– Это же не навсегда. Только пока не закончится расследование. К тому же Скотт не станет даже обсуждать возможность отправить Кейт в безопасное место. Он только и говорит о том, как мы привезем ее домой, – еще с тех пор, как мы ехали сюда.

– А Кейт? Есть какой-то шанс, что она сама выскажется по этому поводу?

– Нет, ну брось, Тад. Нельзя требовать от нее принятия каких-либо решений, учитывая состояние, в котором она находится.

Мы не имели ни малейшего понятия о том, что думала обо всем происходящем вокруг нее сама Кейт. С той первой встречи со Скоттом она больше почти не разговаривала, по крайней мере не с нами или не в то время, что мы были у нее в палате. Она так и лежала, съежившись на своей больничной кровати, прижимая Шайло к груди, и непрерывно сканировала взглядом пространство. Несмотря на то что ее тело пребывало в покое, Кейт в любой момент была готова вскочить и бежать. Малейший шум заставлял ее подпрыгивать на месте.

– Даже не буду перечислять тебе все, что в этом плане не так.

Я прямо-таки видела, как он поочередно тычет пальцем в каждый из пунктов своего списка. Тад всегда был практичен и привержен логике.

– Вы не знаете, где она была и чем занималась последние одиннадцать лет. Никаких зацепок. Никто не знает, почему она сбежала. До сих пор. Она ведь явно провела все это время не в одиночестве.

Мне казалось, что я слышу, как поворачиваются его глазные яблоки.

– И вдруг она внезапно появляется из ниоткуда с ребенком на руках, но при этом, когда ее спасают, теряет дар речи? Ну же, мам. Признай, что во всем этом есть какая-то странность.

– И впрямь очень странно, – вздохнула я.

– А где ее семья? Почему они не приехали? Почему не разделяют радость ее возвращения, не душат ее в объятиях? Пусть поживет у них.

– Я тебе уже раньше объясняла, – отозвалась я. – Кейт была единственным ребенком. Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда Кейт была подростком. Бо́льшая часть ее родни живет в Швеции, но Кейт никогда не была с ними близка, потому что они там все какие-то чокнутые и дикие.

– Я остаюсь при своем. Это ужасная идея, – пропыхтел Тад.

Я отреагировала бы так же, будь ситуация зеркальной, но сейчас я доверяла мнению Скотта. Он не позволил бы сделать ничего, что могло бы поставить нашу семью под угрозу.

Кейт

Тогда

Я спешила на повторное интервью с Рэем. Лео еще ворчал по поводу первого, но не слишком, ведь я буквально превзошла себя в работе над другим большим материалом, который он поручил мне. Тренер женской футбольной команды был уволен из старшей школы Миддлтон за то, что отправлял девочке из команды собственные откровенные фото. Я раньше всех смогла раскопать информацию о послужном списке совершенных им ранее правонарушений, и статья очень быстро поднялась в топ национальных новостей. Тем не менее этот успех не мог компенсировать неудачу с «Интернационалом», и я была настроена все исправить.

Войдя без стука, я, не останавливаясь, устремилась сквозь лабиринт коридоров, изо всех сил стараясь не потревожить собравшихся на очередную встречу, и в конце концов добралась до кабинета Рэя. Дверь оказалась распахнута настежь, и Рэй при виде меня поднялся со своего места за столом. Бросившись ко мне, он заключил меня в объятия прежде, чем я успела как-то этому воспротивиться.

– Приветствую, Кейт! Я так рад снова тебя видеть!

Он быстро отстранился и жестом указал мне на стул, на котором я сидела в прошлый раз.

– Садись. Давай начинать.

Он не стал закрывать дверь, и мне это показалось странным. Ничего такого, в общем-то, просто что-то в этом было не так.

– Открытая дверь вызывает у тебя дискомфорт? – внезапно спросил он, быстро уловив мое настроение.

На этот раз я не была намерена позволить ему так легко одержать надо мной верх.

