Тучное и, кажется, поскрипывающее тело прислонилось к воротам, а большое желеобразное лицо расплылось в улыбке:

– Не волнуйтесь, миссис Беднелл. Лотти и Кези могут выпить чаю с моими детьми в детской комнате, а потом я пдовожу их к телеге.

Бабушка задумалась.

– Да, возможно, так будет лучше всего. Мы вам очень признательны, миссис Джозефс. Дети, поблагодарите миссис.

Два покорных голоса прощебетали:

– Спасибо, миссис Сэмюэл Джозефс.

– И будьте послушными девочками, и… подойдите ближе. – Дети приблизились. – Не забудьте сообщить миссис Сэмюэл Джозефс, когда захотите…

– Не забудем, бабуля.

– Не беспокойтесь, миссис Беднелл.

Неожиданно Кези выпустила руку Лотти и бросилась к коляске.

– Я хочу еще раз поцеловать бабулю на прощанье.

Но было слишком поздно. Коляска катилась по дороге, Изабеллу распирало от гордости, ведь она смотрела на мир сверху вниз, Линда Бернелл пребывала в отчаянии, а бабушка с заинтересованным видом копалась в вещичках, которые в последний момент бросила в свой черный шелковый ридикюль: она искала что-нибудь для дочери. Коляска исчезла в лучах солнца, взметнув золотистые песчинки пыли над холмом. Кези прикусила губу, а Лотти, предусмотрительно отыскав свой носовой платок, завыла:

– Мама! Бабуля!

Миссис Сэмюэл Джозефс накрыла ее, словно просторная теплая чайная баба небольшой чайничек.

– Все ходошо, моя милая! Нужно быть сильной. Ты можешь пойти поигдать в детской.

Она обняла плачущую Лотти и увела ее с собой. Кези последовала за ними, скривившись при виде юбки миссис Сэмюэл Джозефс, которая, как обычно, была не до конца завязана, и из нее свисали два длинных розовых корсетных шнурка…

Всхлипывания Лотти утихли, пока она поднималась по лестнице. Тем не менее, когда она появилась в дверях детской с распухшим носом-пуговкой и мокрыми глазами, ее вид доставил большое удовольствие детям миссис Сэмюэл Джозефс. Они сидели на двух скамейках за длинным столом, покрытым клеенкой и уставленным огромными мисками с хлебом и мясным жиром и двумя коричневыми кружками, из которых исходил слабый пар.

– Привет! Ты ревела!

– Ничего себе! Твои глаза так распухли!

– И нос такой смешной.

– Ты вся в красных пятнах!

Лотти пользовалась популярностью. Почувствовав это, она надулась от гордости, губы сложились в скромную улыбку.

– Голубушка, садись дядом с Зэди, – сказала миссис Сэмюэл Джозефс, – а ты, Кези, – на дгугом кдаю, дядом с Моузом.

Моуз ухмыльнулся и ущипнул ее, пока она занимала свое место, Кези же сделала вид, будто ничего не произошло. Она ненавидела мальчишек.

– Что ты будешь? – спросил Стэнли с вежливой улыбкой, наклонившись к ней через стол. – С чего бы ты хотела начать – клубника со сливками или хлеб с жиром?

– Клубнику со сливками, пожалуйста, – ответила она.

– Ха-ха-ха! – Дети от восторга заколотили ложками по столу. Какой отличный розыгрыш! И она попалась! Как отлично он обдурил ее! Молодчина, Стэн!

– Ма! Она думала, что я серьезно ей предлагаю!

Даже миссис Сэмюэл Джозефс, разливая молоко с водой, не смогла сдержать улыбку.

– Не надо ддазнить девочек в их последний день, – произнесла она, тяжело дыша.

Кези откусила большой ломоть хлеба с жиром и положила его в тарелку. С откушенным краем ломоть напоминал небольшие симпатичные ворота. Уф! Ей было не до этого. По ее щеке скатилась слеза, хотя она не плакала. Она не могла себе позволить расплакаться перед этими ужасными Сэмюэл Джозефсами. Кези сидела, низко наклонив голову, и, когда слезы медленно ползли вниз, аккуратно ловила их кончиком языка и проглатывала, чтобы никто не успел заметить.

