Вера все понимала и иногда думала, почему бы не ответить на непрозрачные Борины намеки, но ловила себя на том, что не испытывает к симпатичному, веселому и наверняка надежному мужчине никаких чувств, кроме дружеских. Даже если бы они попытались, отношения, основанные на одностороннем обожании, не продлились бы долго. Вера не сможет обманывать его и делать вид, что тоже влюблена. Так нельзя. Неправильно это. Боря заслуживает самую лучшую девушку и обязательно встретит ее однажды, и Вера будет первой, кто поздравит его с обретением счастья.

– Тогда поехали. – Вера не сразу поняла двусмысленность произнесенных слов. А Боря если и понял, не подал вида.

В их квартире горел свет на кухне. Мать никогда не дожидалась Веру, если той приходилось задержаться, ложилась спать. Тогда почему сегодня вдруг решила изменить своим привычкам? Может, просто забыла выключить свет или вышла попить воды? Вера перебирала безобидные версии в голове, только бы не думать о плохом. Когда в привычный уклад жизни вторгаются изменения, от них всегда ждешь какого-то подвоха. Пусть это всего лишь мелочь вроде непотушенного света.

Вот и теперь она поднималась на свой этаж, даже не подумав воспользоваться лифтом, будто отодвигала неизбежное, тянула время. Ничего страшного случиться не могло, но у самой двери она остановилась, прислушалась. Из квартиры доносились едва слышимая музыка и мамин голос. Она с кем-то разговаривала, но слов ее собеседника Вера, как ни старалась, разобрать не сумела.

Открыв дверь своим ключом, она вошла, и сразу же в нос ударил кислый запах. Будто кто-то не разобрал праздничный стол и блюда, находящиеся на нем, начали портиться.

Мать сидела за столом, подперев подбородок кулаком. Рядом стояла початая бутылка водки, из динамика телефона лилась лирическая мелодия. Вера подошла ближе и увидела накрытый кусочком черного хлеба стакан, наполненный все той же водкой. К стакану была прислонена фотография: черно-белая, с пожелтевшими краями, запечатлевшая солдата-срочника с залихватской улыбкой.

– О, дочурка моя пришла. Паша, глянь, какая красавица вымахала! На телевизоре работает. Важная шишка.

Мать говорила медленно и несвязно, при этом она обращалась к фото как к живому человеку.

– Мама, что случилось?

– Она спрашивает, что случилось. Паш, ты слышал? – Мать неловко махнула рукой, отчего голова ее упала на грудь, изо рта тонкой струйкой потекла слюна. Она как ни в чем не бывало вытерла губы рукавом халата и попыталась встать на ноги. Покачнулась, едва не упав. Вера в последний момент успела подхватить ее под руки и усадить обратно.

– Я помогу тебе лечь, пойдем.

– Не надо! – Она отмахнулась как от назойливой мухи. – Я тоже имею право расслабиться. Ты вон шляешься ночами черт знает где, а мать должна сидеть и ждать, когда ты соизволишь заявиться?

– Мама, я работала. – Вера почувствовала, как горло сдавливает обида.

– Паша, она пытается обвинить меня в чем-то! Ты слышишь? Меня! Сама уже почти полгода крутит шашни с этим своим Вороновым, думая, что мать дура и ничего не замечает.

Папа по-прежнему улыбался с фотографии, ему не было дела до пьяного бреда. А вот Вера услышать подобное от родной матери никак не ожидала.

– Зачем ты так говоришь?

– А затем, что ты лгунья и потаскуха! – Мать точно протрезвела. По крайней мере, она смогла подняться на ноги и довольно твердо на них устоять. Затем подошла к дочери. Их разделял всего шаг…

…Вера не почувствовала боли. Щеку обожгло, в ушах что-то оглушительно щелкнуло и зазвенело.

Мать, будто осознав, что натворила, как-то сразу обмякла, тяжело опустилась на стул. А сама Вера не понимала, реально ли происходящее или ей снится кошмар, который настолько реален, что все вокруг кажется настоящим. Вот только проснуться никак не получается.

Мать смотрела на нее округлившимися глазами и часто-часто повторяла одно слово: «Прости».

– Спокойной ночи. – Вера, не обращая внимания на причитания, вышла из кухни и заперлась в своей комнате.

