Когда прорвавшееся наконец сквозь тяжёлые тучи солнце окончательно спряталось за горизонт и зажглись огни на улицах, мы сидели на ступенях торгового центра напротив моего дома, неторопливо потягивая тёплую колу из автомата. Фудзивара-сан, немного протрезвев, вдруг достал из портфеля настоящий кинжал танто в ножнах. Оказалось, что это антиквариат семнадцатого века. Повертел им у меня перед носом и убрал обратно.

– Мой пра-пра-пра, – он запутался в количестве «пра» и махнул рукой. – Дед был самураем. А я, – он потрогал свой помятый галстук, – продаю страховки.

В его голосе впервые появились нотки грусти.

– Но, когда держу меч, пусть даже игрушечный, – мужчина улыбнулся вдруг по-детски, – чувствую, будто могу защитить весь мир. Хотя бы от скуки.

– Понимаю, – кивнул я. – Иногда хочется развеяться и забыть о серых трудовых буднях и житейских проблемах.

– Вот-вот, – энергично закивал мой собеседник. – Каждый день смотришь на эти лица, постоянно должен быть улыбчивым, спокойным, вежливым. Не обращать внимания на нападки неадекватных клиентов, которых хочется убить, но ты должен постараться им угодить и уговорить купить эту чёртову страховку. И, только загрузившись саке и размахивая этим куском пластика, начинаешь чувствовать себя не частью серой биомассы, а свободным человеком. А ведь я не люблю саке, представляешь? Терпеть ненавижу! Хотя, наверное, глядя на меня сейчас такого не скажешь.

Я не стал никак комментировать его речь, просто с пониманием кивал. Снова разболелась голова и жутко хотелось домой, о чём я ему непрозрачно намекнул. На прощание он вручил мне тот самый пластиковый меч со стразами.

– Для храбрости, – сказал мужчина, поклонившись с достоинством настоящего даймё. А ещё оставил на салфетке номер телефона и корявую надпись нетрезвой рукой: «Ты – мой лучший кайсякунин!» Хм, меня посвятили в помощники самурая, звучит гораздо интереснее, чем курьер.

Этот меч я повесил дома на стену, прежде чем опуститься на диван. После такого вечернего похождения мне срочно требуется хотя бы несколько часов покоя. Я снял всю мокрую одежду и закинул в стиральную машину. Порошка осталось чуть больше чайной ложки, завтра надо купить, а на сегодня хватит.

Насквозь промокшую и раскисшую бинтовую повязку на голове не имело смысла оставлять, поэтому я от неё избавился, разглядывая шов в отражении в зеркале. Да, Джун, неплохо тебе досталось. Наложить новую повязку я сам не осилю, да и нечем.

Когда я наконец улёгся на диван, откуда-то вылезла Момо и легла со мной рядом, уткнувшись мне в бок прохладным носом. Я обнял псинку и закрыл глаза. По-моему, она захрапела даже раньше меня. Проваливаясь в дрему, я подумал: “Иногда, чтобы почувствовать себя героем, достаточно просто перестать бояться выглядеть дураком”.

Глава 3

Утро началось с того, что Момо, моя французская бульдожка с лицом разочарованного философа, уселась мне на грудь и принялась пристально разглядывать мою голову, словно на её месте выросло что-то другое. Я попытался пошевелиться – голова закружилась, словно я только что сошел с карусели «Адская восьмерка», а тело отозвалось тупой болью где-то между «зачем я вообще жив» и «надо бы встать». Фурукава, хирург, оперировавший меня после травмы (а я до сих пор не выяснил все её обстоятельства), велел приходить на осмотр завтра, а значит, сегодня у меня будет день домашних подвигов, надеюсь, что мне его хватит

Первым делом решил навести порядок, хотя логически было бы тут все сжечь. Останавливало только то, что новое мне не на что приобрести. Мой “предшественник” не отличался ни чистоплотностью, ни склонностью к порядку. И собаку он воспитал соответственно, два сапога пара. Точнее два валенка, если уж на то пошло.

Пока я, скрипя зубами, пытался собрать разбросанные носки и объединить их в пару, что оказалось самым сложным (один почему-то оказался в микроволновке), Момо, словно демон саботажа, носилась по квартире, подкладывая под ноги игрушки. Ее новая – резиновый медведь с пищалкой, купленный накануне вечером, трижды отправлял меня в рискованный танец на грани падения. В четвертый раз я всё же врезался коленом в стол, зато открыл для себя новый уровень японского фольклора, произнеся несколько непечатных слов, о которых раньше даже не подозревал. Видимо подключилась память бывшего хозяина этого тела.

Под диваном обнаружил следующий набор: частично обгрызенный когда-то давно и уже засохший кусок курицы, напоминающий мумию фараона-неудачника, пропавший пульт от кондиционера (явно Момо забрала как очередную игрушку), фотографию девушки, которая, судя по пыли валялась здесь со времен эпохи Цин.

Мытьё пола превратилось в дуэль. Я – с тряпкой, Момо – с мокрыми лапами, оставляющими следы в форме лапок ровно там, где я только что протёр. Когда я наконец поймал её, чтобы вытереть лапы, она фыркнула мне в лицо с таким презрением, будто я предложил ей стать веганом.

К полудню, когда влажная уборка была завершена, а голова перестала напоминать колокол, мы отправились гулять. Чтобы не смущать прохожих видом раны на голове, нацепил нелепую бейсболку, которую нашёл на верхней полке в шкафу. Момо, как истинная француженка, терпеть не могла спешки. Она шла, важно переваливаясь, будто королева, инспектирующая свои владения. Пока я размышлял, как объяснить соседям, что «собака не толстая, у нее такая конституция», Момо внезапно села перед детской площадкой и замерла.

