– Мы в порядке. Пообедали, Ванька спит, надо будить уже. Инка вернется – пойдем гулять. А ты что?

– А я, похоже, надолго, – призналась Полина, дотягиваясь до пачки сигарет. – Допрашивать надо, пока по горячему…

– О, все-таки поймали? – обрадовался муж.

– Ну, похоже, что так. Но теперь…

– Да понял я, понял, – перебил Лев. – Теперь будешь колоть, пока кто-то не признается, а это время. Ночевать-то придешь?

– Ночевать приду, ночью допрашивать нельзя.

– Ну, все, я понял, – повторил муж. – Ты хоть поела?

– Когда? – вздохнула Полина. – Ладно, Лёва, я подъехала, буду будить Двигунова, он на заднем сиденье спит.

– Ну, удачи, – рассмеялся Лев и сбросил звонок.

Полина докурила, чуть приоткрыв окно, и только после этого повернулась назад, высовываясь между сидений:

– Вадим Григорьевич, подъем, пора работать.

Анфиса

Открывать глаза было больно – как будто веки изнутри склеили, и теперь нужны огромные усилия, чтобы их разодрать.

Анфиса уставилась в потолок, пытаясь поймать в фокус длинную матовую лампу, но она вращалась, и от этого вращения еще и подкатывала тошнота. Снова зажмурившись, Анфиса полежала пару минут и попыталась опять открыть глаза. Вторая попытка оказалась более успешной, во всяком случае, лампа перестала вращаться. Несколько глубоких вдохов и выдохов отогнали тошноту, и Анфиса почувствовала, что почти пришла в норму. Огляделась вокруг, не совсем понимая, где находится, и только заметив две пустые кровати, заправленные белым бельем, дверь с наклейкой в виде душевой лейки и стоящую рядом с ее кроватью стойку капельницы, поняла, что лежит в больничной палате.

В голове сразу щелкнуло, рука машинально опустилась вниз и не обнаружила там того, что сопровождало ее вот уже семь месяцев. Сердце заколотилось, стало вдруг очень жарко, как будто ее окатили кипятком, Анфиса часто задышала, стараясь взять себя в руки и трезво разобраться в том, что произошло, но это никак ей не удавалось. Она начала задыхаться, попыталась сесть и случайно нажала кнопку вызова медсестры, находившуюся на раме кровати. Буквально через минуту в палату вбежала девушка в розовом сатиновом костюме и белых сабо:

– Что случилось? Вам плохо?

– Где… что… – выдавливала Анфиса между спазмами. – Что… с ребенком?..

– Анфиса Леонидовна, успокойтесь, пожалуйста, – быстро набирая у открытого шкафчика в шприц какой-то препарат, попросила медсестра. – Я сейчас вам укольчик сделаю и врача позову, она все расскажет, хорошо? А вы постарайтесь расслабиться, дайте препарату подействовать… вот так… – Она ловко ввела канюлю шприца в катетер, установленный в левом запястье Анфисы, и потихоньку начала надавливать на поршень.

Анфиса почувствовала, как ее тело расслабляется, дыхание выравнивается, а в голове начинает приятно шуметь. Она снова откинулась на подушку и закрыла глаза, а когда снова их открыла, увидела рядом на стуле мать.

Тамара Андреевна неотрывно смотрела в лицо дочери, и по ее щеке медленно ползла слезинка. Заметив, что Анфиса смотрит на нее, Тамара Андреевна легким жестом смахнула влагу и натянуто улыбнулась:

– Ну, как ты, Анфиса?

– Мама… что случилось? – хрипловато выдавила она, пытаясь взять мать за руку.

Тамара Андреевна уловила это движение, сама перехватила руку дочери и сжала:

– Все будет хорошо, все наладится… ты еще молодая, у тебя все впереди…

Эти слова снова как будто окатили Анфису горячей водой, вызвав самые страшные подозрения, подтвердить или опровергнуть которые почему-то никто не спешил, даже мать.

– Скажи честно…

– Что сказать, Анфиса?

– Скажи, что я… что я… потеряла… – Договорить помешал ком в горле.

