– Тебе, может, стопарик налить, болезный? – наблюдающий, как я закорячиваю в его квартиру, хоть и легкую, но неудобную из-за своих размеров коробку, дед преисполняется ко мне неожиданным сочувствием.

– Не-не-не! Трезвая голова – лучший помощник, – отнекиваюсь я категорично, осторожно переступая через крутящихся под ногами любопытных кошек. Их тут реально дохрена, только мне навстречу вылетает шесть хвостатых встречальщиков, а в зале обнаруживается еще больше.

– Трезвая голова – да, – дед одобрительно кивает, – хорошо, что хоть кто-то из молодых это соображает.

– Из молодых? – смеюсь. – Ну, спасибо, дед, польстил. Как теперь признаваться, что уже видел в глаза кризис среднего возраста?

– Кризис, – дед насмешливо крякает в свою кудлатую рыжевато-седую бороду и качает головой, – вечно вы, молодежь, дури себе напридумываете, а потом с этой дурью по психиаторам носитесь.

– Ну, не обобщай, старик, – качаю головой, – я свои мозги своими силами вправляю. Без всяких доморощенных специалистов.

– Вот потому и башка у тебя дурная! – припечатывает дед, не обращая внимания, что на самом деле допускает логический косяк. Я… Я тоже не изобличаю. Еще чего! У меня на этого деда весь мой маневр завязан! Поэтому – ничего не делаем, просто пыхтим и тянем коробень на его балкон, стараясь не наступать на когтистые мины. Сложно, кстати. Кто-то дал кошкам странный талант, материализовываться прямо под ногами.

Дед не спешит уединиться с коньяком, вытаскивается следом, паркует зад на древнее как мамонт кресло рядом с пепельницей и с любопытством поглядывает на меня. Вот ведь, хрен старый. Интересно, чего ради он вообще меня на порог пустил? Ради коньяка? Или все-таки ради зрелища, которое ему предстоит? Что-то мне подсказывает, что ради второго все-таки! Впрочем, это-то не жалко. Должен же кто-то поапплодировать или убиться фейспалмом от моего идиотизма.

Завершив приготовления – заняв удобную позицию, я обозреваю раскинувшийся передо мной двор. Идеально! На мое счастье, у деда не застекленная лоджия, а именно что балкон, и это уже играет мне на руку. Впрочем, я же не только от лени позвонил в первую попавшуюся подходящую мне квартиру. Нет. Все было спланировано. Еще вчера прикинул, что именно квартира второго этажа мне идеально подходит. И подъезд-то тут крайний, как ни крути – к парковке выходить мимо этого балкона.

– К Юльке, значится, шары подкатываешь? – пока я, прикинув временные потери, вскрываю коробку, дед решает меня допросить.

– А что, так удивительно? – фыркаю, обдирая с коробки боковины, чтобы не мешались. Мне нужно, чтобы содержимое в нужный момент лавиной хлынуло вниз.

– Чевой тут удивительного, Юлька – деваха видная, – дед произносит это тоном “где мои младые годы”, – правда нонче все больше дурней на кости голые предпочитают бросаться. Это ж не до всех доходит, что баба мягкая должна быть, шоб пощупать было за что!

– У неё с этим проблем нет, – улыбаюсь, а у самого внутри подрагивает. Одно только послевкусие того, что я вчера мял в своей ладони шикарную ягодицу Максимовской, раскатывается по телу волной мальчишеского волнения. Да где там Тефтеля ходит? Как может это недоразумение тянуть с явлением к Максимовской? Нельзя такую женщину ждать заставлять!

Я бы у её двери уже за час до назначенной встречи пороги оббивал, на кофе напрашивался. Может, это и не тактично, но наплевать. Не захотела бы – не пустила бы!

А вот Тевтонцев особого нетерпения ко встрече с Кексиком возмутительно не проявляет. Является только через сорок минут, и даже после того, как занимает своей унылой шкодой парковочное место, минут десять сидит в машине, пытается поэстетичнее лысину волосами прикрыть. Бесполезно, конечно. Тут уж, зализывай – не зализывай, что есть – того не скроешь.

Наконец-то, вылезает. Вытягивает букетик… гвоздичек с заднего сиденья. Я гляжу на него издалека, от самой балконной двери, чтоб не запалил раньше времени, но… Убиться фейспалмом хочется. Как можно громче.

