Константин Калбазов: Неприкаянный. Мичман с «Варяга»

Глава 1
Врагу не сдаётся…

Опять. Господи, ну сколько можно-то? Хотя нет. Спасибо тебе, Господи. Ну или он к этому не имеет никакого отношения, и я пользуюсь всего лишь результатом научно-технического прогресса и одного стукнутого на всю голову учёного. Во всяком случае, этого исключать нельзя. Как и того, что он сумел найти способ подключаться к единому информационному полю Земли. Ну или найти способ путешествовать по параллельным мирам мультивселенной^[1]. Но ведь должен же быть у всего этого многообразия создатель. Словом, я чувствую боль, а значит, живу, и спасибо тебе за это, Боженька.

Бли-и-ин, а нельзя сделать так, чтобы голова всякий раз не раскалывалась от нестерпимой боли?! Ну, пожа-а-алуйста. Ага. Понимаю. Радуйся тому, что имеешь. Да я рад. Честно. Только почему всякий раз так погано-то?

Пол подо мной вздрогнул, меня слегка подбросило и приложило о деревянную решётку, лампа в зарешёченном плафоне под потолком мигнула и вновь налилась ровным, но довольно тусклым светом. Впрочем, это ерунда, и осознал я это лишь постфактум, потому что в этот момент меня куда больше занимал взрыв всепоглощающей головной боли.

Бороться с ней довольно просто, достаточно немного отдохнуть. Ну хотя бы с полчасика. Вот только как-то сомнительно, чтобы мне это время предоставили. Дважды, едва придя в себя, сразу приходилось бороться за свою жизнь. Можно сказать, что за шестое своё перерождение я уже успел где-то пообвыкнуться с этими неудобствами.

Едва успел повернуть голову набок, чтобы не захлебнуться в собственной блевотине. Да кто же так наедается перед боем! Дебил! Впрочем, спасибо тебе, добрый реципиент. Куда хуже пришлось бы, если мне нечего было бы исторгать из желудка. А так смачно бекнул, пугая деревянную решётку, и сразу полегчало, и боль из острой тут же стала тянущей и тупой.

Посмотрел на крашеный в белый цвет стальной потолок, закрыл глаза и слегка нырнул в воспоминания реципиента. Основательно разбираться с ними некогда. Для начала нужно просто понять, где я и что вообще вокруг происходит. Если взяться за это основательно, отключусь минимум на полчаса, а мне пока так и непонятно, в безопасности ли я.

Минут пять, за которые успело опять грохнуть, хотя и не так весомо, как в прошлый раз, и я открыл глаза. В принципе, всё понятно, за исключением одной немаловажной детали. Насколько эта реальность отличается от основной, за которую я принимаю ту, откуда явился сам. Но с этим буду разбираться после того, как выберусь из этой передряги.

С одной стороны, ничего страшного. Как погибну, так и возрожусь. Но с другой, жуть как не хочется оказаться в мраке безвременья. Каждый раз это сродни вечному заточению. Такое ощущение, что нахожусь там сотни лет, хотя с таким же успехом это может быть лишь миг. Но о-о-о-очень долгий миг, когда ты всё понимаешь, осмысливаешь, но ничего не чувствуешь и не ощущаешь времени, тянущегося как улитка. Хотя нет, она настоящий спортивный болид в сравнении с испытываемым мною в этом клятом мраке. Мне там так хреново, что обратно не хочу ни при каких обстоятельствах.

Я глубоко вздохнул и, ухватившись за какую-то трубу, сел. Перед глазами побежали разноцветные круги. Обождал пару минут. Крейсер легонько вздрогнул от близкого разрыва. Или я ничего не почувствовал, а просто услышал, а остальное дополнило воображение? Не суть.

Поднявшись, осмотрелся. Итак, душевая и сложенные у стенки несколько трупов, парочка рядом со мной. Несмотря на эту компанию, я вполне себе жив, будучи принятым за убитого ввиду клинической смерти. Детально разбираться во время боя попросту некогда. Пульса нет, значит, готов, и спасибо, что прибрали с палубы.

Дверь отворилась, и…

– О! Господи, спаси и сохрани! – перекрестился опешивший матрос, выронив ноги очередного бедолаги, которого торопились пристроить в душевой.

