Хороший автобус, чистый, новый и с кондиционерами, забрал нас прямо с лётного поля и повёз куда-то сквозь пригород, смотревшийся откровенно бедновато и страшновато. И даже два песчаного цвета Лендровера, длинных, сто десятых, что шли впереди и позади нас, как-то уверенности не добавляли. Поспокойнее стало только когда город и выселки остались позади, а вокруг нас раскинулась саванна, которую я видал до тех пор только в мультиках и в кино. Как сейчас помню, одно из первых романтических переживаний – кинолента «Шина – королева джунглей». Тогда, в босоногом детстве, картина казалась верхом киноискусства. Потом, уже в универе, кажется, попробовал пересмотреть ещё раз, случайно наткнувшись на одном из популярных трекеров. Очень зря. Даже с небольшой высоты прожитых лет ни игра актёров, ни режиссура, ни сценарий не смотрелись, хоть ты тресни. Оператор немного «вывозил», и то в основном тем, что не мешал камере скользить по африканским пейзажам и туловищу главной героини.

На берегу озера, которое оказалось водохранилищем с почти среднерусским названием Мтера, в дельте реки с совершенно родным именем Большая Рваха, нас встретил абсолютно рязанского вида мужик, правда, с ядрёным местным загаром и выгоревший аж до седины. Или он и был седой – непонятно. Следом за ним к воротам то ли мини-отеля, то ли большого глемпинга вышла дородная местная женщина в ярких цветастых одеждах. И прильнула к плечу рязанца. Любовь – страшная вещь, конечно.

Илюха, как представился владелец здешних земель, на которых расположился уютный семейный отельчик, причал, спортплощадка, мини-зоопарк, две фермы, «ну и так, кой-чего по мелочи» окончил Рязанское воздушно-десантное училище, которое он называл в разговоре сложным заклинанием-аббревиатурой «эР-Вэ-Вэ Дэ-Кэ-У». При том, что служил в морской пехоте. Поэтому тельняшки мог носить как с голубыми, так и с чёрными полосками. Когда речь зашла про тельняшку – аж разулыбался, пояснив сперва, что давно этого слова не слышал, скучал, оказывается, по нему. А потом как-то вскользь добавил, что в принципе все цвета носить имел право, кроме оранжевого. Внутренний скептик на это покопался в нашей с ним общей памяти и озадачился. Выходило, что цветов полосок на тельниках мы с ним знали семь: черный для морпехов и подводников, синий для морфлота, небесно-голубой – для войск дяди Васи, зелёный – для пограничников, краповый – для внутренних войск, гвардейцев и их спецсил, васильковый – для чекистов и оранжевый – для спасателей МЧС. И если, как обмолвился Илюха, он был всем, кроме спасателя, то интересоваться, как он сюда попал и что здесь выполняет, решительно не следовало. Об этом скептик с подключившимся на васильковых полосках фаталистом заявили очень уверенно, хоть и чуть взволнованнее, чем следовало бы. Взвизгнули практически. И я плавно перевёл разговор от формы обмундирования к окружающей среде.

А тут, видят Боги, было о чём поговорить.

Вся территория отеля или, как привычно именовал её хозяин Илюха, «базы», располагалась на берегу озера, оказавшегося водохранилищем, откуда справа от «ограды периметра», как он официально называл забор, вытекала или куда втекала та самая Большая Рваха. Аня, увидев с пригорочка, на который мы вышли на обзорную экскурсию после вселения в домики-хижины-бунгало, настоящих жирафов, буйволов и ещё какую-то здешнюю скотину, встала как вкопанная, оборвав очередную восторженную фразу на полуслове. И стояла молча минут десять, если не больше. Чего в моменты бодрствования позволяла себе крайне редко.

– Папа, а тут львы есть? – едва ли не шёпотом спросила дочь, проводив взглядом гордую жёлто-коричневую длинную шею, увенчанную конской головой, только с рогами. Изящный красавец-жираф уходил с водопоя стильно покачиваясь, как топ-модель.

– Думаю, да, Анют. И гепарды, и леопарды, – предположил я.

– А куда б им деться – есть, конечно. Тут же что слева, что справа – национальный парк, вот и ходят, как у себя дома. Ближе к вечеру слоны придут. А во-о-он там – бегемоты, только их отсюда плоховато видно. Но можно поближе подойти, – предложил радушный хозяин.

