Они знали, что 25 июня коммунистическая Северная Корея вторглась в антикоммунистическую Южную и с тех пор ломится на юг, никого не щадя и почти не встречая сопротивления со стороны разбитой армии Ли Сын Мана. Бойцам оперативной группы предстояло занять оборонительные позиции где-то на пути противника – как можно дальше к северу, однако после долгих лет службы в оккупационных войсках в Японии они даже помыслить не могли о настоящих сражениях, ранениях и возможной внезапной гибели. Батальон, как и остальные подразделения оккупационных войск в Японии, был катастрофически недоукомплектован и плохо вооружен. Роты А и D вместе со многими вспомогательными подразделениями все еще переправлялись из Японии в Пусан морем. Вечером 4 июля батальону было приказано занять отсечную позицию у дороги на Сувон, примерно в пятидесяти милях к югу от столицы, Сеула, уже занятого коммунистами. В гористой местности все дороги, пригодные для перемещения современной армии, можно пересчитать по пальцам, поэтому было очевидно, что продвигающийся на юг противник нацелится на Осан. Этому противнику и должен был дать отпор первый батальон 21-го полка – первое из подразделений армии США, доступное для немедленной переброски в Корею и введения в бой. «Они выглядели как отряд бойскаутов, – сказал полковник Джордж Мастерс, один из тех, кто видел батальон во время переброски на фронт. – Я разъяснил Брэду Смиту: “Против вас будут закаленные в боях солдаты”. Ответить ему на это было нечего»^[4].

Как большинство солдат в большинстве войн, они продвигались к позициям в темноте, под мелким моросящим дождем. Часть южнокорейских водителей реквизированных грузовиков наотрез отказалась ехать дальше к полю боя, поэтому американцам пришлось сесть за руль самим. Батальон выгрузился позади холмов, на которых полковник Смит наскоро провел рекогносцировку, и взвод за взводом начал карабкаться вверх по каменистому, поросшему кустарником склону под приглушенные ругательства и бряцание оружия. Офицеры были в таком же замешательстве, как и рядовые, поскольку им сказали, что предстоит встреча с южнокорейским армейским подразделением, вместе с которым они должны закрепиться на позиции. В действительности на холме никого не оказалось. Ротные как могли рассредоточили бойцов и приказали окапываться. Американцы сразу же обнаружили, как тяжело выгрызать укрытия в непробиваемых корейских холмах. Несколько часов, неуклюже ворочаясь в своих плащ-палатках под дождем, они скреблись среди скал. Внизу на дороге связисты прокладывали телефонный кабель на тысячу метров в сторону тыла – к единственной батарее поддерживающих 105-миллиметровых гаубиц. Грузовики с боеприпасами громоздились у обочины: никто даже не заикнулся о том, чтобы тащить их в темноте на холм к позициям роты. Окопавшись, большинство американцев над дорогой на час-другой улеглись в облепившей тело насквозь промокшей одежде рядом с оружием и выкладкой и провалились в беспокойный сон.

Когда через несколько часов забрезжил рассвет, бойцы оперативной группы «Смит» (это громкое название маленькому подразделению дали в штабе в Токио), моргая и бестолково перетаптываясь спросонок, попытались оглядеть окрестности с занятых позиций. Они находились чуть южнее сувонского аэродрома, в трех милях к северу от городка под названием Осан. Мало-помалу глаза начали выхватывать из общей массы знакомые лица: вот сам Смит по прозвищу Брэд, худощавый тридцатичетырехлетний выпускник Вест-Пойнта, во время Второй мировой воевавший на Тихом океане, а вот помощник командира Мамочка Мартайн – требует слегка перекроить позиции, занятые в темноте. Майор Флойд Мартайн, родом из Нью-Йорка, с 1926 года служил в национальной гвардии, потом в 1940 году его призвали на действительную службу – войну он провел на Аляске. Злопыхатели считали Мартайна чем-то вроде суетливой старухи, отсюда и прозвище. Но он действительно заботился о своих бойцах, и многие по-настоящему его за это любили. Капрал Эзра Берк был сыном рабочего лесопилки из Миссисипи – после призыва он успел поучаствовать в боях под самый занавес тихоокеанской кампании, а потом остался в Японии – вкушать хмельную радость оккупационной службы. Кроме Берка в подразделении было еще много южан – парней, которым в родных городках конца сороковых не светили ни такие выплаты, ни такая сладкая жизнь, как в оккупационных частях армии Макартура. Теперь капрал Берк, будучи санитаром, раскладывал полевые медицинские комплекты в лощине за позициями батальона. Они рассчитывали провести неделю в Корее, разобраться с гуками^[5], а затем вернуться в Японию. Теперь, на пятый день, уверенности в отношении расписания у них поубавилось.