– Спокойно, братец, я не вурдалак, – прикоснувшись ладонью к саднившей на голове ране, произнёс я.

– Прошу прощения, ваше благородие, – стушевался он.

Вообще-то, не за что ему виниться. Тем паче, что во всяких нечистых тут очень даже верят. А в душевой сейчас должны быть только трупы. Вот и испугался он меня больше, чем япошек.

– Нормально всё. Заносите сердешного, – посторонился я.

Пропустив матросов с трупом товарища, я направился в один из перевязочных пунктов в носовой части крейсера. Нужно было срочно что-то делать с непрекращающимся кровотечением. На меня никто не обращал внимания. Видок у меня тот ещё, к делу не приставишь. Позаботиться попросту некому, одни заняты тушением пожара, другие помогают тем, кто о себе позаботиться не может. Я же вроде сам справляюсь, вот и ладно.

Взгляд зацепился за палубу, залитую кровью, которую с шипением пожирает пламя. Тугая струя из брандспойта смыла кровь и заставила отступить огонь. Но бравая пожарная команда и не думала на этом останавливаться, тут же переключив своё внимание на одну из шлюпок, также объятую жирными огненными языками. Так-то она из оцинкованной стали, но внутри неё было чему гореть: парусина, пенька, мачта, вёсла, припасы. Ну, помогай вам Бог, братцы, а я, шатаясь, прошёл дальше.

– Михаил Лаврентьевич, придумайте что-нибудь с этим, – попросил я, ввалившись в перевязочный пункт, устроенный на жилой палубе.

– Господи, Олег Николаевич, вы живы! – воскликнул наш младший корабельный врач.

– Не дождётесь, – хмыкнул я.

Тяжелораненых не было, вот он и взялся за меня, отставив остальных. Оно, конечно, мичман не великое звание, но всё же офицерское. Так что моё благородие обиходили без очереди. После чего я поспешил покинуть место, пропитанное запахами крови и аптеки. Жуткое сочетание, блевать так и кидат. Лучше уж на свежем воздухе.

– Кхе, кхе, кхе. М-мать! – не сдержавшись, матернулся я, хапнув полной грудью гари.

Голова вновь отдалась тупой ноющей болью. Но с этим ничего не поделать. Повертел ею и уверенно направился к своему боевому посту на корму, где меня, а вернее реципиента, и приголубило. Ну как уверенно, походка у меня пока вихляющая, ноги словно ватные, голова всё же слегка кружится, но с каждой секундой самочувствие улучшается. Боль понемногу отступает, тело подчиняется мне всё лучше и лучше, а координация движений улучшается с каждым шагом.

Пока продвигался на корму, сумел сориентироваться. Итак, славный крейсер «Варяг» в результате циркуляции сел на мель и, благополучно соскочив с неё, при этом получив несколько плюх, активно сдавал назад, отдаляясь от берега острова Йодольми. Японцы же меж тем активно сокращают дистанцию, и сейчас до них порядка двадцати восьми кабельтовых, это что-то около пяти километров. С глазомером у меня полный порядок. Я что твой дальномер и баллистический вычислитель в одном флаконе.

Правда, мыслительные процессы и непрекращающиеся разрывы вражеских снарядов вкупе с грохотом наших орудий доставляют мне ни с чем не сравнимое «наслаждение» в кавычках, разумеется. У меня, между прочим, сотрясение головного мозга. А может, и ушиб. Но и укрыться в утробе крейсера, ожидая окончания боя, я не могу. Чем оно всё закончится, вроде бы известно, но учитывая, что это не прошлое моего мира, а настоящее этого, не обязательно будет именно так, как мне кажется.

Два разрыва фугасов среднего калибра, раздавшиеся один за другим на баке и шкафуте^[2], убедили меня в том, что ничего пока ещё не решено, и моё послезнание вполне может прогуляться до ветру. Так что нужно брать ситуацию в свои руки. Понятно, что командовать крейсером мичману не позволят. Значит, буду делать то, что у меня получается лучше всего.

Когда вышел на корму, орудие с левого борта уныло опустило ствол к палубе. Какая-то неисправность с поворотным механизмом, над которым сейчас колдовали комендоры. Правое же грозно рыкнуло, отправляя в японцев очередной снаряд. Заряжающий устало отворил затвор, выбрасывая стреляную гильзу. Подносчик отбросил её в сторону, а двое других начали прилаживать к казённику очередной унитарный патрон.