– Мы, наверное, к бегемотам не будем поближе подходить, – тут же отреагировала Надя звенящим тоном тревожной матери. И жены склонного к некоторой опрометчивости нечаянного богача. К некоторой регулярной фатальной опрометчивости.

– Ага, – подтвердил я, вспомнив читанные в детстве книжки и просмотренные передачи. Там популярно объясняли, что эта кожаная хреновина весом в тонну бегает со скоростью 30 км/ч, а полуметровыми зубами способна «уработать» льва, носорога и даже слона. – Вблизи мы их в зоопарке видели. Пусть пасутся спокойно.

– Хозяин – барин, – развёл руками Илюха при словах не самой ожидаемой в Восточной Африке поговорки.

Мы обошли почти всю близлежащую к домикам территорию, осмотрев и мини-аквапарк, где едва не оставили Аню – так ей понравилось брызгаться в тёплой воде. Миновали корт, баскетбольную и волейбольную площадки, к которым по причине жары крепко за тридцать не проявили ни малейшего энтузиазма. И договорились собраться вечерком у приличных размеров кострища, выложенного тёмными камнями на вытоптанной до кирпичной твёрдости такого же красно-оранжевого цвета земле.

– Что-то я расхотела охотиться, – призналась Надя, слушая, как плещется в ванной дочь. В бунгало работал кондиционер, причём неожиданно почти бесшумно, и после уличного пекла тут было просто великолепно.

– Это ещё что, – «успокоил» я, заваливаясь в кресло с покрытой испариной бутылкой какого-то местного пива, о котором, кажется, мечтал с самого выхода из самолёта. – Вот вечером сядем у костра, по небу мыши летучие с собаку размером полетят, в лесу гиены-павианы завоют…

– Да прекращай ты уже, – поморщилась жена. – Повелась я на Бадькины байки, что, мол, если на ранних сроках поучаствовать в охоте – то роды легче будут. Вроде как дух убитого зверя помогает.

– Мать, ты взрослая женщина, я извиняюсь за детали, и во всякую хреноту раньше не особо верила. С какого перепугу духу убитого зверя помогать убийцам плодиться? Где разум? Где логика? – удивился я.

– Гормонами завалило их обоих. Да что-то рано в этот раз как-то, – задумчиво произнесла Надя. Пристально глядя на блюдо с фруктами, стоявшее в середине небольшого журнального столика. – И вообще, хватит пивищем наливаться – лучше ананас жене почисти!

Я с удивлением посмотрел на маленькую бутылочку «ноль тридцать три» в руке, из которой успел хорошо если пару раз глотнуть. Но отставил в сторону и взялся за нож. Потому что, как пелось в какой-то песне про беременных: «если женщина просит – бабье «это» её выполнять поспеши!».

Ошкурив жёлто-зеленую шишку, напластал половину шайбами. Аромат от свежего фрукта не шёл ни в какое сравнение со всеми теми, что я пробовал раньше. Выпорхнувшая, на запах, не иначе, из ванны дочь вцепилась зубами в ломтик, повиснув у меня на руке.

– Анна Дмитриевна! Это что такое? – сурово свёл брови я. – Всего полдня в Африке – а уже как самая настоящая макака! Садись удобнее и ешь неспеша, никто ж не отнимет. Только губы и щёки помой потом обязательно.

– Почему? – сложноуловимо уточнила дочь, весь речевой аппарат которой был полностью занят ананасом.

– Потому что во-первых чесаться будешь – от них, бывает, губы щиплет даже. А во-вторых – пчёлы или осы какие-нибудь местные налетят на сладкое. Я тут впервые. А ну как здесь пчёлы – с кулак? – озадачил я дочь.

Она вдумчиво посмотрела на мой кулак, в котором был зажат нож – при помощи жены и дочери половина ананаса закончилась неожиданно быстро, пришлось дорезать и вторую. И кивнула серьёзно. Теперь точно с неумытой моськой на улицу не выскочит.

Вечером, вернее, уже ночью мы остались у костра в мужской компании – дам наших и разморило от долгого дня и сытного ужина, да и прохладно, как оказалось, тут ночами.

– А как вышло, что аккурат посреди двух национальных парков тут на бережочке оказался такой оазис, да так, чтоб прям твой? – спросил Тёма у хозяина.

