Только сегодня она получила очередной выговор от начальства за слишком медленно продвигающееся расследование – и вдруг Двигунов с такой новостью. Подозреваемые, которых они так тщательно вычисляли и разрабатывали почти полгода, неожиданно где-то мелькнули, и, возможно, их даже удастся задержать. Да что там – удастся, их просто необходимо задержать.

– Я еду, – коротко сказала Полина и, сбросив звонок, тут же перезвонила мужу: – Лёва, извини…

Но тот перебил:

– Я понял. Ты надолго?

– Не знаю, – честно призналась Полина, садясь за руль. – Двигунов туманно сообщил, что известно место, где могут быть подозреваемые, в общем, как пойдет…

– Я понял, – еще раз повторил Лев. – Я за Иваном и домой, Инка сама приедет. Не волнуйся, делай, что должна.

Бросая телефон на сиденье, Полина почувствовала, как защипало в носу – в очередной раз, когда работа отрывала ее от каких-то мирных, домашних дел, муж спокойно брал все на себя, не высказывая никаких претензий, и она ощущала острое чувство благодарности за понимание и поддержку. Так было всегда – Лев совершенно естественно принимал ее работу и связанные с этим трудности в жизни, он не считал возможным поставить жене ультиматум и заставить выбрать между семьей и карьерой.

– Я не понимаю, почему именно ты должна выбирать – дом или работа? – всякий раз говорил он, если Полина заводила разговор на эту тему. – Мы оба получили образование, оба нашли ту работу, которую хотели. Но почему именно ты должна отодвинуть все это на второй план ради семьи? Почему это не могу быть я? Только потому, что «у людей так не принято»? Нам с тобой эти люди чужие, да и близким я не позволю критиковать мой образ жизни. Кстати, мне даже удобнее – моя работа позволяет делать ее из дома. Так что прекрати терзаться и работай спокойно. Эти дети и мои тоже, если помнишь.

Полина прокручивала его слова в голове и приходила к выводу, что муж прав, хоть его взгляд на семейную жизнь и распределение в ней обязанностей очень отличается, например, от взглядов мужа ее сестры-двойняшки Виталины. Нет, Степан Витку любил, много помогал, но основные заботы о семье, доме и детях лежали все-таки на Виталине. Она ухитрялась еще и Льву помогать в то время, когда Ваня был совсем маленьким, а Полина вышла на работу.

Но сейчас ей необходимо было выбросить из головы все, что не касалось расследуемого дела, и сосредоточиться на мелочах, из которых нужно будет делать какие-то выводы. Потому что ничего, кроме этих самых мелочей, в деле дальнобойщиков не было. Шесть случаев нападения, одиннадцать трупов и один уцелевший, но в коме – и страшные истории, распространявшиеся в городе и окрестностях с космической скоростью. Но при этом совершенно никаких зацепок, никаких версий и подозреваемых, кроме лысого мужчины со шрамом на левом виске и молодой девушки. Даже словесного портрета составить не получилось.

Полина понимала, что дело вот-вот зависнет, а если убийства не закончатся, ей лично точно не поздоровится, начальник уже намекнул сегодня. Но собственные грядущие неприятности заботили ее мало, волновало то, что могут появиться новые убитые.

В здание комитета она буквально вбежала, заметив в холле чуть ссутуленную мужскую фигуру в коричневой мешковатой куртке – это Двигунов только что миновал турникет. На ходу показав дежурному удостоверение, Полина догнала оперативника:

– Вадим Григорьевич!

Он развернулся:

– Быстро вы. Я думал, придется ждать.

– Я была не очень далеко. У сына день рождения, выбирали место…

– Ну, извините, что оторвал.

– Да не в этом дело, – с досадой отмахнулась она, отмыкая кабинет. – Рассказывайте лучше, что случилось.

Двигунов уселся за стол, вынул блокнот, открыл и, проведя по сгибу кулаком, пробормотал:

– Было бы хорошо, если бы это оказалось то, что нам надо.