Устали ребятки. Поначалу-то всё лихо получалось. Но ты поди поворочай эти шпалы полутораметровой длины весом под шестьдесят кило. Так-то у пушек Канэ заявлена скорострельность в десять выстрелов в минуту, но это только с чудо-богатырями и весьма непродолжительное время. Здесь же бой длится уже почти полчаса, и многие из матросов с лёгкими ранениями. Уж с царапинами так, почитай, все. Шимоза даёт множество мелких осколков и щедро раздаёт плюхи разной степени тяжести.

– А ну-ка, братец, подвинься, – положил я руку на плечо наводчика.

Тот обернулся ко мне, окинув ошалевшим взглядом. Вряд ли расслышал мои слова, но прикосновение почувствовал. Ну а при виде воскресшего покойника едва не начал креститься. Двое со снарядом замерли, словно привидение увидели. Да и увидели, чего уж там. Мичман Кошелев как раз этим плутонгом и командовал, и его отсюда чин чином в душевую спровадили.

Я сделал знак, чтобы наводчик отошёл в сторону. Тот продолжал таращиться на меня испуганно непонимающим взглядом, но приказ всё же исполнил. Я же заговорил так громко, как только позволяла травмированная голова, и с тоской понимая, что едва начну пальбу, станет гораздо хуже.

– Слушай меня, братцы! Подносите снаряды так быстро, как только сможете. Ложкин, оставь эту пушку, давай своих на поднос снарядов, – закончил я свою краткую воодушевляющую речь, обратившись к артиллерийскому кондуктору, руководившему ремонтом соседнего орудия.

– Как же так, ваше благородие. Никак не можно, – растерянно ответил тот.

– Всё одно не успеете отремонтировать. Это приказ.

– Слушаюсь, – козырнул тот и кивнул своим подчинённым.

– Бронебойный? – спросил я заряжающих.

– Так точно, ваш бродь, – ответил отмерший комендор Будко, подавая знак товарищу и на пару запихивая снаряд в ствол.

Я взялся за рукояти маховиков и начал разворачивать орудие влево ещё до того, как приник к прицелу. Сыто клацнул затвор, а у меня перед глазами была уже панорама оптики. Ближе всех к нам был броненосный крейсер «Асама». Он же вёл по нам основной огонь, остальные корабли отряда адмирала Уриу стреляли время от времени. Тут и узкий фарватер, вынуждающий противника скучиваться, и остров Йодольми, на время скрывавший нас от их комендоров.

Однако моей целью был вовсе не он. Слишком хорошая броня, и сомнительно, что я смогу ему существенно навредить на дистанции порядка двадцати шести кабельтовых. А быстро самураи сокращают дистанцию. «Варяг», конечно, попроворней, но он сейчас только набирает ход после того, как был вынужден сдавать назад.

Зато шедший следом «Чиода» совсем другое дело. Так-то он тоже броненосный, но на деле броня у него тонкая, броневой пояс узкий, всего-то полтора метра по ватерлинии. Бронирование палубы просто смешное. Так что дырок наковырять в нём у меня получится изрядно. Пусть и идёт он на нас практически носом.

Первый выстрел стеганул по ушам, заставив поморщиться и закрыть глаза. Впрочем, ненадолго. Превозмогая боль, я впился взглядом в оптику. Ага. Недолёт. Ну, это мы сейчас поправим. До цели снаряд летел долгих восемь секунд, но, несмотря на это, мне пришлось обождать, пока вновь сыто клацнул затвор. В смысле я это не услышал, а почувствовал ладонями, лежащими на ручках маховиков горизонтальной и вертикальной наводки, внося поправки в прицел.

Всплеск второго снаряда лёг рядом с правым бортом. Порядок. Прицел взят правильно, сказалось, собственно, рассеивание орудия. Очень надеюсь, что ствол у него не расстрелянный. Иначе я тут в кучу ни хрена не соберу. Да что же они так медленно-то!

– Шевелись, братцы! Живее! Чего возитесь как беременные мухи! – в сердцах выкрикнул я, не отрывая взгляда от прицела.