Это была, конечно же, ложь. Наяна прекрасно знала принципы формирования государственной программы реституции, и у нее хватало ума понимать, что смыслом этой программы было вовсе не восстановление справедливости, как объявляли официально. Да, в конце прошлого века и в первой четверти века нынешнего огромное число потенциально прибыльных производств перешло к новым собственникам при помощи нарушений закона, взяток, фальсификаций уголовных дел и прочих неблаговидных махинаций. Благодаря изобретению Тоннеля стало возможным выяснить, какие именно нарушения были допущены, доказать их и изъять незаконно присвоенные активы. Считалось, что все будет возвращено либо государству, если нарушения имели место в момент первичной приватизации, либо законным владельцам или их наследникам. Так это или нет – вопрос открытый, но одно Наяна знала точно: программу интересует только по-настоящему крупный бизнес, к которому фирма родителей Верещагина никак не относилась. Поэтому она даже и не пыталась заговаривать с руководством, озвучивая требование старика. Да и кто она такая? Даже если бы речь шла о действительно больших деньгах, все равно она, Наяна, инструктор второго уровня, не имеет ни права, ни возможности влиять на решения, принимаемые на самом верху.

Тимур Валерьевич тоже все это понимал. Но в силу характера продолжал настаивать, сердиться и делать из Наяны стрелочницу. Этот разговор был далеко не первым и наверняка не последним. Возраст, характер, нервная система… Что тут поделаешь?

– Тимур Валерьевич, вы – золотой запас программы, вы родились в девяносто восьмом году и остались сохранным, такие люди, как вы, – огромная редкость. Именно поэтому вам назначен повышенный гонорар. Если захотите, вы на него сможете приобрести жетон и сами посмотреть две тысячи десятый год.

– Еще один Тоннель? Я не выдержу, здоровье уже не то, – угрюмо констатировал Верещагин. – Ладно, давай заниматься. Что там у нас?

Он потянулся было за планшетом, но Наяна остановила его.

– Тимур Валерьевич, ну зачем? Вы же знаете, что нельзя. Вам нужно было всех запомнить. Справились?

– Да уж конечно, – пробурчал старик. – Проверять будешь?

– Обязательно, как всегда.

На планшете Верещагина были загружены фотографии двух десятков лиц, которые могли оказаться причастными к неправомерному подписанию документов о передаче мощного металлургического комбината новому собственнику. Фотографии подписаны, указаны фамилии, имена, отчества, занимаемые должности. И даже прозвища, если у кого-то они были. Те же самые фотографии имелись и на планшете Наяны, но без подписей, и сейчас Тимур должен был без ошибок опознать и назвать каждого. Когда он окажется в конкретном месте в конкретный день 1998 года, то неизвестно, кого из них там увидит. Вполне возможно, всего двух-трех человек из всего списка, но необходимо, чтобы Верещагин с точностью идентифицировал каждого участника сделки и запомнил каждое произнесенное им слово. А для того, чтобы запомнить, нужно хорошо понимать суть происходящего, то есть владеть основами экономических знаний и бухгалтерского учета, а также хотя бы минимально знать терминологию, как официальную, так и разговорные формы.

Первые шесть фотографий Верещагин прошел гладко, без запинок, потом начал сбоить, ошибаться или недовольно ворчать, что не помнит. Наяна знала, что Тимур Валерьевич, каким бы ни был несносным брюзгой, относился к делу ответственно. Значит, за те три дня, которые прошли с предыдущего занятия, он принимался за домашнее задание пять раз в день, как и предписано регламентом. Пять раз по 30–40 минут. Похоже, внимания и памяти у старика хватало минут на 15–20, поэтому начало фотогалереи он освоил и потом каждый раз успевал повторить, а вот дальше дело шло труднее. Он уставал, внимание рассеивалось, ничего не запоминалось. В отдельном окошке экрана Наяна сделала отметку для врача: пусть распорядится насчет препарата, повышающего концентрацию внимания и снижающего утомляемость.