Тамара Андреевна помолчала, потом набрала в грудь воздуха так, словно собиралась нырнуть, и выдохнула:

– Да, доченька… к сожалению, твой врач ошибся со сроком, ребенок оказался меньше, чем должен был, и его легкие не успели сформироваться до конца… мне очень жаль… держись, пожалуйста, ты ведь у нас сильная… все еще непременно будет.

– Это… это был… мальчик? – стараясь сдержать рыдания, спросила Анфиса.

– Да… доченька, не думай об этом сейчас, не надо. Ты полежишь здесь немного, отдохнешь, придешь в себя… а потом вы с Гришей сможете…

– А где Гриша? – перебила Анфиса. – Он знает?

– Да, к нему поехал папа.

– Ему можно сюда пройти?

– Конечно, если ты хочешь.

Она кивнула, почувствовав, что не может произнести больше ни слова, иначе просто разрыдается и уже не сможет остановиться.

– А с врачом поговорить ты не хочешь? – осторожно спросила Тамара Андреевна, по-прежнему сжимая руку дочери, и Анфиса отрицательно потрясла головой. – Я поняла… как скажешь, это можно сделать и позже. Ты отдохни, я посижу с тобой.

Гриша не пришел к ней ни вечером, ни на следующий день. Телефон тоже молчал, Анфиса пыталась пару раз позвонить, но мобильный мужа был выключен. Все это только усугубляло состояние Анфисы – она все сильнее испытывала вину за произошедшее, а молчание Гриши словно служило ей наказанием.

«Он ведь просил меня уйти с работы, – думала Анфиса, глядя в противоположную стену. – Он хотел, чтобы я сидела до родов дома и занималась только собой и ребенком. Я ведь могла прислушаться, ну, что мне стоило? В конце концов, мои пациенты получили других врачей, а я… а я потеряла своего сына. Разве оно того стоило? Разве я не могла избежать этого? Будь я дома, и ничего бы не случилось, конечно, Гриша имеет право злиться».

К вечеру второго дня снова пришла Тамара Андреевна, принесла какую-то домашнюю еду, но Анфиса не могла заставить себя проглотить ни ложки, ни глотка. Она не ела уже двое суток, но совершенно не испытывала голода, от одной мысли о еде ей становилось дурно.

– Ты так с кровати не поднимешься, – вздохнула Тамара Андреевна. – Анфиса, так нельзя. Прекрати себя винить.

– С чего ты это взяла?

– У тебя на лице все написано. Но послушай, что я скажу – твоей вины в случившемся нет. Это могло произойти где угодно, может, даже хорошо, что случилось в больнице, что тебя успели привезти сюда, что роддом находится всего в квартале от твоей работы. Все это – кирпичики, из которых сложилось твое везение. Ты ведь могла истечь кровью, да мало ли что еще…

– Я могла уберечь своего сына.

– Ты этого не узнаешь. – Мать снова, как в первый день, взяла ее за руку. – Анфиса, я понимаю, ты сейчас переживаешь не самый легкий момент, но это все пройдет. Вы с Гришей еще родите ребенка, все будет хорошо.

– Он тоже считает, что я виновата во всем. – Анфиса закрыла свободной рукой лицо. – И он прав, мама! Он просил, чтобы я ушла с работы…

– Прекрати, – попросила мать. – Не накручивай себя, он ни о чем таком не говорил.

– Да? А почему тогда он не пришел и даже трубку не снял ни разу?

– Он сегодня дежурит.

– А вчера? Где он был вчера, когда был так мне нужен?

– Анфиса, ты не можешь требовать от человека тех эмоций, что хочешь. Гриша переживает случившееся по-своему…

– А ты говоришь как папа, – чувствуя, как подкатили слезы, пробормотала Анфиса.

– И папа прав. Не нагнетай, все будет хорошо.

Анфиса, к своему ужасу, совершенно не чувствовала от матери какой-то теплоты, участия – словно Тамара Андреевна говорит нужные фразы, те, которые принято говорить дочери в подобной ситуации, но не пропускает их сквозь себя, не вкладывает в них ничего душевного.

«Случись такое, не дай бог, с Олеськой, и мама вела бы себя иначе, – думала Анфиса ночью, лежа в темной палате и глядя на тонкую полоску света, пробивавшуюся в помещение из-под двери, ведущей в коридор. – Она знает, что я сильная, что сама справлюсь, потому и выдает дежурные фразы… А я совсем расклеилась, мне нужна поддержка…»

Она снова попыталась дозвониться до мужа, но его телефон все так же не отвечал, хотя не был отключен. Анфису охватила тревога – вдруг с Гришей что-то случилось, потому он и не перезвонил.