– То есть? – Полина успела снять пальто и убрать его в шкаф и теперь пыталась стянуть с шеи длинный шелковый шарф, зацепившийся сзади за застежку цепочки. – Черт…

– Давайте помогу. – Двигунов поднялся и, обойдя Полину, отцепил ткань шарфа.

– Спасибо. Так что вы имели в виду?

– Помните, ориентировки рассылали по всем придорожным кафе, базам отдыха и мини-отелям, которые расположены по трассе Хмелевск – Осинск?

Полина только скривилась – какие там ориентировки… «Бритый наголо широкоплечий мужчина, возраст 30–40 лет, на левом виске шрам». Очень призрачная надежда на то, что кто-то обратит внимание, да и надень подозреваемый шапку или бейсболку – и все.

– А вот лицо вы такое зря сделали, – заметил капитан. – С базы отдыха «Озеро Синее» позвонила администратор. Сегодня в два часа к ним на пять дней заселилась компания, в которой как раз и обнаружился мужчина со шрамом на виске. Я отправил туда Лисина, пусть покрутится денек-другой, пока мы соберемся и бумажки получим нужные.

– А если это совершенно не те, кто нам нужен?

– Я ведь сказал – Лисин там, он опер хороший, посмотрит-послушает. Последнее нападение было неделю назад, значит, они пока не планируют новую операцию, деньги есть. Скорее всего, заехали отдохнуть, расслабиться.

– Если это они, – упрямо давила Полина, понимая, чем обернется для нее обыск на базе отдыха в случае, если они с Двигуновым ошибутся и компания окажется просто обычными отдыхающими.

– Ждем звонка от Захара.

Захар Лисин перевелся в отдел Двигунова полгода назад откуда-то из Осинска, был неразговорчив, ни с кем близко не сходился, зато почти сразу показал себя хорошим профессионалом. Полине нравилось работать с ним, Захар умел подмечать такие мелочи, которые сразу не бросались в глаза, а на них иной раз строилось все дело.

– Хорошо, ждем, – вздохнула она. – Но что-то мне подсказывает…

– Ой, бросьте, Полина Дмитриевна, – отмахнулся Двигунов. – Почему вам всегда нужно сомневаться?

– Да потому, что в сомнениях истина и рождается, – пошутила Полина. – И потом – лучше всегда быть готовой к тому, что план не сработал, и иметь запасной.

– А я почти уверен, что ваш запасной план, которого, кстати, наверняка еще нет, не понадобится в этот раз.

– Хорошо бы… хорошо бы… – пробормотала Каргополова, не совсем согласная со словами оперативника.

Анфиса

Сколько себя помнила, Анфиса была старшей. Старшей сестрой, старостой класса, потом старостой сперва группы, а затем курса в институте. И это влекло за собой определенные обязательства, которые порой приносили больше проблем, чем пользы.

«Анфиса у нас гиперответственная, – любил пошутить отец. – Если ее попросить что-то сделать, она всегда сделает чуть больше, чем нужно».

На самом деле она просто стремилась сделать жизнь других людей удобнее – в меру своих сил.

Родители работали – папа преподавал психиатрию в медицинском институте, мама заведовала отделением в одной из психиатрических клиник, люди они были очень занятые, и все заботы о младшей сестре автоматически ложились на Анфису. Восьмилетняя разница в возрасте дочерей позволяла Тамаре Андреевне не беспокоиться о том, накормлена ли младшая, забрали ли ее из детского сада, а позже – из школы.

Анфиса успевала все – отлично учиться, участвовать во всех классных мероприятиях, присматривать за Олесей, содержать в чистоте большую квартиру и даже готовить ужины на всю семью. Кроме того, она очень любила читать, хотя на это хобби почти не оставалось времени. Но Анфиса выкручивалась – читала по ночам, зачастую жертвуя сном ради интересной истории.

Второй ее страстью было фигурное катание – не просмотр соревнований по телевизору, а возможность скользить по льду катка самостоятельно. Кататься она научилась лет в пять, сама, на хоккейной коробке за домом. Но даже в любительскую секцию ее не взяли – ростом и комплекцией Анфиса пошла в родню отца, где все женщины были крупные, видные, и в пять лет она запросто сходила за восьмилетку. На просмотре тренер только головой покачала и, отведя Тамару Андреевну в сторону, долго что-то объясняла, а Анфиса, внимательно следившая за выражением лица матери, четко поняла, что ее не возьмут.