Прислонилась спиной к двери, делая вид, что не слышит, как мать зовет ее и просит открыть. По щекам текли слезы, но Вера даже не вытирала их.

В кармане завибрировал телефон. Звонил Боря. Вера сбросила звонок, и почти сразу на экране появился текст: «Всё в порядке?»

«Да, я уже легла. Спокойной ночи», – набрала она в ответ и бросила телефон на кровать. Сил не осталось даже на то, чтобы расстелить постель. Так и легла поверх покрывала.

Всю дорогу до дома она думала, что рухнет и заснет, едва добравшись до кровати. Но сон как рукой сняло. Утром она точно будет чувствовать себя совершенно разбитой. Отпроситься со смены не получится. После выходки Воронова ей лучше бы вообще не попадаться на глаза начальству.

А тут еще мать… Мало того что напилась, так обозвала Веру лгуньей и обвинила в связи с Вороновым. Они почти не разговаривали, и Вера не рассказывала, что тот вернулся. Хотя и называла его фамилию при матери неоднократно.

Теперь это казалось странным.

История той ночи прогремела на весь их городок, до Веры доходили слухи, будто бы семья Марка сбежала, опасаясь последствий. Им бежать было некуда. Куда бы подалась простая медсестра с двумя несовершеннолетними детьми? К тому же Мишка заболел, за ним нужен был уход и постоянный присмотр.

Вера не считала себя или кого-то из их троицы виноватыми в произошедшем, сама активно помогала в расследовании. И пусть ее помощь сводилась к бесконечным ответам на допросах, она желала разобраться в случившемся.

О смерти Женьки им рассказали не сразу. Долгое время его искали как живого, после считали без вести пропавшим, и лишь спустя месяц до Веры дошли слухи об обнаруженном теле.

Труп нашли наполовину зарытым в землю. В чью больную голову могла прийти такая чудовищная в своем проявлении идея? Да, среди прочих промелькнула версия о диких животных: мол, они раскопали ранее похороненное тело, но кто-то их спугнул, не позволив завершить начатое.

Сплетня, разнесшаяся по городу, обросла по пути извращенными деталями, мутировала, приняв уродливую форму. Те же кумушки, которые с удовольствием смаковали подробности так, будто видели все собственными глазами, рассказывали о следователе, занимавшемся тем странным делом. По их уверениям, мужчина сам оказался в психиатрической лечебнице после того, как побывал на месте преступления.

Вера не хотела думать, что он мог увидеть то же, что когда-то видела она, отчего много лет просыпалась ночами с криком и долго не могла успокоить сбившееся дыхание. Сон, в котором она оказывалась посреди леса, где кроме нее – ни одной живой души. А на толстой ветке раскачивается в петле повешенный без лица.

Мать пыталась ей помочь, водила к дядечке с открытым добрым лицом. Дядечка погружал Веру в состояние гипноза, снова и снова отправляя в кошмар, заставлял всматриваться в темное пятно, приказывал увидеть, что прячется в живой мгле. Вера не понимала, чем ей может помочь такой метод, но ослушаться не смела.

Она так и не смогла оправдать надежд доктора, как ни старалась. После сеансов он просил ее выйти, ждать за дверью. Вера послушно ждала, пока мать выслушивала о нестабильном состоянии психики подростка, что-то о гормонах и сильнодействующих препаратах, способных купировать приступы истерии.

Лекарства Вера выбрасывала в окно, как только мать отворачивалась. Кто знает, может быть, принимай она их, кошмар бы исчез? Но Вера боялась, что исчезнет она сама.

На прием к доброму дядечке ее больше никогда не водили. Вера перестала рассказывать о страшных снах, и мать от нее отстала. Она больше не смотрела на дочь с плохо скрываемым страхом, из ее взгляда ушла настороженность. Мать решила, что сделала все что могла, и на этом успокоилась. Вот только кошмары никуда не пропали, а затаились до поры.

И снова вернулись в день второго пришествия Марка Воронова.

Вере вдруг захотелось выйти на балкон и закричать во все горло. Может, с криком выйдет та боль, что засела у нее внутри? Почему у нее не может быть все как у нормальных людей? Чем она заслужила такие испытания?

Мать подняла на нее руку всего раз, аккурат в ночь, когда Вера вернулась домой с замолчавшим вдруг Мишкой.