– Мне комфортно, если комфортно вам.

Рэй поднял обе руки ладонями кверху, словно маг, желающий продемонстрировать, что в рукавах у него ничего не припрятано.

– Мне скрывать нечего.

– Прекрасно. Тогда приступим? – предложила я, не позволяя ему перехватить инициативу. Я вытащила диктофон из сумочки и положила на стол. – Не возражаете, если я включу запись? – спросила я.

Он утвердительно кивнул, и я продолжила:

– Что вы можете ответить на звучащие в ваш адрес обвинения в том, что «Интернационал» реабилитирует людей лишь для того, чтобы впоследствии те бесплатно на вас работали?

Застигнутый врасплох, он тем не менее быстро натянул на лицо улыбку.

– О, я вижу, к чему ты клонишь. Мне нечего сказать моим критикам.

– Даже тем, кто называет «Интернационал» сектой?

Рэй засмеялся.

– Мы не секта.

– Как бы вы тогда описали ваше сообщество? – поинтересовалась я и тут же добавила: – Одной фразой.

Рэй задумчиво потер подбородок, подбирая слова.

– Мы – движение за социальную справедливость, призванное распространить любовь Христа на всех, – проговорил он и, подавшись вперед, оперся о стол. – Матфей, глава двадцать пять, знакомо?

– Прошу прощения, нет.

– Матфей, глава двадцать пять, стихи тридцать пять и тридцать шесть. Они аккумулируют всю нашу философию. Иисус сказал: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Что вы сделали одному из сих братьев Моих меньших, то вы сделали Мне». Вот так мы и живем, и это можно назвать нашим кредо.

К такому сложно было подкопаться. И близко не так пикантно, как мы с Лео могли втайне надеяться.

– Так как же это все работает? В практическом смысле.

Звучало все это весьма поэтично, но мне хотелось узнать, что это означало в повседневной жизни.

Рэй сложил руки на столе.

– Мы живем как слуги Христовы.

Все еще никакой конкретики. Ничего, что я не могла бы прочесть в любой из брошюрок, разложенных у входа. Я решила зайти с другой стороны.

– Вы всегда помогали людям?

– Конечно же, нет. Я начал заниматься этим чисто по ошибке и промыслу Божьему.

Следующий час пролетел за рассказом Рэя о нищем детстве, которое он провел на маленькой ферме в сельской местности Нью-Джерси. Начав работать в девять лет, он трудился без передышки, собираясь, когда вырастет, стать успешным биржевым брокером. Его жизнь казалась воплощением американской мечты, пока однажды по дороге домой ему не пришло в голову усомниться в собственном счастье. Эти сомнения привели его к поиску высшего предназначения. Мне все это показалось немного избитым, так что, пока Рэй расписывал, как жертвовал свои деньги различным благотворительным организациям, я немного отвлеклась на собственные мысли. Начав с раздачи имущества бездомным на улицах, он дошел до того, что позволил семьям, проживавшим в убежищах для жертв домашнего насилия, занять три принадлежавших ему особняка в разных частях страны.

– Я об этом ни разу не пожалел, – заключил он.

– Ни единого?

Рэй покачал головой.

– В моей душе всегда жила какая-то неприкаянность и пустота. Но я жил дальше, притворяясь, что это не так. А новый образ жизни позволил мне не просто избавиться от этих эмоций, но перестать жить чужой жизнью и ступить на путь истинный. Все богатства мира не могли бы дать мне это, – сказал он.

Я сделала над собой усилие, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, ничем не выдав своего раздражения. Вечно жалуются на то, что деньги не приносят счастья, только те, у кого они есть. Одной из причин, по которой я была так рада вернуться к работе, было то, что мы со Скоттом могли бы перестать ссориться из-за денег. Мы ругались из-за денег с тех пор, как родилась Эбби, а до того у нас никогда не возникало повода. Все изменилось, когда мы стали жить практически на одну зарплату Скотта, только он отказывался признать, что причина наших ссор заключалась именно в этом. Слишком сильно его эго страдало от того, что в одиночку он не в состоянии был обеспечить нам привычный уровень жизни.