Это ж надо додуматься! Гвоздики и на свидание. Беленькие. Свежие с могилок пособирал, что ли?

Какой я все-таки молодец, что замутил весь этот свой движ. Может, еще и смогу спасти Юлькино настроение от знакомства со дном.

С содроганием слушаю, как тренькает весело домофон. Сам – уже наизготовке. Коробка на балконных перилах, я держу её с крепостью параноика – еще не хватило мне её уронить раньше времени. Слух обострился настолько, что я слышу даже теплый голос Кексика.

– Уже бегу, Андрюша.

Ага, бежит. К гвоздичкам, навстречу. Стой, женщина, не стоит этот жлоб твоей спешки.

Впрочем, это все мысли в ожидании – не более. Уж больно оно неприятное оказывается. Кажется, вечность целая проходит до того, как снова попискивает домофон, открываясь.

– Доброе утро, – слышу я жизнерадостный Юлькин голос, а после – вижу её саму, делающую шаг к стоящему у шкоды Тефтеле. Он широким жестом берет с крыши машины свой восхитительный букетик. Протягивает его Юле.

– Это тебе! – голос такой, будто дарит он не занюханные самые дешевые цветочки, да еще и весьма тощим веничком, а самые дорогие гортензии, не больше, не меньше.

Судя по тому, как замирает Кексик, прежде чем принять сей дар – такого “щедрого подношения” она все-таки не ожидала.

– С-спасибо! – отдавая ей должное, каким-то чудом она умудряется даже упрек удержать при себе. – Очень красивые цветы.

Господи, такой момент, а этот увалень – важно приосанивается, вместо того, чтобы сказать комплимент, раз уж ситуация такая подходящая.

Ладно, я-то не такой дурак. Я-то не собираюсь так щелкать клювом.

– Кекси-и-ик, – громко, так, чтобы парочка во дворе услышала, окликаю я. Юлька вздрагивает, оборачивается, задирает голову. Хорошо, что второй этаж – отсюда вижу, как её лицо заливает возмущенный румянец.

И кажется – слышу, как скрипят яростно её зубы.

– Выкинь бяку, – советую я, до того, как она успеет пережить первую волну ступора, – такая шикарная женщина как ты достойна гораздо большего.

– Мне не интересно твое мнение на этот счет, Бурцев, – Кексик рычит вроде негромко, но на весь двор раскатывается, – и вообще…

Вместо тысячи слов я просто беру и опрокидываю вниз с балкона свою коробку. И ярко-алым водопадом летят вниз нежные лепестки двенадцати дюжин роз. Всю ночь их щипали в самом крупном местном магазине. Они осыпаются прямо на голову Кексику, запутываются в её пышных блестящих волосах, прилипают к ткани черного трикотажного платья, падают к её ногам, образуя маленькое алое лепестковое озеро.

А этого ты от меня ожидала, Юльчик?

Глава в которой нашей героине очень нужен кирпич!

– Бу-у-у-урцев!!!!

– Ух, как громко ты можешь кричать, Кексик! Я же говорю, мы идеально подходим друг другу! Обожаю громких девочек!

Боже, дай мне сил!

А лучше – камушек потяжелее!

Ситуация – полный швах, у подъезда наливается помидорным цветом разгневанный Тевтонцев, я стою, как оплеванная, а с балкона предателя Нефедыча лыбится во все свои двадцать восемь лишних зубов скотина Бурцев.

– Лепестки в волосах, Кексик, – гад смотрит на меня и с однозначно фальшивым восхищением прицокивает языком, – они тебе так идут, готов каждый день тебя цветами осыпать ради служения красоте.

Кирпич!

Не просто камушек мне нужен, мне нужен кирпич! И желательно, чтобы эта сволочь до моего уровня земли опустилась. Вот тогда я на его башку с размаху ка-а-ак опущу свое орудие возмездия! Надеюсь, мозги наконец на место встанут!

– Оу, Юльчик, – Бурцев скалится в улыбке голодного мартовского кота, – у тебя нет слов? Неужели? Ты наконец-то готова обсудить ужин в моей компании?

– Я готова обсудить ужин из тебя! – рычу бешено и встряхиваю головой, пытаясь вытрясти из волос чертовы лепестки. Я, конечно, не великий парикмахер, но на полтора часа сегодня раньше встала, чтобы свою чертову гриву волос локонами на плойку накрутить. А Бурцев… Господи, да почему ж ты его придумал таким гадом? Что ж ему все портить-то охота!

