Он хохотнул, не скрывая удовольствия. За столом вновь повисла пауза: никто не знал, шутка это или угроза.

Гриша почувствовал, как внутри начинается осцилляция – сердце билось слишком быстро, кровь будто кипела оттого, что этот человек мог знать о его прошлом больше, чем хотелось бы.

Елена взяла инициативу:

– Роман приехал по делам. В Москве он – тот человек, к которому идут, если на горизонте появляется серьёзный конфликт.

– Вы же понимаете, – перебил Роман, – что в нашем деле конфликты – не минус, а средство производства. Кто не умеет ими управлять, не выживет ни в бизнесе, ни в семье.

Он повернулся к Григорию:

– А ты как думаешь?

– Думаю, в семье всё решается за столом. Как сейчас, – сказал Григорий. – Главное – не пролить лишнего.

Роман тихо рассмеялся и кивнул:

– Мать твоя так бы и ответила, – одобрил он. – Чувствуется порода.

Потом ужин шёл по инерции: ели, пили, перекидывались репликами, но каждый уже был занят своим. Лиза почти не смотрела по сторонам, Софья нервно теребила ткань скатерти, Маргарита держала лицо, но правая бровь всё чаще вздрагивала при каждом слове Романа.

Лиза в какой-то момент спросила:

– А вы были знакомы с Мариной, матерью Григория?

– И не только знаком, – сказал Роман. – Я, между прочим, был свидетелем на их свадьбе. А потом, как это часто бывает, судьба развела в разные стороны.

Он говорил так, будто ждал, что его перебьют, но все слушали, затаив дыхание.

– Было время, когда мы с Еленой и твоей матерью работали вместе. И не только в офисе – были настоящие авантюры. Стыдно вспоминать, но было круто.

Григорий впервые за вечер позволил себе улыбнуться. Слова «работали вместе» он уже слышал – и от Веры, и от других, – но никогда не получал подтверждения прямо из уст участника этих «авантюр».

– Были ли среди этих авантюр те, о которых здесь не принято говорить? – спросил он, немного рискуя.

Роман широко раскрыл глаза:

– Молодец, – сказал он. – Не все осмелятся спросить такое за столом, где все могут оказаться родственниками.

– Такие вопросы надо задавать вовремя, – сказал Григорий.

– Да, – поддержал Роман. – А то потом будет поздно.

В этот момент Елена сжала в руке салфетку так крепко, что на ногтях проступила белизна.

– К сожалению, мы тогда не думали, что всё так обернётся, – сказала она. – Но теперь, когда вы оба здесь, наверное, можно и поговорить открыто.

– Всё когда-нибудь всплывает, – философски заметил Роман. – Особенно в городах, где ничего не тонет по-настоящему.

Он медленно отодвинулся от стола, посмотрел на часы и сказал:

– Я, пожалуй, пойду перекурю. А потом – если Григорий не против – поговорим пару минут.

– Конечно, – сказал Григорий, стараясь выглядеть так, будто для него это нормально.

Они вышли в коридор, где воздух был плотнее, чем в зале: здесь не было ни запаха вина, ни тени свечей, только пыльные отблески старины и слабый гул от телевизора где-то на втором этаже.

Роман подождал, пока они останутся вдвоём, затем произнёс:

– Я скажу сразу: то, что случилось с твоей матерью, – не просто история про неудачу или ошибку. Там всё было сложнее. Не буду врать: мы с ней иногда ссорились, иногда работали на разные стороны. Но, поверь, если бы я знал, к чему это приведёт…

Он замолчал, будто надеясь, что Григорий подхватит.

– Вы не ответили на ужине, – сказал тот. – Были ли среди ваших авантюр те, о которых не принято говорить?

– Были, – выдохнул Роман. – Иногда казалось, что и выхода из них нет. Елена тогда сделала ход, который спас её бизнес, но, может быть, стоил кому-то жизни.

Он внимательно посмотрел на Григория, ища малейший намёк на реакцию.

– Если ты что-то хочешь знать, – тихо сказал он, – спрашивай прямо.

Гриша почувствовал, как во рту пересохло, но всё равно спросил:

– Правда ли, что моя мать пыталась сорвать сделку, которая могла обрушить всю вашу группу?

