Барабаны было затихли, но лишь для того, чтобы начать снова бить, всё ускоряя темп. Когда скорость навскидку дошла до частоты пульса «сто сорок ударов в минуту», а громкость поднялась до таких высот, что Аню аж подкидывало у меня на плечах, над всей саванной раздался оглушительный лай. Тут подскочили и мы с Надей.

– Это голос Куду, – перекрикивая всю эту собачью свадьбу объяснила Мотя по-английски. – Так звучит антилопа в саванне, так зовут духов великих предков. Я третий раз в жизни слышу подобное, но сейчас что-то потрясающее. Здесь все четыре рода Куду: шамбала, тэйта, акамба, каре-каре** – такого не было очень давно!

Я озирался, стоя среди бесновавшейся толпы негров, что в кои-то веки собрались полаять хором. Дочь прижалась к затылку, обхватив руками мою голову. Жена вцепилась в руку так, что не оторвёшь при всём желании. И вдруг на ночную Африку рухнула мёртвая тишина.

Старуха, точь-в-точь как во сне, видении или чего там за бред мне привиделся, вышла прямо из коры. Да, темно, да, шумно, да, наверняка этому должно было найтись какое-то логичное и рациональное объяснение. Но пока не нашлось. Пока старуха появилась из дерева на высоте примерно трёх метров и спокойно шагнула на первый щит, что держали на вытянутых руках два самых здоровых мужика. И пошла вниз, к нам. В полной тишине.

Остановившись на третьей от земли ступеньки Мать Куду заговорила. Я опять узнал только имена, её и внучки. И ту же фразу про «мбуа мауиту муепе»***, что шептали друг другу местные, пока мы проходили мимо них коридором. Наверное, она имела какое-то отношение к нам, но спрашивать было не с руки, да и не у кого – судя по глазам Моти, она вряд ли бы ответила. В них снова стояли слёзы.

Бабка махнула рукой, в которой я с удивлением разглядел тот самый блескучий деревянный половник. Но сейчас он был церемониальным жезлом – все, на кого указывала Мсанжилэ, подходили и усаживались на землю возле её «живого крылечка». Подошла и Огонёк. Но не опустилась на вытоптанную площадку, а поднялась на одну ступеньку выше и села там. Мать Куду продолжала говорить и дирижировать толпой. И хоть бы кто слово лишнее сказал или вздохнул чересчур громко не по сценарию. Мне разок доводилось организовывать культмассовые мероприятия, с тех пор я зарёкся и близко с ними дела иметь. Бабка «держала зал» мастерски. Голос её летел над толпой, заставляя то тревожно хмуриться, то радостно улыбаться. Но всех, одновременно. А тут как бы не тысячи их были.

– Историю рассказывает, – выдохнул из-за плеча Умка. Мы снова едва не подпрыгнули – как он там оказался, никто не заметил. А Илюха продолжал спокойно:

– Сказочно выходит. Далёкие Боги Севера прислали одного из своих лучших детей, чтобы спасти бестолковую девчонку шамбала, что отвернулась от семьи. Белый Волк смог договориться с духами и отнял жертву у земли и камней, когда они уже готовы были разорвать её. И закрыл Маленький Огонь от гнева родной земли, приняв удар на себя.

– А как на самом деле было? – еле слышно спросила Надя.

– Да примерно так оно и было, честно говоря, – вздохнул морпех. – Поцелуй здешнего рельефа ты на нём сама вчера разукрашивала. Во, тихо! Ну-ка… – и он замер, вслушиваясь в голос ведьмы над ночной саванной.

– Говорит, от Качвано Пэндо шамбала никогда больше не увидят ничего хорошего. Дух горы, говорит, обозлился с голодухи и будет мстить теперь почём зря.

Над толпой зазвучали испуганные возгласы и плач

– Во даёт бабка! – воскликнул вдруг Умка, когда Мсанжилэ выдала очередной эмоциональный пассаж.

– Что там, что там? – зачастила Аня, едва не съехав с меня. Но с тревожными отцами-нечаянными богачами такие номера не проходили – своё я держал крепко, хоть и бережно.

– Я, говорит, смогла убедить горного бога, что шамбала проучат как следует дурную девчонку, а ему подарят жирафа. Он согласился принять жертву. Но злой без меры, они же, горные – все такие. Ни в чём краёв не видят, – адаптированный художественный перевод морпеха – и тот завораживал. В оригинале бабкина речь наверняка заставляла камни рыдать, и даже из воды могла высечь искры.