Лейтенант Карл Бернард, двадцатичетырехлетний техасец, во время Второй мировой служил по контракту в морской пехоте. Быстро заскучав на гражданке после окончания войны, он завербовался в 82-ю воздушно-десантную дивизию и в 1949 году был назначен в 24-ю. Когда разразился Корейский кризис, Бернард, как один из немногих в этой дивизии, прошедших воздушно-десантную подготовку, провел несколько дней на японском аэродроме, надзирая за погрузкой транспорта. Теперь его поставили командовать 2-м взводом роты B, в которой он не знал пока никого, поскольку в батальон прибыл всего два часа назад.

Капрал Роберт Фаунтин из взвода связи наблюдал, как полковник Смит рассматривает в бинокль столбы черного дыма на горизонте, накинув на плечи армейское одеяло. Ни дать ни взять индейский вождь, подумал Фаунтин. Самого же Фаунтина – девятнадцатилетнего парня с фермы в Мейконе (Джорджия) – больше всего беспокоило, выдержат ли телефонные провода: мотаные-перемотаные, их столько раз тянули и наращивали на маневрах в Японии. Теперь же они стали главным средством связи для батальона: большинство радиопередатчиков под дождем вышло из строя. О событиях предшествующих дней Фаунтин уже не знал, что и думать. Он пошел в армию в шестнадцать: родители в разводе, работу дома не найдешь, он просто не видел, куда еще податься. Сражения его, в общем-то, не прельщали. На самолете он, как и многие другие бойцы, первый раз в жизни полетел во время переброски в Корею. За проведенные здесь несколько дней их обстреляли с налетевших, как они были уверены, северокорейских Яков, но потом выяснилось, что с австралийских «Мустангов». На их глазах взорвался поезд с боеприпасами, на их глазах южнокорейский офицер без всяких объяснений поставил одного из своих бойцов на колени и убил выстрелом в затылок. Якобы идущие на них танки противника оказались дружественными гусеничными тракторами. Из Японии Фаунтин с однополчанами улетали уверенные, что это дней на пять: «Да гуки только услышат, кто мы, тут же побросают оружие и разбегутся по домам». Всю одежду, вещи, деньги они оставили в казарме. Однако за эти дни шапкозакидательские речи поутихли. Фаунтин съел банку холодного сухпайка и спросил, не осталось ли у кого воды во фляге. Он промок, продрог и ничего не понимал.

В семь утра с небольшим сержант Лорен Чеймберс из роты B позвал командира своего взвода: «Лейтенант, посмотрите! Очуметь, а?» По открытой равнине со стороны Сувона на них двигалась колонна из восьми танков темно-зеленого цвета. «Что это?» – спросил лейтенант Дэй. «Это Т-34, сэр, – ответил сержант. – И вряд ли они ползут к нам с миром». Сонную одурь у бойцов как рукой сняло – возбужденно тараторя, они впервые смотрели на противника. Офицеры поспешили вперед – убедиться, что угроза не мнимая. Капитан Дэшнер, командующий ротой B, сказал: «Давайте ударим по ним артиллерией»^[6]. Передовой артиллерийский наблюдатель 58-го дивизиона полевой артиллерии включил шлемофон. Через несколько минут на рисовые поля начали сыпаться снаряды, но танки продолжали наступать. Бронебойность у орудий 58-го дивизиона была ничтожная.

