболивающее, – голос Лены, нашей медсестры, выдернул меня из полудрёмы.

Я взглянула на часы – 08:17. Сорок три минуты до конца смены. Сорок три бесконечные минуты. Желудок сжался в спазме, к горлу подкатила тошнота. За сутки я успела выпить только один стаканчик больничного кофе, больше похожего на тёплую воду с привкусом старых тапочек, и съесть половину засохшего бутерброда с сомнительной колбасой.

– Сейчас подойду, – кивнула я, сохраняя отчёт и с трудом поднимаясь из-за стола. – Как там новенький в пятой? Жив ещё?

– Стабилен. Жалуется на боли за грудиной при движении, но ЭКГ без отрицательной динамики, – Лена устало прислонилась к дверному косяку.

Я направилась в палаты. Сначала третья, потом проверить пятую, и только после этого можно завершить писанину и сдавать дежурство Виталию Павловичу. Перед глазами плавали чёрные точки, но я шла по коридору с прямой спиной. "Доктор всегда должен выглядеть спокойным" – одно из первых правил, которое вдолбили в нас ещё в интернатуре.

В третьей палате лежал семидесятилетний Степан Аркадьевич, поступивший вчера с инфарктом задней стенки. Стандартное введение тромболитиков прошло успешно, но болевой синдром был ярко выражен.

– Степан Аркадьевич, как себя чувствуете? – спросила я, подходя к его кровати.

– Дочка, умираю, – простонал он, сжимая уголок одеяла пожелтевшими от никотина пальцами. – Сердце жжёт и давит, как будто трактор на груди.

Я проверила его ЭКГ на мониторе – без отрицательной динамики, но естественно, что болит. Инфаркт не зря называют маленькой смертью.

– Сейчас станет легче, – сказала я, делая отметку в карте и кивая Лене, чтобы вводила назначенный анальгетик. – На шкале от одного до десяти, насколько сильная боль?

– Все десять, дочка. Как тебя зовут-то? А то кричу "доктор", а толком и не знаю.

– Мария Андреевна, – улыбнулась я, автоматически поправляя капельницу.

– У моего сына жена тоже Мария, – его глаза чуть прояснились, когда лекарство начало действовать. – Хорошая девка, работящая. Не то что эти современные…

Я кивала, слушая его вполуха, пока проверяла давление и пульс. Всегда удивлялась, как быстро пациенты, особенно пожилые, начинают воспринимать тебя почти как родственника. Наверное, в этом есть что-то глубоко архаичное – доверять свою жизнь другому человеку и в благодарность пытаться установить с ним связь.

– …а муж-то твой где работает? – вдруг услышала я окончание фразы.

– Дизайнер интерьеров, своя мастерская, – ответила я автоматически.

– О, начальник значит! – оживился Степан Аркадьевич. – Повезло тебе, дочка. Хотя такой красивой грех не повезти.

Я улыбнулась, не разрушая его иллюзий. Если бы он знал, сколько раз я подрабатывала на двух, а то и трёх работах, чтобы Валентин мог развивать свой бизнес. Сколько ночных дежурств взяла, чтобы оплатить первый и последний взнос за аренду его мастерской. Сколько подарков от меня заказчики Валентина получили, чтобы появились первые положительные отзывы. Моя зарплата кардиолога долгое время была единственным стабильным источником дохода в семье.

Но сейчас всё изменилось. Мастерская Валентина процветала, а наша семья наконец-то позволила себе приобрести подержанную "Тойоту" для меня и поменять старый диван в гостиной на новый, удобный.

– Вы правы, мне повезло, – сказала я вслух. – Через час медсестра снова проверит ваше состояние. Если боль усилится, сразу жмите кнопку вызова.

Новенький в пятой тоже был стабилен. Молодой парень, двадцать восемь лет, с подозрением на миокардит после гриппа. Симптоматика классическая: лихорадка, слабость, боли в груди. Сказал, что ему уже легче, но я всё равно отправила его анализы на дополнительную проверку. Слишком много случаев дилатационной кардиомиопатии после, казалось бы, безобидных вирусных инфекций.