– Не будет в тех краях жизни племенам, ей ли не знать, конечно, – он даже кивнул, соглашаясь не то с ней, не то с собой. – Поэтому округу Качвано Пэндо она предлагает подарить Белому Волку, в знак благодарности и признательности за спасение будущей Матери Куду.

–Так-так-та-а-ак! – откуда рядом взялся Головин – я тоже не понял. Но руки он потирал с таким видом, будто горушка и землица вокруг, что встретила меня так неласково, должны были вот-вот стать именно его вотчиной. – Про трубку не пропусти кимберлитовую!

– А про неё ни слова не было, Башка, – вроде как даже растерянно ответил морпех.

– Жлобьё чёрное, – помолчав, горько заключил приключенец.

Дальше проследовали какие-то, видимо, прения, где четверо стареньких дедушек, украшенных винтовыми рогами самцов антилоп, что-то вежливо, но настойчиво пытались донести старухе. Она на них даже не смотрела, сойдя на ступеньку ниже и положив руку на правнучку. Хотя мне почему-то казалось, что минимум пра-правнучку. Старички, побубнив, разошлись. Со стороны казалось, что вес они если и имели – то только в тех группах, откуда пришли. Рядом с бабкой терялись, как сиротливый октябрёнок на фоне мавзолея. Чёрная старуха внушала, конечно.

Её клич пронёсся над саванной, подхваченный толпой. Живые тёмные волны снова начали бушевать и улюлюкать так, что закололо в ушах

– Илюх, а это про каску Зины – это чего они вопят? – чуть сморщившись от шума спросил я у морпеха.

– Касказини – Север. Мбуа муиту – волк. Муепе – белый. Сообразишь? – вот чего они все щурятся на меня, что он, что Тёма?

– Я подумаю. А вы подумайте, что помимо «Мэ» есть ещё и другие буквы, – ответил я.

– Иди к Мсанжилэ, Розенталь, – удивил меня познаниями Умка. И я пошёл

* Мвадуи – одна из крупнейших в мире кимберлитовых трубок, находится в Танзании.

** Шамбала, тэйта, акамба, каре-каре – этнические группы (племена) народности банту.

*** Mbwa mwitu mweupe kutoka kaskazini – белый волк с севера (банту).

Глава 7. Очередные нежданные хлопоты

– Страшно, пап! – тихонько прошептала на ухо Аня, склонившись, будто пытаясь спрятаться за моей головой. В которую запоздало пришла мысль, что дочку можно было и оставить с Надей.

– Зря, Анют, – пожал я плечами, говоря абсолютно спокойно. Стараясь, по крайней мере. – Куду – это антилопы, козы такие местные. А мы – Волковы. Когда такое было, чтоб волки коз боялись?

– Ну да, – подумав, ответила дочь. Уже громче и без той прежней вибрации в голосе. И заёрзала на моей шее, очевидно, пытаясь принять нужную позу. В каких принято северным волчьим принцессам принимать дары чёрных антилоп – я не имел ни малейшего представления. Но, судя по тому, как улыбнулись Мсанжилэ и Мотя – Анна Дмитриевна сообразила лучше меня.

– Мать Куду просит тебя показать знак, Белый Волк! – перевела с бабкиного на английский Огонёк. И повела плечами под накидкой, пояснив для туговатых по вечернему времени туристов, что речь шла о дереве Лихтенберга, что по-прежнему чесалось нещадно.

Я шагнул ближе к их чёрному крылечку, снимая с шеи дочь, и поставил её на овальный щит-ступеньку рядом с Мотей. Толпа было загудела, и даже мужики под щитами что-то загомонили, но старая ведьма крикнула коротко – и тишина навалилась обратно. Дочь замерла испуганным зверьком под чёрными тонкими ладонями Огонька. Я подмигнул им обеим, стараясь успокоить и самому успокоиться. Заголяться на людях привычки никогда не имел.

Повернувшись спиной к баобабу, снял куртку и стянул футболку. Посмотрел на барахло в руках – и ничего лучше не придумал, как бросить под ноги. Ни плечиков, ни вешалки, ни завалящей спинки стула, чтоб развесить культурно, вблизи не было. Да и вдали, наверное.

Сзади загудели мужскими восторженными голосами воины-«ступеньки». И что-то снова скомандовала бабка.