Через сорок минут занятие закончилось. Первое на сегодняшний день. Потом будут еще четыре. Такое у Верещагина расписание: по пять занятий в день, один день с инструктором, три дня самостоятельно. Расписание для каждого студента составлялось в учебном отделе индивидуально с учетом состояния интеллекта и здоровья.

– Я вернусь в двенадцать часов, – напомнила Наяна, пряча планшет в рюкзак. – Будем заниматься бухгалтерией.

Старик сидел в расслабленной позе, устало прикрыв глаза. Наяна уже взялась за ручку двери, когда услышала:

– А что там внизу за деваха? Я вроде ее раньше не видел. Утром иду из спортзала, смотрю – незнакомое лицо. Кто такая?

Ишь ты, углядел! И даже заинтересовался.

– Это новенькая, сегодня только в первый раз заступила.

– Как звать?

– Севара.

– Это что еще за имя?

– Не знаю, я не спросила, – призналась Наяна.

– Погоди-ка, я сам посмотрю, – деловито проговорил Верещагин и взял в руки один из нескольких гаджетов, лежащих рядом на столике.

Потыкав пальцем в экран, торжественно объявил:

– Татарское имя, означает «любимая».

Все это можно было проделать в десять раз быстрее и проще, всего лишь надев визор и задав вопрос голосовому помощнику, но Тимур принципиально пользовался только той техникой, с которой имел дело до своего семидесятилетия. После этого упрямый Верещагин категорически отказывался осваивать все новое и отговаривался тем, что старое ему привычнее и понятнее. Ничего необычного в этом не было, подавляющее большинство пожилых и особенно очень пожилых людей вело себя точно так же.

Но Тимур Валерьевич не был бы собой, если бы и тут не нашел повод побрюзжать.

– Никакой фантазии у людей! «Любимая»! Сплошная пошлость вокруг. Вот твое имя – это хоть что-то, означает «горделивая». Ты, конечно, ему не соответствуешь, но все в твоих руках. Захочешь – станешь, это дело такое. А «любимая» – это что? А вдруг ее никто не полюбит? И будет девка всю жизнь маяться и стесняться своего имени, от нее ж не зависит, будут ее любить или нет. Не найдет себе мужика – и все, кранты. И о чем только родители думали! Вообще не понимаю я эту вашу моду давать детям неславянские имена. Вот как хорошо раньше было: Саша, Маша, Коля, Таня. Все привычно и понятно, легко запомнить. А теперь язык сломаешь и мозги иссушишь, пока усвоишь, кто есть кто.

– Зато не перепутаете, – улыбнулась Наяна. – Однофамильцев по-прежнему много, а вот полных тезок почти не осталось. Так даже проще, можно не запоминать отчества и фамилии, разнообразие личных имен огромное. Между прочим, ваше имя тоже не очень-то славянское. Отдыхайте, Тимур Валерьевич, через час продолжим.

– Отдохнешь тут с вами, – проворчал Верещагин. – Сейчас эти явятся.

«Эти», то есть врач и массажист, действительно уже шли по коридору навстречу Наяне. Тоннель требовал не только знаний, но и соответствующей физической формы: путешествие в прошлое сопряжено с немалыми нагрузками на организм, и к этим нагрузкам пожилых людей следовало планомерно готовить под строгим медицинским контролем. Коротко поздоровавшись с ними, Наяна дошла до лифтов и поднялась на восьмой этаж. Вот сейчас она все и узнает.

Перед дверью в отдел распределения девушка притормозила, ткнула на мониторе в квадратик «по вызову» и произнесла свое имя: Наяна. Тут же замигала надпись: «Ожидайте». Она приготовилась ждать, собралась было достать визор и снова включить недосмотренный фильм, чтобы отвлечься от неприятного предчувствия, но уже через несколько секунд зазвучал механический голос:

– Наяна, пройдите в кабинет номер восемьсот двадцать пять. Наяна, пройдите в кабинет номер…

В восемьсот двадцать пятом сидел начальник отдела Эльдар. Значит, дело совсем плохо. С ней, рядовым инструктором всего лишь жалкого второго уровня, обычно общались такие же рядовые сотрудники Щитка.