– Так у меня ж Манька-то – шамба́ла, – ответил тот, явно будучи уверенным, что это всё объясняло.

– Поздравляю, – искренне сказал Головин, – ну, или соболезную – не знаю, как вернее. Ты, Илюх, давно от дома отвык, я гляжу. Совсем тут обаборигенил? Поясни попроще, для военных.

– Это народ такой местный – шамба́ла. Не самый большой, типа банту или масаев, но уважаемый. Из них в этих краях большинство шаманов, которые с дождём договариваться умеют. Поэтому у племени всякие преимущества есть, что по земле, что по налогам. Дикий край, во что ни попадя верят, – как-то странно хмыкнул отельер с засекреченным прошлым.

Его супруга, что очень прилично, хоть и с забавным акцентом, говорила по-русски, представилась нам как Мвэндвэ. Но, видимо, у всех, кто служил «примерно в тех краях» была некоторая склонность упрощать. Поэтому – Бадька с Манькой.

– Не скажи, Илюх. Я тоже всю жизнь почти считал, что колдовство и прочие непонятные сверхъестественные штуки – это всё от избытка свободного времени и шаткости ума. Пока колдуна одного не встретил, собаку лесную, – прищурился приключенец на меня. Я на такие подколы реагировать давно перестал, чем бесил его необычайно.

– Прям колдуна? Живого? – насторожился Илья, кинув неуловимый, как луч солнца в пасмурную погоду, взгляд в мою сторону.

– Ну, как тебе сказать? – задумчиво протянул Тёма, подняв глаза к усыпанному незнакомыми звёздами чёрному небу, став похожим чем-то на Карлссона. – Когда как, знаешь. То, вроде как, дохлый совсем, а потом вдруг – раз! И ожил опять, гад такой.

– Иди ты! – недоверчиво протянул хозяин.

– Серьёзно тебе говорю, сам охренел. И не раз, – снова покосился на меня Головин. Хотя я с самой приснопамятной поездки на Горнее озеро вроде как ничего такого себе не позволял.

– Надо его будет с Манькиной бабкой познакомить. Та, кроме шуток, всё чует, как бладхаунд. Ведьма натуральная.

– А далеко ли живёт бабушка? – неожиданно уточнил Лорд.

– На транспорте – часа полтора в одну сторону. Там дерево их священное растёт, баобаб, ему тыща лет. Не поверишь, прям в дупле бабка и проживает, – чувствовалось, что он хотел развить мысль о дуплах и их обитателях, но проявил воинскую выдержку.

– Чего ж не поверю-то. Вполне себе поверю. В этих старых деревьях кто только не живёт, – хмуро глянул на меня Тёма. – Ты так сильно-то не настораживайся, Волк. Съездим и до бабки. Ему, Илюх, на удивление везёт, что на бабки, что на чертовщину всякую.

– Ну, каждому – своё, – философски отметил тот, хлебнув рому из какой-то местной тыквенной посуды. И посмотрев на меня излишне, как мне показалось, пристально. И пламя в его глазах, кажется, отражалось как-то неправильно, с нарушением законов физики. Которых я по-прежнему не знал.

Мы побывали у подножия Килиманджаро. Съездили на Серенгети. Красоты – даже описывать не стану. Восхищают. Даже если по Нэшнл Географик смотреть – вообще не то кино. Бадма подстрелила буйвола, но сказала, что это неспортивно и скучно – попасть с оптикой в здоровенную корову и дурак сможет. Со львами пока что-то решалось на каких-то недоступных для меня перекрёстках административных и родо-племенных верхушек, что были одинаково коррумпированы, но при этом связаны бюрократией. Как дома, в общем.

– Илюх, а тут с мобильной связью как? – уточнил я за ужином через пару дней.

– Отлично, Дим. Нету никакой. Тишина и спокойствие. А что?

– Эм… супруга твоя вечером говорила, что, мол, бабушка в гости приглашала. Почтальон разве приходил, пока нас не было? – попробовал свести к шутке я.

– С почтальонами тут хуже, чем со связью. Крайнего, говорят, в конце позапрошлого века шакалы задрали, – ответил хозяин, отодвигая круглый тыквенный калебас с зелёным чаем. Не тот ли, что недавно с ромом был, интересно? Похож очень.