И тут я, радуясь и подпрыгивая от нетерпения, как выскочу из моей засады, где за доброй маленькой бабушкой подглядывал! Как подбегу из-за угла дома к лавочке! И быстро открываю ее сумочку, ожидая найти такую вкусную карамельку.

А старушка-горбунья вдруг поднимается, быстро, цепко берет меня за руку и держит, ждет, пока моя прабабушка из дома выйдет. А потом подтаскивает меня к крыльцу, показывает прабабушке Уле и строго так говорит своей подружке:

– Знаете, очень плохо приучать маленьких к воровству. Очень хороший урок, по-моему.

Классный день

1

Она огромная.

Совершенно огромная – не помещается в глаза. Ноги как колонны, над ними что-то серое, бесформенное, уходящее ввысь, не разглядеть. Из этой выси показывается ручища. Она увеличивается в размерах, как подушка, летящая в лицо.

Запах.

Я осторожно свожу глаза и обнаруживаю под носом это.

Серая алюминиевая ложка, к которой прилипла бурая лужица рыбьего жира.

– Давай, – говорит тетка, ждет и добавляет: – Пей.

– Сынок, пожалуйста. – Мама опаздывает в институт.

Я знаю, что маму подводить нельзя, и открываю рот. Тетка больно пихает мне ложку в горло, рыбий жир плещется на язык. Легче проглотить тряпку, которой моют сковородки. Я честно пытаюсь проглотить.

Получается.

Я иду по коридору, оборачиваюсь и машу маме рукой. Мама улыбается мне, тоже машет. Дверь пыхает морозным паром и закрывается. Сзади раздается блевок – кто-то следующий пытается проглотить наше детсадовское причастие.

Я захожу в нашу комнату. Группа сидит на стульчиках и ждет своей очереди на горшок. У нас у каждого свой горшок, но тетка говорит, чтобы все сходили по очереди на один. Я не соображаю, что надо поторопиться, и оказываюсь последним.

Горшок полон по края.

– Давай, – говорит тетка, ждет и добавляет: – Быстро.

Я не знаю, что делать.

Группа подтягивает колготки и смотрит на меня. Кто-то жалеет, кто-то смеется.

– Давай, – говорит тетка. – Быстро.

– Я…

– Быстро.

Я опускаю колготки вместе с трусиками и сажусь на горшок. Моча выплескивается на пол. Я встаю с мокрой попой.

Я не знаю, что делать.

– Дурак, – говорит тетка. – Вытирай.

– Как? Я…

– Я тебе покажу как.

Она надвигается на меня большой серой тучей:

– Поднимай руки. Быстро.

Я послушно поднимаю руки. Тетка снимает с меня новенький свитер – весь белый, пушистый, очень мягкий, а на груди серый зайка и оранжевая морковка.

Вчера я целый вечер смотрел, как мама довязывала свитер. Я очень люблю зайку и веселую морковку. Зайка совсем такой, как кролики у бабушки.

– Вытирай, – говорит тетка и сует мне в руки свитер. – Быстро.

Я не знаю что делать. Группа молчит.

– Давай, – говорит тетка. – Быстро.

Я подтягиваю трусики и колготки на мокрую попу. Становится теплее. Наклоняюсь и начинаю вытирать свитером лужу. Когда я был маленький, я любил помогать бабушке Тасе, маминой маме. Я умею мыть полы.

– Быстрее, – говорит тетка.

Я начинаю плакать. Группа не смеется.

– Сидите тут. – Тетка поднимает горшок и уносит в туалет.

2

Ее нет долго-долго. Мне так кажется.

Тогда я выхожу из нашей комнаты, иду к шкафчикам, нахожу свой шкафчик с клубничкой и начинаю одеваться. Надеваю зеленые теплые штаны. Надеваю беленький свитер, который очень противно пахнет. И зайчик серенький пахнет противно. И морковка. Достаю из валенок и надеваю шерстяные носочки из козьей шерсти, которые связала бабушка Саша, папина мама. Она всегда вяжет мне носочки и передает посылкой – каждый раз больше на размер, чем я на самом деле. «На вырост». Бабушка Саша каким-то чудесным образом знает, что я расту. Повязываю шарф. Надеваю шапку, шубу, застегиваю. У меня коричневая шуба из медвежьей шкуры. Я тогда еще не знаю, что шубка сшита из наших коричневых кроликов, которые у бабушки Таси растут, поэтому я очень горжусь, что буду сильный, как мишка. Влезаю в валенки. Надеваю варежки. Забираю свою лопатку из шкафчика. Смотрю, ничего ли не забыл. Я все-все забираю – и лопатку снег копать, и мишку Топтыгина. Дверь не открывается. Но я с разбегу бухаюсь в дверь еще раз, и она открывается. В тамбуре я отыскиваю свои санки – они с самыми веселыми планочками. Открываю дверь на улицу.

