«Неожиданно».

«Потому что это не вяжется с распутным образом танцовщицы «гоу-гоу»?»

«Не слишком распутным. Но в целом, да».

«Это всего лишь работа, которая позволяет мне учиться и снимать квартиру без соседок. И мне нравится танцевать».

«Почему переехала именно сюда? Южане редко перебираются на север».

Он даже это обо мне знает? Становится всё интереснее. У кого может быть доступ к личной информации? В современном мире вариантов слишком много. Можно даже не пытаться угадать.

«А что, в досье, которое ты на меня собрал, нет ответа на этот вопрос?»

Но ответа не получаю и я. Ни через пять минут, ни через десять. Ни даже когда добираюсь из универа домой и, закинув в себя лёгкий ужин, сажусь за учебники.

На улице темнеет, глаза начинает пощипывать от усталости, и я ставлю чайник, чтобы заварить кофе, а когда достаю с полки кружку, раздаётся стук в дверь. Плетусь открывать, как обычно забываю посмотреть в глазок. Но лестничная клетка пуста. И только спустя пару секунд я замечаю на входном коврике небольшой бумажный пакет с тонкими ручками.

Внутри старая советская кукла-неваляшка и записка: «Досталась мне по наследству. Первая в твой детский сад. Пусть дети ломают меньше, чем мы».

Я бросаюсь к окну, вглядываюсь в темноту двора, но, естественно, никого не вижу. А губы сами собой растягиваются в улыбке. Обалдеть просто. Я писала, что ищу такую в соцсетях больше полугода назад, потому что увидела её в каком-то фильме и вспомнила, как разбила свою в детстве. Совпадение или Никита просматривал мои посты?

«Спасибо».

Хочу написать ему что-нибудь ещё, но только глупо улыбаюсь, смотря на игрушку на своём столе. Толкаю её пальцем, зажмуриваюсь от мягкого перезвона и уношусь воспоминаниями в детство. Моя мне тоже досталась по наследству. От мамы.

«Не жалко отдавать?»

«Нет. Всё что угодно ради твоей улыбки».

* * *

«Мне нравится смотреть, как ты спишь. Но не на парах же», – приходит на следующий день, и я сбрасываю с себя полудрёму, оглядывая огромную аудиторию. Он что, здесь?

«Только наш Сонный Гуру мог сделать лекцию о травмах детей от трёх до пяти лет настолько усыпляющей. Понятия не имею, как буду сдавать ему экзамен».

А минут через пятнадцать Никита присылает мне файл с пометкой: «Исследования по работе с заложниками-детьми. Реальные кейсы. Конфиденциально. Удали после прочтения».

Ну охренеть. Это же просто кладезь ценной информации, которой нет в учебниках. И не только для экзамена. Где только достал? Хочется прыгать от восторга и расцеловать его. Но я снова ограничиваюсь простым «спасибо».

А потом ещё одним, когда после столкновения с кем-то в переполненном студентами холле универа обнаруживаю зонт, пристёгнутый железным карабином к лямке моего рюкзака. Хотя уже в красках успела представить, как бегу к ближайшей станции метро под начавшимся пару часов назад ливнем.

На зонте сверкают капли дождя и висит бирка ближайшего гипермаркета. А я снова улыбаюсь как умалишённая. Но даже не пытаюсь высмотреть его в толпе. Бесполезно. Слишком людно, я даже не знаю, кого искать, а он на самом деле будто призрак. Хотя мысль о том, что он был здесь, в моём универе, средь бела дня, всё-таки делает его реальнее. Даже чем после двух наших встреч в переулке у клуба. И что-то затрагивает внутри, переворачивает, разливается теплом.

А потом разгорается пламенем в животе, когда перед следующей сменой я нахожу в своём шкафчике в гримёрке ещё один подарок и записку: «Станцуй сегодня только для меня».

Свёрток разворачивать не тороплюсь. На ощупь понимаю, что там одежда, как понимаю и то, что Никита просит надеть её на сцену. Но есть же ещё «только для меня». И это гораздо интереснее.

Убираю подарок в шкаф и одеваюсь в то, что изначально планировала. А танцуя на своём подиуме, в первый раз здесь чувствую на себе пристальный взгляд. И точно знаю, чей он. Открытые участки кожи буквально горят под ним. А после смены меня уже ждёт сообщение в телефоне:

«Не понравился костюм?»

Звучит мягко, но я чувствую исходящую от каждой буквы затаённую угрозу. Словно он хочет меня отшлёпать.

«Я хочу, чтобы он понравился тебе», – закусываю губу от собственной дерзости, бережно складываю свёрток в рюкзак и переодеваюсь.

«Для этого он и должен был быть на тебе сегодня ночью».

«Он и будет. Ровно через час. И я забуду зашторить занавески».