К тому моменту, как я закончила с пациентами и документацией, было уже 09:03, и Виталий Павлович нетерпеливо ждал в ординаторской.

– Громова, ты опять засиделась, – проворчал он, принимая у меня папки с историями болезней.

– Прости, Виталий, – вздохнула я. – Степан Аркадьевич из третьей снова жаловался на боли.

– Всё с ним ясно, обычное постинфарктное состояние. Дуй домой, на тебе лица нет.

Я кивнула, почувствовав, как усталость наваливается всей тяжестью. Тридцать шесть часов без нормального сна и еды. В мои тридцать три ещё можно было такое выдержать, но восстановление занимало всё больше времени.

Мысли о доме обрушились на меня, когда я вышла за пределы больничного комплекса. Надо забрать лекарства для бабушки Вали из аптеки – назначенные лечащим врачом аблетки закончились два дня назад, а она сама не дойдёт с её больными ногами. Нужно купить молоко и хлеб. Егор, наверное, уже в школе. Валя обещал отвезти его, несмотря на утреннюю встречу с заказчиком. И ещё позвонить в ЖЭК насчёт протечки в ванной – вчера муж снова жаловался, что не успевает решить все бытовые вопросы.

Серая "Тойота" послушно мигнула фарами, отзываясь на нажатие кнопки брелока. Как хорошо, что Валентин настоял на покупке второй машины – пусть подержанной, но своей. В те времена я сопротивлялась, говорила, что кредит на его мастерскую важнее, общественный транспорт ходит нормально, а такси уж точно дешевле, чем обслуживание автомобиля. Сейчас, глядя на серое ноябрьское небо, я была невероятно благодарна мужу за предусмотрительность.

Сумка с вещами полетела на пассажирское сиденье. Я включила обогрев и закрыла глаза, глубоко вдыхая. Пять минут – я позволю себе пять минут тишины перед тем, как вернуться в реальность. Пять минут покоя.

Воспоминания из студенческих времен накатили неожиданно: первый курс медицинского, комната в общежитии, которую я делила с тремя другими девчонками, столовая с вечным запахом подгоревшего масла, бесконечные вечера за анатомическим атласом, первые трупы в секционном зале, когда половина группы падала в обморок. А потом – первая встреча с Валей в том кафе на Невском. Его уверенность, его чертежи и эскизы будущей мастерской, его мечты о собственном деле – всё это казалось таким правильным, настоящим, заслуживающим поддержки.

Я открыла глаза. Пять минут истекли.

Выезжая с больничной парковки на проспект, я поймала себя на мысли, что через два дня у нас с Валентином годовщина – десять лет со дня знакомства. Неожиданно для себя я улыбнулась. Может быть, стоит организовать что-нибудь особенное? Забронировать столик в ресторане? Или лучше отвезти Егора к бабушке и устроить романтический вечер дома?

Пробок почти не было. Утренний час пик уже схлынул, и я добралась до дома за двадцать минут вместо обычных сорока пяти. Уже предвкушала горячий душ, чашку чая и три часа блаженного сна перед тем, как нужно будет ехать за сыном.

Машина Вали всё ещё стояла на парковке перед домом – кажется, он всё-таки задержался и не успел отвезти сына в школу вовремя. Я вздохнула – снова придётся объясняться с классной руководительницей по поводу опозданий.

Я припарковалась в нескольких метрах от его чёрного "Фольксвагена". Странно, что он до сих пор здесь. Возможно, встреча с заказчиком отменилась?

И тут я увидела их. Валентин стоял у детской площадки напротив нашего дома, рядом с незнакомой женщиной и ребёнком лет шести-семи. Женщина что-то оживлённо рассказывала, постоянно касаясь его руки, а Валентин смеялся – так искренне, как давно не смеялся дома. Потом он посмотрел на часы, обнял женщину и легко поцеловал её в щёку. Совсем не так, как целуют коллег или случайных знакомых. Так целуют тех, с кем комфортно и спокойно. Тех, с кем хорошо.