Солнце уже взошло.

На улице очень-очень красиво. Синие сугробы выше моей головы. За крышами домов, из высокой трубы, в кремовое небо поднимается ярко-розовый столб дыма. Я спускаю санки с крыльца, берусь за веревочку и шагаю к маме в институт. Снег очень громко скрипит. Как бабушкин крахмал. Навстречу проходит детсадовский кот – под ним снег не скрипит. Кот принюхивается, что-то мне мяучит, здоровается, потом идет по своим кошачьим делам. Я машу ему вслед, открываю калитку, отлепляю примерзшую варежку от железа и топаю по улице.

Мимо торопятся взрослые, они идут по своим взрослым делам и совершенно не обращают на меня внимания. По улице едут машины, пыхая морозным выхлопом. Я иду к маме. Я хорошо знаю дорогу.

Мне четыре с половиной года.

3

…Маме звонят из детсада через полчаса. Сообщают, что меня нет. Мама начинает очень кричать. Потом звонит на рабочий телефон папе. Папа не начинает кричать, он говорит маме, чтобы сидела у рабочего телефона, а сам бежит из Второго, секретного, корпуса, который спрятан за заводским забором в лесу. Папа до моего рождения был пограничником, поэтому он бегает очень быстро.

Он очень взрослый. Ему двадцать девять с половиной лет, вот сколько!

Папа прибегает в детский сад, видит, что нет санок, и сразу понимает, что я ушел. Ему надо понять, куда я ушел. Папа берет заведующую за грудки, та пытается объяснить, что произошло. Папа был пограничником, а пограничники очень быстро думают. Он понимает, что я очень обиделся и ушел за помощью, а раз у меня нет ключей, то я прямо сейчас иду к маме на работу, потому что к папе меня не водили. Тогда папа куда-то бросает заведующую и быстро бежит в сторону института.

Солнце поднимается над домами, и все вокруг очень нарядное, как на новогодней открытке. Розовый снег громко скрипит под его ногами. По улице едут машины, выдыхая клубы белого пара. Люди на тротуарах прыгают в стороны – так быстро бежит мой папа. А на полпути к институту – он все точно рассчитал – папа видит меня. Я иду правильной дорогой, в санках едет мой Топтыгин и держит лопатку.

– Привет, – папа останавливается, наклоняется и упирается руками в колени.

– Привет, – отвечаю я, ничуть не удивившись.

Разве папы может не быть рядом, когда тебе грустно?

– Пошли к маме?

– Пошли.

Я подаю ему руку в варежке. Потом снимаю. Папина рука очень горячая. От папиной головы идет пар.

– Пап…

– Что?

– Надень шапку, холодно.

– Хорошо, сынок.

– Ты меня нашел, да?

– Я тебя нашел, сынок.

– Все хорошо?

– Все классно, сын.

Действительно, это классный день. Самый классный.

И совсем не холодно.

Старые газеты

1

– Бабушка?

– Что, сынок?

– Ба, ты куда смотришь?

– На небо.

– А что ты там видишь?

– Будет мороз.

– А как ты это увидела? Весна. Весна же, бабушка. Так тепло днем.

– А посмотри сам. Что видишь?

– Вечер. Закат. Звезды.

– На дом бабушки Зины посмотри.

– Телевизор смотрят.

– На крышу посмотри.

– Дым из трубы идет.

– Как дым идет?

– Ровно.

– Как ровно?

– Ну… Вверх ровно.

– А еще что на небе видишь?

– Звезды. Месяц.

– Да, сынок. Звезды, месяц, и дым вверх идет. Ночь будет ясной. А ясной ночью, сынок, мороз опускается. Ладно, засыпай. Давай тебя поцелую. Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, ба.

2

– Гриша. Гри-и-иша… Гришенька…

– А? М-м-м…

– Гриша, просыпайся, сынок.

– Бабушка, что случилось?

– Все хорошо. Нужна твоя помощь.

– Моя! Бабушка! Помощь?! А куда! А я сейчас! Давай, я быстро! Ты очень дождись! Бабушка, ты не видела, куда я колготки повесил?! А, вот! Бабушка! А мы вместе в ночь пойдем, да?! А что мы будем делать?!