II

После чая Кези побрела обратно в свой дом. Медленно поднявшись по лестнице черного хода, она прошла в кухню через буфетную. Здесь не осталось ничего, кроме куска хозяйственного мыла в одном углу подоконника и фланелевой тряпки, испачканной синькой, в другом. Печка была завалена мусором. Кези порылась в нем кочергой, но не нашла ничего, кроме склянки с волосами^[5], с нарисованным на ней сердечком. Склянка принадлежала молодой служанке. Оставив ее, Кези продолжила путь по узкому коридору в гостиную. Венецианские жалюзи были опущены, но неплотно. Сквозь них пробивались длинные пучки солнечных лучей, и волнистая тень кустарника, растущего за окном, плясала на этих золотых полосах. Она то замирала, то снова начинала трепетать и вот уже почти добралась до ее ног. Зум! Зум! Синяя муха билась о потолок; к гвоздям, на которых раньше держались ковры, прилипли клочки красного ворса.

В каждом углу окна в столовой красовались квадраты из цветного стекла. Один голубой, другой – желтый. Кези наклонилась, чтобы еще раз полюбоваться на голубую лужайку с голубыми каллами у ворот, а затем перевела взгляд на желтую лужайку с желтыми каллами и желтой оградой. Пока она любовалась, во двор вышла Лотти – она напоминала китаянку – и принялась вытирать пыль со столов и стульев уголком своего передника. Неужели это и вправду Лотти? Кези пребывала в неуверенности до тех пор, пока не посмотрела сквозь обычное стекло.

Наверху, в родительской комнате, она нашла коробочку для пилюль, черную и блестящую снаружи и красную внутри, где лежал клочок ваты.

Подойдет для птичьего яйца, решила она.

В комнате служанки из одной щели в полу торчала пуговица, а из другой – несколько бусин и длинная игла. Кези знала, что в спальне бабушки ничего не найти, потому что лично присутствовала при ее сборах. Она подошла к окну и прижала ладони к стеклу.

Кези нравилось стоять так перед окном. Нравилось ощущать холодный блеск стекла на своих горячих ладонях и наблюдать за забавными белыми пятнышками, которые появлялись на пальцах, если сильно прижать их к стеклу. Пока она так стояла, день угас и наступила темнота. Вместе с темнотой подкрался ветер, завывая и посапывая. Окна пустого дома дребезжали, стены и пол скрипели, кусок расшатанного железа отчаянно колотил по крыше. Кези вдруг застыла, широко раскрыв глаза и крепко сжав колени. Ее охватил страх и захотелось позвать Лотти – нестись вниз по лестнице прочь из дома и кричать! Что-то было у нее за спиной, оно поджидало у двери, за лестницей, у последней ступеньки, пряталось в коридоре, готовое в любой момент выскочить через черный ход. Но у двери черного хода стояла Лотти.

– Кези! – радостно позвала она. – Извозчик приехал. Всё уже погрузили на телегу, и лошадей аж целых три. Миссис Сэмюэл Джозефс дала нам огромную шаль и велела застегнуть пальто. Из-за своей астмы она не пойдет нас провожать.

У Лотти был очень важный вид.

– Ну что, поехали, ребятня, – позвал извозчик. Он подхватил их своими большими руками, и они оказались в телеге. Лотти уложила шаль «насколько можно красиво», а извозчик подоткнул им под ноги старый плед.

– Поехали. Трогай!

Должно быть, это были молодые лошадки. Извозчик проверил веревки, удерживающие багаж, снял тормозную цепь с колеса, со свистом вскочил и оказался рядом с девочками.

– Держись поближе ко мне, – сказала Лотти, – иначе ты стягиваешь с меня шаль, Кези.

Но той хотелось быть поближе к извозчику. Он возвышался перед ней словно гигант, и от него пахло орехами и деревянными ящиками.

III

Девочкам еще не доводилось бывать на улице в столь поздний час. Все выглядело иначе: крашеные деревянные дома были гораздо меньше, а сады, наоборот, гораздо больше, к тому же они казались заброшенными. По всему небу были рассыпаны яркие звезды, а над гаванью висела луна, золотившая волны. С Карантинного острова^[6] светил маяк, на старых угольных баржах мерцали зеленые огоньки.

– А вот и «пиктон»^[7] возвращается, – сказал извозчик, указывая на небольшое судно, обильно увешанное яркими бусами.