– … да, она катается, а не стоит на коньках, как большинство, но вы ведь понимаете – генетика… ее не обманешь. Ваша девочка просто не пройдет по параметрам, ей никогда не выиграть даже любительского турнира с такими данными, – услышала Анфиса и, вместо того чтобы разрыдаться, что было бы нормально для ребенка ее возраста, подошла и взяла мать за руку:

– Пойдем, мама. Я уже не хочу быть фигуристкой.

Тамара Андреевна обескураженно последовала за дочерью к выходу и все ждала, когда же Анфиса заплачет. Но – нет. Уже в пять лет Анфиса Жихарева приучила себя не показывать эмоций никому, а уж публично размазывать по лицу слезы считала делом постыдным.

…Ночью, проснувшись от жажды, она пошла в кухню и, пробегая на цыпочках мимо спальни родителей, вдруг услышала, как мама говорит папе:

– Лёня, я до сих пор не могу отделаться от этого чувства. Меня словно не пятилетний ребенок за руку взял, а умудренная жизнью тетка… Это было так страшно… она ведь совершенно по-взрослому отреагировала, да что там… не каждый взрослый бы так смог. Она же так хотела быть фигуристкой – и вдруг…

– Томочка, у нашей дочери иначе работает мозг. Она умеет здраво оценивать свои шансы – что в этом плохого? Ну, была мечта, но она разбилась под влиянием обстоятельств непреодолимой силы, понимаешь? Анфиса никогда не будет хрупкой и воздушной, и, к счастью, ее это пока не беспокоит. Главное – не взрастить в ней комплексов по поводу внешности.

Вернувшись в свою комнату и совершенно забыв о мучившей жажде, Анфиса забралась под одеяло и принялась обдумывать то, что услышала. Придя к совершенно недетскому выводу о том, что есть вещи, не поддающиеся ее контролю, такие, как, например, рост или ширина плеч, она впоследствии сумела избежать подростковых комплексов и сопровождающих это неприятностей в виде расстройств питания, нарушений психики и тому подобного. Собственная внешность не была для Анфисы «не такой» – она научилась принимать и любить себя, попутно выставив на первый план достоинства, за которые ее любили и ценили. И отбоя от поклонников у нее не было никогда.

Институт она тоже выбрала такой, чтобы не разочаровать родителей – подала документы в медицинский и без проблем выдержала приличный конкурс. Отец, кстати, сразу сказал, что даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь – у него был принцип никогда не протаскивать своих и «блатных». Но по поводу поступления дочери ему можно было вообще не переживать, Анфиса училась прекрасно, окончила школу с медалью, имела максимальные баллы, потому, конечно, поступила.

Праздника по этому поводу в семье не было – все прошло так, как должно, словно никто не допускал даже мысли о том, что Анфиса может провалиться. Это был единственный раз, когда Анфиса испытала что-то похожее на укол обиды – ей вдруг очень захотелось родительского внимания и хотя бы минимальной похвалы. Однако, взяв себя в руки и трезво все оценив, она пришла к выводу, что все правильно – не произошло ничего незаурядного, она сделала то, что была должна, так что и хвалить ее не за что. Людей ведь не хвалят каждый раз за хорошо сделанную работу, делать которую они априори обязаны хорошо.

Объяснив это себе, Анфиса больше не ждала одобрения от родителей, а потому и не разочаровывалась всякий раз, когда ее достижения проходили в семье незамеченными. Она окончила институт с красным дипломом, ее пригласили на работу в три престижные клиники, и ей оставалось только выбрать ту, что даст больше перспектив. Довольно скоро она написала и защитила кандидатскую диссертацию по сложной и спорной теме, и вот тут отец, возглавлявший кафедру в институте, пригласил ее на должность преподавателя. И Анфиса удивила его, отказавшись от предложения.

– Но… почему? – не понимал Леонид Николаевич. – С твоими данными тебе прямая дорога в науку, ты могла бы…