Роман кивнул:

– Правда. Но не потому, что хотела нас подставить. Она просто не умела иначе. Для неё справедливость была не словом, а действием.

– А вы?

– А я был тогда слишком молод и слишком зол, чтобы понять, что на свете есть вещи дороже денег. Сейчас, когда смотрю на всё это, думаю: если бы мог вернуть время – повёл бы себя иначе.

– Почему вы тогда не остановили Елену?

– Потому что я её боялся, – честно сказал Роман. – Она была слишком хороша для мира, в котором мы жили. И она никогда не проигрывала.

Пару секунд они просто стояли, не говоря ни слова. Потом по коридору прошёл чёткий каблучный темп, и появилась Елена. Она улыбалась, но улыбка была такой, как у людей, которые только что отмахнулись от собственной паники.

– Вы здесь? – спросила она. – Я как раз собиралась предложить выпить на дорожку.

– Сейчас подойду, – сказал Роман.

Елена посмотрела на Григория с выражением, будто только что выиграла спор у самой смерти.

– Завтра обязательно загляните к нам в салон, – сказала она. – У нас есть кое-что из старой коллекции, что вам понравится.

– Не сомневаюсь, – мягко сказал Роман. – Всегда приятно наверстать упущенное.

Он задержался на секунду, наклонился к Григорию и сказал вполголоса:

– Будь осторожен. Иногда даже самая честная игра оборачивается против тех, кто верил в неё по-настоящему.

Гриша кивнул, ничего не ответив. Он смотрел, как Роман удаляется, а Елена уводит его под руку, и думал: в этом доме никогда не бывает честных ответов, даже если тебя об этом просили.

Вечер закончился быстро: никто не стал пить «на дорожку», все разошлись по комнатам, будто боялись столкнуться в коридоре. В тишине особняка Григорий слышал, как на втором этаже кто-то нервно щёлкает пальцами, внизу скрипит дверь кладовки, а в кухне кто-то – возможно, Лиза – разбивает кружку о край раковины.

Он лёг на кровать и впервые за долгое время не включил свет. В голове ходили фразы Романа, и все они были о том, что иногда проигрывать приходится даже тем, кто всегда был прав. Он понял: завтра всё изменится, и каждый в этом доме почувствует это на себе.

Утро следующего дня было разлито по улице ледяным раствором: всё в городе походило на старую вывеску – цвета будто выгорели, но где-то глубоко под пластами серого жила электрическая жизнь. Именно это первое почувствовал Григорий, когда подошёл к салону. У входа дежурили две полицейские машины – одна с проблесковыми маячками, другая просто так, для веса. Мигающий свет отражался в окнах ювелирной витрины, и казалось, что украшения внутри обретали новую, почти омерзительную ауру.

Он остановился на секунду, чтобы впитать обстановку. Маргарита нервно ходила между дверью салона и лестницей на второй этаж, раз за разом подбирая платок к шее, будто пыталась спрятать нарастающую дрожь в голосе. Елена стояла внутри, спиной к выходу, и разговаривала с кем-то из следователей: голос у неё был ровный, но поза – чужая, будто она пыталась стоять сразу на двух параллельных линиях.

– Пройди, – шепнула ему Маргарита, и в этот момент даже не пыталась командовать: только попросила, по-человечески.

Он прошёл, изобразив полную наивность, будто не понял, что случилось. За столом в зале сидел молодой сержант, перебирал какие-то бумаги, записывал адреса. В углу – Вера, с утра уже одетая как к похоронам: всё чёрное, минимум украшений, даже лак на ногтях снят. Она взглянула на него и чуть кивнула – знак, что новости уже разлетелись по всему району.

– Доброе утро, – сказал Григорий, обращаясь скорее к Елене, чем к полиции.

– У нас тут небольшие вопросы, – сухо бросила Елена, даже не повернувшись. – Вчерашний гость, которого вы видели на ужине, не дошёл до места своей встречи. Хотят узнать, не случилось ли чего в нашем районе.

– А вы его провожали? – спросил сержант, не отрываясь от тетради.