Но стоило им добраться до вершины холма и начать спускаться по другой стороне, как гавань скрылась из виду и, хотя они все еще находились в городе, местность казалась совершенно незнакомой. Мимо с грохотом ползли другие повозки. Все знали их извозчика.

– Здоро́во, Фред!

– Здоро́во! – кричал он в ответ.

Кези нравилось слушать его. Всякий раз, когда на горизонте мелькала повозка, она поднимала голову и ждала, пока до ее слуха донесется его голос. Этот извозчик был их старым другом, они с бабушкой часто ходили к нему за виноградом. Он жил один в лачуге, у стены которой устроил теплицу, сплошь увитую виноградной лозой. Фред брал у них коричневую корзинку, укладывал на дно несколько крупных листьев, а потом нащупывал на поясе маленький ножик с изогнутой ручкой, тянулся, срывал большую синюю гроздь и укладывал ее на листья так бережно, что Кези задерживала дыхание, наблюдая за ним. Он был очень крупным мужчиной. В коричневых вельветовых штанах и с длинной каштановой бородой. Но он никогда не носил воротничка, даже по воскресеньям. Его шея полыхала ярко-красным загаром.

– Где мы сейчас? – каждые несколько минут спрашивал кто-нибудь из детей.

– Это Хок-Стрит или Шарлот-Кресент.

– Ну конечно. – Лотти навострила уши, услышав это название; ей всегда казалось, что Шарлот-Кресент^[8] принадлежит ей одной. Очень немногим доводилось иметь улицы, носящие их имена.

– Смотри, Кези, вон Шарлот-Кресент. Тебе не кажется, что-то изменилось?

Теперь все знакомое осталось позади. Большая телега неслась в неведомое место, по новым дорогам с высокими глинистыми берегами по обе стороны, вверх по крутым холмам, вниз в заросшие долины, через широкие мелководные реки. Все дальше и дальше. Лотти мотнула головой, поникла, наполовину сползла на колени Кези и лежала там. Но Кези не могла полностью открыть глаза: дул ветер, ее пронизывала дрожь, обжигало щеки и уши.

– Могут ли звезды разлететься в разные стороны? – спросила она.

– Никто этого не заметит, – ответил извозчик.

– Рядом с нами будут жить наши дядя и тетя, – сказала Кези. – У них двое детей: старшего зовут Пип, а младшего – Рэгс. У него есть барашек. Ему приходится кормить его из «намалированного» чайника, с перчаткой на носике. Он обещал нам показать. А в чем разница между бараном и овцой?

– У барана есть рога, и он может погнаться за тобой.

Кези призадумалась.

– Я не то чтобы ужасно хочу посмотреть на него, – сказала она. – Не переношу зверей, которые могут броситься на кого-то, вроде собак и попугаев. Мне часто снится, что животные несутся на меня – однажды это был даже верблюд, – и пока они несутся, их головы становятся огромных размеров.

Извозчик ничего не ответил, хотя Кези сверлила его взглядом. Тогда она потянулась пальцем к его рукаву – он показался шершавым – и спросила:

– Мы скоро?

– Уже рядом, – ответил он. – Утомились?

– Я ни капельки не хочу спать, – сказала Кези. – Но мои глаза так забавно щурятся.

Она протяжно вздохнула и закрыла глаза, чтобы они не щурились… Когда она снова открыла их, телега уже с грохотом катилась по дорожке, которая, словно хлыст, прорезала сад и неожиданно запетляла по зеленому островку, за которым находился дом, незаметный, пока близко не подъедешь. Вытянутый и невысокий, с верандой, украшенной колоннами, и балконом по всему периметру. Его мягкая белая громада, как спящий зверь, растянулась в зеленом саду. То в одном, то в другом окне загорался свет. Кто-то бродил по пустынным комнатам с лампой. В нижнем окне мерцал огонь камина. Казалось, что странное прекрасное волнение струится из дома, расходясь мелкой рябью.

– Где мы? – спросила Лотти, приподнявшись. Ее шапочка сбилась набекрень, а на щеке виднелся отпечаток якорной пуговицы, к которой она прижималась во сне. Извозчик осторожно приподнял ее, поправил шапочку, одернул одежду. Она стояла, моргая, на самой нижней ступеньке веранды и смотрела на Кези, которая, казалось, летела к ней по воздуху.