«Я завтра же отсюда уйду, – думала она, глядя в потолок. – Раз со мной все в порядке, то и нечего тут время убивать. Не могу слышать эти крики младенцев… – При воспоминании об этом она почувствовала, что вот-вот заплачет, на глаза навернулись слезы, но Анфиса сильно зажмурилась и загнала их внутрь – понимала, что, заплакав, не сможет остановиться. – Надо жить дальше, мама права, это не конец. Просто так случилось в этот раз… бывает… Но я это переживу».

Утром она решительно потребовала у пришедшего на обход врача выписку. Тот удивился:

– Вы здесь всего третьи сутки.

– Я чувствую себя хорошо, нет смысла занимать кровать.

– Но, Анфиса Леонидовна, ваш отец…

И она перебила:

– Мой отец психиатр, а не гинеколог. Даже если он вас о чем-то просил, это не имеет значения. Я хочу отсюда уйти – и уйду, с выпиской или без.

Полина

Начинать она решила сразу с козырей, не размениваясь на мелочь вроде повторного допроса Даниила, и вызвала ту женщину, что показалась ей Царицей.

Екатерина Дмитриевна Огнивцева, тридцати трех лет, образование среднее специальное, профессия товаровед – так было записано при оформлении, и Полина вдруг почувствовала беспокойство. Появилось ощущение, что она ошиблась и эта женщина вовсе не Царица.

«Ладно, сейчас определимся», – решила она, поднимая голову на звук открывающейся двери.

– Задержанная Огнивцева, – доложил дежурный, пропуская в кабинет высокую брюнетку.

– Проходите, присаживайтесь, Екатерина Сергеевна, – предложила Полина.

Женщина села на стул, закинула ногу на ногу.

– Я не понимаю, за что меня задержали. Мы с мужем отдыхали…

– Так, давайте по порядку, – перебила Каргополова. – Задержали вас по подозрению в нападении на дальнобойщиков. Одиннадцать убийств, грабежи – так понятно? Вот на эту тему мы с вами и будем разговаривать. Я старший следователь по особо важным делам майор юстиции Полина Дмитриевна Каргополова, веду это дело.

– Но я ничего не знаю ни о каких дальнобойщиках! – В тоне Огнивцевой ничего не изменилось, выдержка у нее была хорошая, и весь этот набор казенных слов большого впечатления на нее, видимо, не произвел. – Мы приехали на базу отдыха с мужем и друзьями…

– Не трудитесь, Екатерина Сергеевна, один из ваших друзей уже дал признательные показания. – Полина вынула из папки листок с показаниями Даниила Куличенкова. – Ознакомьтесь.

С деланым равнодушием Огнивцева бросила взгляд на листок и вдруг, очевидно, найдя свою кличку, пошла красными пятнами:

– Гаденыш!

– То есть все-таки что-то знаете? – уточнила Полина, возвращая лист в папку. – Будем разговаривать предметно или продолжите отпираться? Я ведь все равно докажу вашу причастность, и вы своими отговорками только усугубите положение.

– Можно сигарету? – спросила Огнивцева, и Полина протянула ей пачку и зажигалку. – Спасибо, – затянувшись и выпустив дым, пробормотала Екатерина. – Давайте так. Я расскажу все, что знаю, а вы поможете нам с мужем выпутаться.

– Выпутаться окончательно вам не удастся, Екатерина Сергеевна, вы ведь не хуже моего это понимаете, и обнадеживать вас напрасно не стану. Муж ваш, насколько я выяснила из показаний Куличенкова, принимал самое активное участие в нападениях. Да и вы…

– А что – я?! – выкрикнула Огнивцева. – Я никого не убивала, я с ними даже не ходила никогда! Я только помогала продавать то, что они приносили – ну, технику там, вещи какие-то… и все! Но убивать… Буду я еще на себя чужое брать, сейчас, а как же! Мне лишние годы в тюрьме не нужны, у меня двое детей! Оформляйте мне явку с повинной, я все расскажу!