Голос Рэя прервал ход моих мыслей:

– Засыпаешь от скуки?

– Ни в коем случае, – заверила я его. Профессия репортера требовала владения искусством симулировать интерес и притворяться, что слушаешь, когда слушать совсем не хочется, а рассказ Рэя наскучил мне очень быстро. Он не слишком отличался от множества самопровозглашенных духовных лидеров, разъезжающих по Калифорнии. Я обвела рукой стены кабинета, имея в виду здание в целом. – Кто за все это заплатил?

– Люди жертвуют от щедрот своих сердец, а Господь никогда нас не оставляет, – ответил Рэй.

На завтра у меня было назначено интервью с родителями девятнадцатилетнего паренька по имени Шон, который стал одним из первых детишек, кому «Интернационал» помог очиститься, и недавно присоединился к движению. Три недели назад эти люди сделали «Интернационалу» пожертвование в сумме двухсот тысяч долларов. Сложно сказать – в поддержку ли самого движения, либо стремясь обеспечить сыну крышу над головой, пока тот подвязался здесь.

– Ну что, с тебя достаточно? – спросил Рэй. На сей раз настал его черед застигнуть меня врасплох.

– Что вы имеете в виду?

Он улыбнулся.

– Да брось, Кейт. Я вижу, когда кому-то со мной скучно до смерти.

Я энергично затрясла головой.

– Вовсе нет. Весьма впечатляющий рассказ, – соврала я, надеясь, что прозвучало это убедительно.

– Ты ведь не станешь так врать своему мужу, а?

Я выпрямилась на стуле.

– Прошу прощения?

– Извини. Не хотел нажимать ни на какие кнопки.

– Вы не нажимали ни на какие кнопки, – отрезала я.

– В самом деле? – Он слегка склонил голову в сторону, насмешливо поглядывая на меня. – А с моей точки зрения кажется, что нажал.

Интересно, он так вел себя со всеми? Или только с женщинами?

– Я не лгунья, – сказала я.

– Все мы лжецы, – парировал он, до жути напомнив мне моего университетского профессора философии.

– О чем лжете вы? – задала я вопрос.

Губы Рэя растянулись в широкой улыбке, в глазах зажглись огоньки.

– Ну вот, наконец мы приближаемся к чему-то интересному, – отозвался он.

____

Это была уже вторая встреча в центре, которую я решила посетить, и на этот раз я чувствовала себя гораздо комфортнее, несмотря на расстройство из-за того, что Скотт прийти отказался.

– Ты же знаешь мое отношение к организованной религии, – отрезал он.

Но причина была не в этом. Я тоже была не слишком религиозна. Родители даже по праздникам не водили меня в церковь. Я просто подумала, что было бы здорово – у нас двоих появилось бы новое совместное занятие, однако Скотт не заинтересовался. Иногда я спрашиваю себя, зачем было пытаться? Скотт – человек привычки, и так было всегда.

Я налила себе чашку кофе и прихватила с подноса пару сахарных печений, прежде чем занять один из алюминиевых стульев. Раньше мне импонировала приверженность Скотта рутине – так выгодно это отличалось от того хаоса, который вечно царил у нас дома. Его характер приземлял меня. Все эти трудные годы помогал мне сохранять психическую стабильность, в особенности после гибели моих родителей. Но какое-то время назад мне стало казаться, что меня душат, и я не знала, что с этим поделать. Меня грызло чувство вины – так случалось всякий раз, когда подобные мысли возникали в моей голове. Мне повезло, что рядом со мной был Скотт. Точка. Усилием воли я заставила себя обратить внимание на происходящее вокруг. Эта встреча для меня была желанной возможностью отвлечься.