Я застыла за рулём, не в силах отвести взгляд. Сердце колотилось где-то в горле, а перед глазами всё поплыло. «Это просто усталость, – подумала я. – Это какая-нибудь клиентка, бывают же дружеские отношения с заказчиками».

Но что-то внутри меня, какой-то древний инстинкт самосохранения, уже знал правду. Я почувствовала, как ладони стали липкими от пота.

Тем временем муж сел в свою машину и уехал, а женщина с ребёнком направилась… к нашему дому. К соседнему подъезду. Она жила здесь, совсем рядом. В нескольких десятках метров от нашей квартиры.

Это было последней каплей. Не помню, как я завела машину и выехала на дорогу. Не помню, как доехала до ближайшего супермаркета и припарковалась. Помню только, как сидела, вцепившись в руль, и пыталась дышать. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Как учили на курсах неотложной помощи. Как я сама учила своих пациентов с панической атакой.

Телефон завибрировал в сумке. Я достала его механическими движениями. Сообщение от Валентина: "Отвёз Егора в школу. Задержусь на работе до вечера, встреча с важным клиентом. Люблю, целую."

Ложь. Такая обыденная, привычная ложь.

Глубоко внутри зародилась тупая боль, словно кто-то медленно проворачивал нож между рёбрами. Я – кардиолог, я точно знаю: сердце не может физически разбиться. Но в тот момент мне казалось, что моё разлетелось на тысячи осколков и каждый осколок впивался в лёгкие, мешая дышать.

Я сидела так, наверное, целый час. А потом словно что-то щёлкнуло внутри. Холодная ясность затопила сознание. Я достала телефон и набрала сообщение: "Нам нужно поговорить. Сегодня вечером. Это важно."

Его ответ пришёл через несколько минут: "Что-то случилось?"

"Да, – написала я. – Случилось."

Я завела машину и поехала домой. Душ. Чай. Сон. А потом… потом будет разговор, который изменит всю мою жизнь.

Глава 2. В глаза и вслух

Я проснулась от звука захлопнувшейся входной двери. Часы показывали 18:30 – проспала почти шесть часов вместо запланированных трёх. Голова была тяжелой, будто наполненной свинцом, а во рту пересохло.

– Маша? – голос Валентина раздался из прихожей. – Ты дома?

Отвечать не хотелось. Хотелось натянуть одеяло на голову и проспать ещё сутки, а лучше – неделю. Проснуться и обнаружить, что всё это было лишь дурным сном. Что нет никакой женщины из соседнего подъезда. Что мой муж, с которым мы прожили девять лет, не целует украдкой другую, пока я спасаю чьи-то жизни на бесконечном дежурстве.

– Маша? – его шаги приближались к спальне.

Я села на кровати и включила ночник. Странное оцепенение охватило меня. Я чувствовала себя актрисой в пьесе, где все уже знают финал, кроме главной героини. Может быть, соседи давно всё видели и обсуждали? Может, кто-то из общих знакомых уже шептался за моей спиной? От этих мыслей к горлу подкатила тошнота.

Дверь открылась, и Валентин вошёл в спальню. Мой муж. Отец моего ребёнка. Человек, с которым я планировала состариться. Он выглядел уставшим – морщинки вокруг глаз, которые я всегда находила такими обаятельными, сейчас казались глубже обычного. Он держал в руках коробку конфет – мои любимые трюфели из кондитерской на углу.

– Привет, – он улыбнулся неуверенно. – Я получил твоё сообщение. Что случилось?

Я смотрела на него и не узнавала. Знакомое до последней чёрточки лицо вдруг стало лицом незнакомца. Человека, способного на предательство. На двойную жизнь. На ложь.

– Я видела тебя сегодня утром, – сказала я спокойно. – У детской площадки. С женщиной и ребёнком.

Его улыбка дрогнула, но не исчезла. Вместо этого она стала какой-то механической, застывшей.