Лейтенант Филипп Дэй с одним из двух имевшихся в батальоне расчетов 75-миллиметровых безоткатных орудий вытащили свою неповоротливую махину на позицию над дорогой и выстрелили. По неопытности они разместились на переднем скате. Снаряд не нанес врагу видимого урона, зато зверская отдача, сотрясшая холм, взметнула фонтан грязи, которая погребла под собой расчет и залепила орудие. Пришлось срочно разбирать и чистить.

Тем временем на дороге лейтенант Олли Коннорс сжимал ручную 2,36-дюймовую базуку – один из главных видов противотанкового оружия, которым располагало подразделение. Серьезный изъян гранаты этого калибра – неспособность пробить основную броню большинства танков – был хорошо известен еще в 1945 году. Тем не менее появившиеся за прошедшие пять лет усовершенствованные более мощные 3,5-дюймовые базуки в дальневосточную армию Макартура не поставлялись. Когда первый Т-34 прогрохотал к узкому проему между американскими позициями, Коннорс вскинул базуку и выстрелил. Корпус танка осветился всполохом взрыва. Но Т-34, наверное самому выдающемуся танку Второй мировой, не утратившему еще своей грозной мощи, этот взрыв был как слону дробина. Он с ревом промчался через проем и понесся по дороге к артиллерийскому рубежу американцев. За ним потянулись другие. Коннорс, проявляя необычайную отвагу, стрелял по ним снова и снова – с близкого расстояния, всего выпустив двадцать две гранаты. Один танк остановился – кажется, у него сорвало гусеницу, – но отстреливался он по-прежнему исправно: и из пушки, и из спаренного с ней пулемета. Остальные скрылись из глаз, громыхая по направлению к Осану, а через несколько минут показался идущий за ними следом еще один бронированный взвод. У единственной 105-миллиметровой гаубицы американцев имелось несколько бронебойных боеприпасов, одним из которых удалось наконец подбить очередной громыхающий мимо Т-34 – он остановился и загорелся. Выскочивший из башни танкист выстрелил на бегу из автомата. Этой первой очередью, которую успел сделать коммунист, прежде чем подбили его самого, он оказал одному из артиллеристов сомнительную честь стать первым американским солдатом, погибшим в Корее в результате действий противника. Безоткатное орудие лейтенанта Дэя снова начало стрелять, но вспышка делала его легкой мишенью. Удар 85-миллиметрового танкового снаряда заставил его замолчать: Дэя контузило взрывом, из ушей хлынула кровь. В промежутке с 7 до 9:30 утра через «отсечную позицию» оперативной группы «Смит» прокатилось около тридцати северокорейских танков, убив или ранив снарядами и пулеметным огнем около двадцати защитников. Придумать, как их остановить, американцы не могли.

Около одиннадцати утра на дороге показалась идущая с севера длинная колонна грузовиков с еще тремя танками во главе. Они встали бампер к бамперу, и из них хлынула пехота, мгновенно рассыпавшаяся по стелющимся на запад и восток от дороги рисовым полям. Некоторые гимнастерки горчичного цвета начали двигаться в сторону американских позиций под беспорядочным огнем минометов и стрелкового оружия. Другие терпеливо подбирались к флангам. Поскольку линия фронта у оперативной группы «Смит» составляла всего триста пятьдесят метров и больше никаких пехотных подразделений на многие километры от этой линии у американцев не было, исход этого боя стал очевиден и предрешен моментально. С каждым часом со стороны коммунистов нарастал огонь, а на стороне американцев росли потери. Полковник Смит вызвал офицеров роты С, дислоцировавшейся к западу от дороги, на командный пункт и приказал сосредоточить все силы на круглом плацдарме с восточной стороны. Около ста пятидесяти бойцов роты «Чарли» повзводно покинули позиции, прошли колонной по одному к дороге, вскарабкались, продираясь сквозь кустарник, на склон с противоположной стороны и принялись как могли рыть стрелковые ячейки и оборудовать огневые позиции.