– Нет, – честно ответил Григорий. – Он ушёл один, и я больше его не видел.

Полицейский записал, глядя сквозь него, будто пытаясь поймать на лице отблеск чего-то скрытого. Но на лице Григория, как всегда, была вежливая, почти детская беспомощность.

Маргарита подошла ближе и накрыла ладонью его запястье – жест, одновременно защитный и собственнический. Гриша услышал, как у неё колотится пульс, и подумал: впервые за время работы здесь старшая из сестёр действительно испугалась.

Пару минут все молчали: на фоне тикали часы, кто-то за дверью мыл витрины, в коридоре слышался стук чьих-то каблуков – то ли Софья пришла, то ли Лиза. Елена, наконец, повернулась к сыну бывшей подруги:

– Если к тебе будут вопросы, отвечай как есть. Не придумывай лишнего. Это важно для всех.

– Конечно, – сказал он. По голосу Елены было ясно: впервые за долгое время она говорила не как хозяйка, а как человек, у которого забрали иллюзию контроля.

Сержант что-то записал, потом поднялся и кивнул:

– Если понадобится, мы найдём вас, – сказал он. – Надеемся, что это просто бытовая история.

Он ушёл, и только после этого Елена позволила себе чуть расслабить плечи. Григорий подошёл ближе и тихо спросил:

– Это серьёзно?

– Он не появился на встрече, не ответил на звонки, – сказала она. – Для Романа это не похоже.

– Может, кто-то специально…

– Не продолжай, – перебила Елена. – Пока не знаем, не говори даже себе.

Маргарита молчала, но взгляд её за это время стал ещё острее, чем обычно. Она разглядывала Григория так, будто заново взвешивала его ценность для салона, для дома, для всего, что теперь висело на волоске.

В салоне воцарилась глухая, липкая тишина. Все работали, как могли: Вера шепталась в подсобке с кем-то из поставщиков, Софья говорила с клиенткой, будто ничего не изменилось, но её голос всё время срывался на фальцет. Лиза даже не пришла в магазин – может быть, болела, а может, просто испугалась того, что на улице сегодня не принято смотреть друг другу в глаза.

К обеду в городе уже все знали: Роман исчез, и об этом начали судачить даже на рынке у вокзала. Версии росли, как грибы: кто-то говорил, что он уехал к любовнице, кто-то – что уехал в Москву и специально не отвечает, чтобы проверить, как тут без него. Самые жёсткие слухи ходили среди водителей такси: один уверял, что ночью у подъезда Петровых к нему подъехал чёрный джип без номеров, и больше гостя никто не встречал.

Григорий держал себя в руках. Он старался выглядеть как обычно: вежлив, пунктуален, улыбался клиентам. Но внутри было только одно чувство – смесь тревоги и облегчения. Ему казалось, что все последующие дни город будет раскачиваться вокруг этой новости, пока кто-то не решит: либо искать тело, либо забыть навсегда.

Но забыть не дали. Уже к вечеру Елену вызвали на дополнительную беседу в полицию. Она ушла, оставив Маргариту за старшую. Тотчас вся структура магазина развалилась: Лиза позвонила и сказала, что не придёт до конца недели, Софья сбежала через два часа, заявив, что «это выше её моральных сил». Вера осталась с Григорием, и только они вдвоём, словно заговорщики, поддерживали иллюзию, что жизнь идёт по-прежнему.

Вечером он вышел на крыльцо: город был мрачен, как затянувшаяся простуда, но в витринах ювелирных магазинов по-прежнему мигали огоньки – будто город сам напоминал о своей природе: даже в смерти здесь всегда есть место для блеска.

Когда он вернулся домой, Елена была уже там. Она сидела в кресле с бокалом вина, смотрела в стену, и только по движению губ можно было понять: она что-то шепчет сама себе или, может быть, разговаривает с теми, кто ушёл из жизни.

– Всё нормально, – сказала она, заметив его. – Завтра будет новый день.

– Если понадобится, – сказал он, – я могу съездить в отделение, рассказать всё, что помню.

Она кивнула.

– Завтра, – повторила она. – Сейчас просто сядь и помолчи.

Он сел рядом, и они долго сидели так, не глядя друг на друга.