А вдруг… Наяну бросило в пот, ноги ослабели. Что, если вызов связан не с работой, а с тем, что она – «ретро»? В этом не было ничего постыдного и тем более незаконного, за это нельзя уволить. Да, «за это» – нельзя, а вот «поэтому» – очень даже можно. На уровне государственной доктрины провозглашаются взаимная терпимость и уважение к чужой позиции, но ведь люди остаются людьми, и далеко не каждый готов мириться с тем, что рядом находятся те, кто имеет другую точку зрения. Таких называли «нетерпимыми», и ярким представителем этого вида являлся директор Центра подготовки. Фанатичный поклонник технического прогресса, он со всем пылом ненавидел тех, кто исповедовал или хотя бы просто демонстрировал приверженность идеям «ретро». Ходили слухи, что он перекрывал карьеру всем, кто выражал сомнения в пользе все более широкого внедрения в повседневную жизнь новых цифровых разработок. Эльдар сохранял нейтралитет, по крайней мере с виду, но все понимали: директор его не пощадит, если выяснится, что он знал и не принял меры. Начальник Щитка должен отвечать за своих подчиненных и за инструкторов и в корне пресекать инакомыслие в их среде.

Механический голос снова начал повторять вызов в кабинет 825, и Наяна поняла, что от ужаса застыла и не двигается. С трудом сделав несколько шагов, она направилась к нужной двери, попутно успев удивиться своему внезапному страху. Чего она так перепугалась? Она ведь уже предвидела, что ее могут уволить. Какая разница за что, за профнепригодность или за «ретро»? Результат один. Да, результат-то один, но есть нюанс. Увольнение за профнепригодность коснется только лично ее. А если все дело в «ретро», значит либо ее выследили, либо кто-то донес, потому что на работе Наяна никак не проявляла своих пристрастий, ни с кем ничего не обсуждала, никаких мнений не высказывала. Если выследили, то нашли и других. Если донесли, значит, где-то рядом человек, которому нельзя доверять. И то и другое совершенно не смертельно, но очень неприятно. Быть «ретро» – не преступление, но у силовых структур имелась другая точка зрения. Идеологи «ретро» в правительстве и парламенте мешали силовикам, заинтересованным в как можно более широком внедрении и применении всего, что связано с программным обеспечением. Любую программу, как известно, можно поставить на службу контролю, и если давать голосовому помощнику команду «спустить воду», то те, кому интересно, будут знать, сколько раз ты сходил в туалет.

Первое, что бросалось в глаза в кабинете начальника Щитка, – огромный портрет Артема Бояршинова, того самого человека, который разработал и создал Тоннель. Бояршинов стал почти богом, кумиром, на которого все молились, ведь благодаря его изобретению страна сейчас процветала. Государства побогаче купили лицензию за немыслимые деньги и построили свои Тоннели, страны победнее платят огромные суммы за право попользоваться Тоннелями своих соседей по планете. Деньги в бюджет потекли не просто бурным потоком – Ниагарским водопадом. А бюджетные деньги, как всем известно, это социальные программы, пенсии, поддержка материнства и детства, медицины и образования и многое другое, полезное для граждан.

Начальник не выглядел сердитым или озабоченным, и Наяна немного успокоилась.

– Присаживайся.

Она послушно села в полукресло и замерла, не поднимая глаз.

– Как успехи?

– Спасибо, все нормально, – сдавленным голосом проговорила она.

– Ну, не скромничай, – губы Эльдара растянулись в улыбке, – тебя очень хвалят кураторы. Сколько человек тебе осталось до третьего уровня?

– Еще много.

– Ну так сколько?

– Шесть. У меня пока только девять, а нужно пятнадцать.

– Сколько сейчас в работе?

– Пять.

– Вот шестой тебе и не помешает. Частник. Легкий, за две-три недели справишься, а то и быстрее. Заодно и денег подзаработаешь.

– Спасибо! – выдохнула Наяна, не веря своим ушам.