– Не скачи, сынок. Вот, надень свитерок. Там холодно.

– Бабушка! А у нас будет приключение, да?! А что мы будем делать?!

– Помидоры будем спасать, рассаду, которую высадили вчера.

– Ба!

– Что?

– Ба, а вчера – это уже не сегодня? Сегодня уже не вчера?

– Да, сегодня уже новая ночь.

– А у мамы с папой тоже ночь? Да? А ты что наденешь?

– Дедушкино пальто.

– А дедушка не замерзнет? Он на дежурстве, да?

– Он будет утром идти, уже будет тепло, солнышко поднимется, все согреет, все будет хорошо, но нам идти надо сейчас.

3

Дверь веранды раскрывается, свет улетает до забора Грибанихи, потом бабушка выключает свет.

Сначала слепну, потом глаза привыкают – и проявляется ночь. Все как днем, как будто сильно зажмурился от солнца, только месяц на небе. Далеко на углу светит фонарь – желтым пятном, – над землей собирается туман, только стылый, глухой, гулкий какой-то. Будто зимой на стекло дохнуть, потом можно буквы писать, как бабушка учила. А тут – туман. Туман низко лежит, не выше заборов.

А высоко-высоко, там, где спутники, там – звезды. Колючими иголочками. И сбоку месяц – острым, колючим, очень ярким серпом. Такой же острый серп, как у бабушки, только зубчиков нет и светится ярко-ярко. А у бабушки рука – шершавая и теплая. Бабушкина рука всегда шершавая и теплая – потому что много работает и много любит. А над нашей крышей, из нашей трубы, – дым. Дым вверх поднимается и тоже светится. И у бабушки Вали, и у деда Зиновия, и у Васильчуков – над всеми хатами дымы поднимаются высоко-высоко. И тоже будто светятся.

– А почему мы идем в сарай?

– Газеты возьмем, сынок.

– Старые?

– Да, старые газеты.

– Это же твои старые газеты, да?

– Да, сынок.

– Твоя «Учительская газета»? Ты ее уже всю прочитала? Всю-всю?

– Да, сынок. Всю.

– Бабушка, а о чем пишут – ну, столько номеров?

– О том, как лучше детей учить. Чему. Как. Разные учителя пишут в газету, делятся опытом, рассказывают о своем опыте.

– А ты писала?

– В газету? Да.

– А тебя напечатали? То, что ты написала?

– Да, сынок… Подожди, включу свет. Заходи, в бочке, где лопаты. Там сверток. Возьми… Возьми сразу штук двадцать.

– Так много? А как мы будем газетами помидоры спасать?

– Мы домики для них сделаем, сынок.

– Из газеты? Домики?! А ты научишь меня домики делать для маленьких помидорчиков, да?

– Да, сынок. Да. Пошли.

– Бабушка, а как ты видишь без фонарика?

– А ты сам как все видишь?

– Я? Все! Бабушка, я так хорошо вижу ночью! Я все-все вижу ночью, только спать рано ложусь, не всю ночь вижу. А сейчас все так хорошо… Ой, смотри! Что это?

– Это ежик.

– Настоящий ежик?!

– Настоящий. Видишь, бежит. Слышишь, как он сопит?

– Бабушка, а куда он бежит? К себе домой? К своей ежихе и деткам?

– Наверное. Поймает лягушку, отнесет. Будет ежикам ужин.

– Бабушка, а что еще ежи едят?

– Молочко пьют, если мы, люди, нальем. Кузнечиков и улиток летом. Лягушек. Разное.

– А еще они хрюкают, да! Помнишь, как нам дедушка ежика поймал! В свою куртку! Он еще так кололся! Ай…

– Давай руку. Поднимайся. Ты чего ночью по меже прыгаешь?

– Это я распрыгался. Мы уже пришли, да?

– Да, сынок.

– А как мы будем домики для рассады делать? Как? Научи!

– Смотри. Берешь, разрываешь пополам. Не смотри, бери.

– Беру.

– Теперь разрывай вот так. Получается?

– Сейчас. Сейчас я ее… Получилось! Как Саша Суворов, да?! Р-р-раз! Шпагой!

– Да, сынок, а теперь этот лист еще пополам. Складывай, ладошкой пригладь, и по сгибу разрываем.

– Ой, а у меня криво… Не так, как у тебя.

– Получится, сынок. С первого раза не сразу получается.