Еще хорошо, что все-таки передумала, и надела не собранный Маринкой прикид, а любимое черное трикотажное платье-лапшу. Ну и пусть, облегает все мои лишние тридцать пять килограммов. Зато черное. Черный стройнит. Правда, даже магии черного цвета не достаточно, чтобы сделать из меня тростиночку, но все-таки! Представляю, какой трэш бы сейчас творился с нежным шелковым топом. И сколько лепестков попало бы в уязвимый для таких “снарядов” глубокий вырез. Ох, сколько бы похабных шуточек мог бы вывезти на эту тему гадский Тимур!

– Давай не будем так скоро утверждать меню! – паршивец же даже сейчас многозначительно играет бровями. – Лично я знаю заведение, в котором подают шикарные десерты. Хотя если ты после него захочешь меня облизать – я буду только “за”.

– Я? Тебя? Облизать? – сама рычу и слышу, как возмущенно скачет на чайнике моего терпения взвинченная крышечка. – Только придушить. Это с радостью!

Господи, да что же он ко мне так прилип, что никак не отлипнет? Они что там, на почку поспорили, что я поведусь на Бурцевский звиздеж, или что? Потому что меньшим не оправдывается вся вот эта актерская игра, вся показуха!

– Придуши-и-ить?! – медоточиво тянет Тимурчик, чтоб у него гланды слиплись. – Знаешь, Кексик, я не против. Только давай сначала порепетируем. Погоди минуточку, я спущусь, и ты это сделаешь!

– А…

Я не успеваю задохнуться новой волной праведного негодования – Бурцев, в лучших традициях великого нарцисса, ни на что не обращает внимания и тут же исчезает за балконной дверью. Остается на балконе только Иуда-Нефедыч, и судя по его довольной роже – он-то как раз доволен доставшимся на его долю развлечением.

Бурцев спускается! А я… А у меня из оружия только букетик гвоздик! И… Вчера он меня откровенно зажимал! Хочу ли я, чтобы он повторил это при Андрее? Нет, однозначно нет!

– П-п-поехали? – выдыхаю, резко оборачиваясь к подъезду.

Андрей, все это время стоящий неподвижно и неслышно – только красный от злости, будто отмирает. Кивает, резко шагает в сторону машины.

– Садись быстрее, – бросает мне через плечо, направляясь к водительскому месту.

А у меня от нервной паники даже не сразу получается дверь открыть.

Быстрее, быстрее! Если Бурцев будет спускаться быстро – он может нас догнать. И не дать выехать. И тогда не избежать сцены!

И все-таки я успеваю. Успеваю нырнуть на заднее сиденье. Успеваю захлопнуть дверь машины. И Андрей, на мое счастье, не глушил двигатель, сразу выруливает со двора. Уже когда мы выезжаем за угол дома, я вижу, как распахивается тяжелая дверь подъезда и на крыльцо быстрым своим шагом выходит Бурцев.

Нет никаких сил удержаться – я торопливо опускаю стекло со своей стороны и, высунув руку, демонстрирую Тимурчику средний палец.

Господи, когда же этот хмырь от меня отвяжется?

– Не хочешь мне объяснить, что это было такое? – ледяным тоном интересуется тем временем Тевтонцев.

Ох. Как я бы хотела это знать!

– Молчать будешь?

Честно говоря – хотелось бы. Хотелось бы просто помолчать, просто успокоиться, просто пережить. Вырезать из памяти ту секунду, когда на меня водопадом сыпалось алое нежное, разлетающееся по ветру безумство. Никогда её не вспоминать, никогда не заставлять себя так ошеломленно смотреть в небеса и думать, отчего пролетающая мимо туча прицельно на меня чихнула розами.

Почему?

Мне не стоит принимать эту выходку Бурцева всерьез. Я понимала это сразу. У него там марафон пикапа, он еще не все трюки на мне опробовал, мне бы просто выдохнуть и протрезветь, но кто ж мне даст это сделать.

– Я теряю терпение!

Ох, Андрюша, Андрюша, мог бы и не пояснять. Вижу я и белые, отчаянно стиснувшиеся на руле костяшки, и багровые раскаленные твои уши, на которые сейчас нельзя воду лить – зашипит и начнет испаряться.