– Покажи знак Мулунгу людям шамбала, Белый Волк с Севера! – голос Моти звенел.

Я обернулся к ним. И за спиной поднялся настоящий шторм. Чёрное море бушевало, выло, визжало и гремело. И продолжалось это несколько минут, пока снова не начали гулко стучать большие барабаны, повинуясь жесту Мсанжилэ. Народ шамбала затих, как по команде.

Я опять подмигнул дочери, что стояла с разинутым ртом и глазами, показывая, что всё в порядке и бояться по-прежнему нечего. А потом сморщил нос и клацнул зубами – мы так с детства с ней играли. Аня подняла верхнюю губу и зарычала, а потом рассмеялась, как всегда, когда я изобразил испуг от её «страшного рыка». Мотя и бабуля за нашими с дочерью играми смотрели во все глаза, с интересом, но каким-то довольно тревожным. Видимо, в семьях Куду не было принято рычать и щелкать зубами. Козы, что с них взять.

Дерево на спине начало будто бы пощипывать. С каждым низким басовитым ударом барабанов вокруг, казалось, шевелились волосы на голове и всём теле. Вечер оказался критично богат на эмоции и впечатления, и заканчиваться пока не планировал. Казалось, что недавняя буря, что устроили шамбала позади меня, наполняла какой-то необъяснимой силой, энергией. Вспомнилось, что почти так же я себя чувствовал на берегу Индигирки, когда Зинаида Александровна, большуха рода Кузнецовых, прокричала свой алгыс, пожелание добра, адресуемое только самым близким, которое следом за ней повторил и я. Воспоминания о ней, о Васе-Молчуне и его дочке Дайяне, о счастливых людях, ставших тоже моей семьёй, запустили в хоровод крупные мурашки по всему телу. Аня с Мотей, как и бабка позади них, не сводили с меня глаз. И если у дочки они были гордо-счастливыми, то Мсанжилэ с внучкой явно выглядели испуганными. Присмотревшись внимательнее, я заметил знакомый жёлтый блеск в зрачках Анюты. И порадовался, что она больше не пугалась этого, как тогда, а яхте у Второва.

И тут оборвался бой барабанов. Тишина африканской ночи до боли надавила на уши. А я заметил, как засеребрились украшения на ведьме и её внучке. И даже овальные щиты охотников будто бы стали поблёскивать. Поднял голову – и увидел, как над кроной великана-дерева поднимается огромный диск Луны. Казалось, она заслоняла полнеба – никогда не видел её так близко, хоть рукой дотянись. «Давай!» – хором выдохнули внутренние голоса. И мы завыли.

Полсекунды, наверное, потребовалось Лорду, чтобы «включиться» – его вой присоединился к нашему. Тоненько тянула, задрав нос к небу, Анюта. И почти сразу же вся саванна снова заполнилась лающими звуками голосов Куду, издаваемыми всеми четырьмя племенами.

Потом было застолье. Хотя, нет. Столов не было и в помине, народ сидел на земле, вокруг каких-то больших половиков, заставленных едой и напитками. От костров тянуло жареным, варёным и печёным. Мы, как пояснил Илюха, оказались в самой что ни на есть царской ложе, вместе с бабкой и четырьмя старичками-вождями, один из которых оказался тестем морпеха и дедом Моти, и теперь не сводил с неё блестевших глаз. Иногда глядя на меня, кивая и поднимая большой палец. Ни русского, ни английского он принципиально не знал.

Мотя выступила блестяще. Едва перестала саванна гавкать после нашего воя, Огонёк начала вещать, громко и звонко. Судя по тому, что овации сорвала оглушительные – публике понравилось. Илюха рассказал, что Мотэ Мдого повинилась перед всей большой семьёй за недостойное поведение и стремление покинуть родные края. Осознание и просветление пришли к ней в тот самый момент, когда Белый Волк выскочил из непроходимого кустарника, взлетел птицей и поймал её на руки у самой земли, героически скончавшись, и тут же воскреснув, потому как великий Мулунгу средь бела дня и чистого неба прислал молнию, знак-след от которой все видели своими глазами. Это, оказалось, считалось у шамбала величайшим достижением в жизни, и человек, выживший после удара молнии, признавался едва ли не святым. Не то, что в дремучей Европе, где, бывало, даже сжигали тех, кто чудом спасся, гордясь при этом тем, что помогают Богу, по недосмотру не добившему бедолагу небесным огнём с первого раза.