Глава 5

Его взгляд я чувствую и по пути домой. Он щекочет нервы, заставляет идти быстрее, потому что снова касается меня опасностью. Будто я решила поиграть с хищником, а он почему-то позволил мне это, но мы оба знаем, что в любой момент может передумать.

А меня будоражит эта неизвестность, поднимает уровень адреналина в крови. И кто сказал, что только он может со мной играть?

Я залетаю в квартиру, быстро принимаю душ, чтобы смыть с тела усталость и запах ночного клуба, и наконец разворачиваю подарок Никиты. Занятная у него сексуальная фантазия. Военная?..

Но когда застёгиваю последний ремень, стоя в коридоре перед зеркалом, понимаю, что и сама воспламеняюсь от собственного отражения. Кружевные вставки на чёрном бюстье горят красным там, где должна быть броня, словно маня пробить её поцелуями, а кожаные лямки обвивают голую талию как прикосновения Никиты.

И я распахиваю окно в спальне, чтобы впустить прохладу ранней осени, а с первым дрожащим аккордом «Closer»1^[1], начинаю свой танец, точно зная, что мой сталкер уже там.

Веду пальцами по обнажённым плечам, обрисовывая траекторию его взгляда, по груди, животу и снова вверх, оглаживая шею. Как признание, что мне понравилось, как он сжимал её тогда.

Отдаюсь музыке, уверенная, что он следит за каждым движением: поворотом бёдер, изгибом спины, скольжением рук по телу. Танцую ему историю из своих снов, преследующих меня после нашей первой встречи. А потом начинаю ещё более опасную игру, ставкой в которой будет его самообладание.

Спускаю с плеч ремни разгрузки, медленно расстёгиваю широкий ремень с карабинами и отбрасываю их на кровать. Как намёк. Повернувшись спиной к окну, стягиваю по бёдрам кожаные шорты и позволяю им соскользнуть вниз по ботфортам.

Обнажённую кожу обжигает прохладным воздухом, как шлепком ладони – молчаливое предупреждение, словно Никита сейчас здесь, в моей спальне. Но я не собираюсь останавливаться. Закрываю глаза и оборачиваюсь к окну, ловлю пальцами язычок молнии на бюстье и плавно веду его вниз.

Чёрная ткань бесшумно падает на пол. Грудь остаётся прикрыта лишь красной ажурной сеткой, но и она лишь тонкий рисунок на обнажённой коже.

Руки дрожат, добираясь до последнего скрывающего меня лоскутка ткани – тонких красных трусиков. Не от страха – от знания, что мой сталкер где-то там, в кромешной тьме, а его глаза прикованы к моему телу. Представляю, как его пальцы сняли бы их с меня, и сама стягиваю трусики, окончательно воспламеняясь. Веду ладонями по бёдрам вверх, отщёлкивая последние кожаные ремешки, и, оставшись совершенно нагой, в одних только ботфортах, опускаюсь на кровать.

Мысль о том, что он смотрит, как я трогаю себя, лучше любой фантазии. Она одурманивает, обостряет все раскалённые ощущения, и мне уже кажется, что это его пальцы доводят меня до безумия. До крика, с которым я изгибаюсь на постели, вонзаясь острыми каблуками в покрывало, ровно в ту секунду, когда музыка обрывается. И не моё тяжёлое прерывистое дыхание наполняет комнату, а его.

Никита не срывается, не приходит, но сообщения на моём телефоне яростно шепчут о том, что его выдержка трещит по швам:

«Следующий танец – в моих руках».

«Я проведу языком по каждому следу, оставленному ремнями на твоих бёдрах».

«И кричать ты будешь уже из-за меня».

А проснувшись, я нахожу ещё один амариллис на всё ещё распахнутом окне – красно-оранжевые, словно штрихованные полосы чередуются с белыми на нежных лепестках – «Дансинг Квин». Значит, Никите действительно понравилось. А я буду ждать следующего танца.

* * *

«Может, у тебя и про подростков что-нибудь найдётся?», – пишу Никите, когда к обеду доползаю на очередную лекцию к Сонному Гуру и, как всегда на его паре, не могу удержать глаза открытыми дольше пяти секунд.

Но мой сталкер молчит.

«Тебе понравилась вчерашняя песня? Что ты вообще слушаешь?» – пробую я снова, когда через пару часов возвращаюсь домой. Мне действительно интересно узнать о нём хоть что-то. Особенно вот такое простое.

Но и этот вопрос остаётся без ответа. А в голову лезут бредовые мысли. Может, я вчера перегнула палку? Хотела сделать ему приятно, завести его, вынудить снова появиться передо мной, прикоснуться, а в итоге оттолкнула этой… распущенностью? И теперь он непонятно что думает обо мне. Если вообще думает.

Решив не навязываться, откладываю телефон и собираюсь в клуб. А после смены всё-таки нахожу сообщение от Никиты:

«Прости, моя северная заря. Срочная работа».