– Где вы были? – Голос матери звучал едва слышно, чуть вибрируя.

Вера не пыталась обманывать, изворачиваться и рассказала всю правду. Такой реакции она не ожидала. Мать вдруг побледнела, как-то резко осунулась. Даже радужки глаз будто бы выцвели. Она молча, без предупреждения принялась хлестать ничего не понимающую дочь по щекам.

Вера кричала, плакала, пыталась закрыться от ударов, которые сыпались на нее подобно граду. Прекратилось все внезапно. Мать с той же яростью, что избивала ее только что, принялась обнимать, целовать и выпрашивать прощения.

Простить Вера не смогла, как ни пыталась.

Внешне ничего не изменилось, но с того самого дня между ними выросла гора. Наверное, они могли бы что-то исправить, если бы пошли навстречу друг другу к вершине, но это оказалось слишком тяжело как для Веры, так и для матери. Так и жили под одной крышей родные люди, ставшие в одночасье чужими.

Через три месяца Мишку поместили в лечебницу для душевнобольных. Он не произнес ни единого звука с той самой ночи. Врачи лишь разводили руками, пытаясь успокоить хотя бы тем, что физически он совершенно здоров.

Мишка изменился не только внутренне, но и внешне. Из розовощекого, улыбчивого парня он постепенно превратился в собственную тень. Он почти не ел, наотрез отказывался пить воду. Бросал в стену предложенную кружку, после чего садился на пол, подтягивал колени к подбородку и раскачивался, уставившись в одну точку. Мишка буквально таял с каждым днем, и Вера боялась проснуться однажды утром и обнаружить вместо брата пустую оболочку.

Она могла часами сидеть с ним рядом, рассказывать о всяких пустяках, только бы не молчать. Не погружаться в тот мир, в котором блуждала Мишкина душа. Вера не представляла, какие он испытывает чувства, но просто знала: там, где он находился, – темно и холодно. Там никого нет и даже бесплотные тени не могли пробраться к нему, потому что это – его личный мир, куда другим вход заказан.

С каждым днем становилось только хуже. Вера несколько раз отнимала у брата нож, которым он пытался разрезать себе запястья. Он не был агрессивным, спокойно отдавал нож и возвращался в свою комнату. На Веру при этом смотрел с такой тоской, что у нее сжималось сердце. Она хотела ему помочь и не могла.

И это было хуже смерти.

Утром она едва смогла оторвать голову от подушки. Со стоном повернувшись к будильнику, поняла, что проспала. Телом ее овладела слабость, не нашлось сил даже дотянуться до телефона. Попыталась позвать мать, но вспомнила, в каком состоянии оставила ее вчера, и едва не разрыдалась.

А уже в следующую секунду ее укрыло будто мягким, невесомым покрывалом безразличие, и Вера, откинувшись на отчего-то мокрую подушку, провалилась в темноту.

Когда снова открыла глаза, в комнате было темно и пахло лекарствами. Ее лихорадило, сверху навалилось что-то тяжелое. Вера попыталась освободиться от тяжести, но ее тут же вдавили обратно в матрас.

– Тише, дочка. – Темнота говорила ласковым голосом матери. Вера сразу решила, что ей снится сон про далекое детство. Либо она просто сошла с ума. Лучше бы – первое. – Врач сказал, что тебе пока лучше не вставать. Полежи. Я принесу тебе воды. Хочешь пить?

Вера хотела ответить, что ничего она не хочет. А лежать ей нельзя, нужно успеть на работу. Только слова не смогли прорваться сквозь плотно сомкнутые губы, которые будто склеились. Вера испугалась, что теперь не сможет говорить. Да что там говорить, даже дышать не сможет! Ее охватила липкая паника, она попыталась вырваться из захвата и не смогла, настолько была слаба.

– Если тебе жарко, я уберу одно одеяло.

Так вот что давило на нее. И не жарко ей, а очень холодно! Ног своих Вера и вовсе не чувствовала.

– Мне надо идти, – с трудом выговорила Вера.

Горло горело огнем, язык едва поворачивался в пересохшем рту.

– Никуда тебе не надо. – Мать натянула одеяло до самого ее подбородка. – На работе уже знают, что ты заболела. Телефон твой чуть не лопнул от звонков. Я еще поговорю с тобой об этом. Загнать ребенка так, что слегла с температурой под сорок.