– Ну давай же, пойдём, – пробормотал я, дергая поводок.

В ответ – лишь многозначительный взгляд. Тогда я достал из кармана печенье. И тут случилось чудо: Момо встала на задние лапы, положила передние мне на колени и медленно поклонилась, как самурай перед битвой. Рядом застыла девочка с мороженым.

– О-го-го! Собака-самурай! – воскликнула она, восторженно глядя на моего пёсика.

– Нет, – гордо ответил я. – Собака-бульдог. Но с хорошими манерами.

Придя домой с прогулки, решил навести теперь порядок в шкафу. Какая же это оказалась ошибка. Шкаф мне выдал: пальто с пятном, похожим на карту Антарктиды, коробку с ещё одним десятком непарных носков (остальные, видимо, потаскала Момо); футболку с надписью «Я люблю суши», которую я бы не надел даже на Хэллоуин. Момо, как всегда, помогала: залезла в шкаф и зарычала на свитер, приняв его за врага. Потом нашла резиновую курицу (откуда?!) и устроила бой с тенью.

– Может, хватит? – спросил я, вытаскивая из её пасти свой единственный галстук.

В ответ получил взгляд: «Ты просто завидуешь моей карьере в боксе». В этот же момент зазвонил телефон. “Танаки-сан” – высветилось на экране.

– Канэко-сан, – голос Танаки-сана в трубке напомнил скрежет тормозов. – Вы где? У нас тут запарка, новые поступления грузов, людей на складе не хватает!

– Я на больничном, – процедил я, глядя, как Момо схватила в зубы бумажку с диагнозом. – Пришлю фото выписки.

– Фото? – он фыркнул. – А вдруг вы её в фотошопе сделали?

– Тогда попрошу Момо заверить подлинность печатью лапы, – не выдержал я.

Тишина. Потом гудки. Похоже, Танака-сан не оценил сарказм. Зато Момо оценила – подарила мне кусок обоев.

Клиника пахла антисептиком и чистотой, свет ламп резал глаза, а тишину нарушал только монотонный стук клавиатуры из регистратуры, да неторопливое шарканье бахил по коридору. Я вертел в руках ключи от квартиры, Момо осталась запертая дома в одиночестве. Интересно, переживёт ли мой аккуратно заправленный диван её месть?

– Проходите! – из-за двери донесся уже знакомый мне голос.

Фурукава сидел за столом, изучая мою историю болезни. Его белый халат был безупречен, а взгляд – пронзительным, но усталым, будто за сегодняшний день он увидел всё, начиная с рваных ран и до дыр в человеческой душе.

– Канэко-сан, – он щёлкнул ручкой, – голова ещё на месте? Или уже сдаёте позиции?

Я почесал голову, стараясь не задеть шов.

– Пока держусь. Если не считать, что вчера перепутал соль с сахаром.

– Здорово, – хирург хмыкнул, снимая стерильные перчатки. – Самочувствие? Головокружение? Тошнота? Желание пересмотреть жизненные решения?

– Последнее – постоянно. А так… будто после десятичасового караоке под «энка» в исполнении пьяных самураев.

– Нормально, – он сделал пометку. – А причины травм помните?

Я замер. В памяти всплывали обрывки: скрип ступенек, темнота. И ещё – запах дешёвого одеколона, смешанный с табачным дымом. Чьи-то резкие голоса: «Держи его! Давай быстрее!». Но лица расплывались, как кляксы от кофе на белой скатерти.

– Кажется лестница была, – замялся я, изображая, что усиленно пытаюсь вспомнить. – Наверно я упал, скатился по ней. Вроде бы так.

– Вроде бы? – Фурукава приподнял бровь. – Пробитая голова, переломы ребер, ссадины на спине в форме ботинка, гематомы на предплечьях. Вы либо катились по лестнице с пятого этажа, либо вас использовали как боксёрскую грушу.

– Знаете, как бывает, поскользнулся, упал, очнулся – гипс, – я махнул рукой, будто отмахиваясь от комаров, но внутри всё сжалось.

– Ага. Типичный сюжет для учебника по травматологии про взаимосвязь травм с Земной гравитацией. – Он откинулся на стуле, сложив руки на груди. – Шов заживает. Но мозг не резиновый. Если продолжите летать с этажа на этаж, в следующий раз соберу вас, как конструктор без инструкции.

– А на что это похоже? – спросил я и ткнул пальцем в свой лоб. – Характер травм, я имею в виду.

Фурукава на секунду задумался, вертя в руках неврологический молоточек

– Представьте, что ваш мозг – это мягкий тофу. А череп – ланч-бокс. Теперь встряхните.

– Поэтично, – хмыкнул я, ярко представив себе результат такого эксперимента.

– Это реализм. – Он внезапно наклонился вперёд, и в его глазах мелькнуло что-то вроде интереса. – Вы правда не помните детали?

– Только… – я замолчал, пытаясь поймать ускользающий образ. – Кто-то кричал: «Держи его!». Или мне показалось?

Хирург замер, будто услышал не то, что ожидал. Его пальцы сжали край стола так, что побелели костяшки.

– Показалось. Сотрясение любит пошутить, – он произнёс это как-то слишком быстро, швырнув мне листок с рекомендациями. – На работу можно. Но если заметите, что соседи вдруг заговорили стихами, а по коридору движется волна прибоя – бегите сюда.

– Спасибо за оптимизм, – я поклонился, пряча улыбку.

– Не за что. И, Канэко, – Фурукава задержал меня у двери. Его голос внезапно стал мягче, почти отеческим. – Лестницы – не враги. Но иногда полезно смотреть под ноги. Мало ли что там прячется.

Я вышел, так и не поняв, говорил он о жизни или о синяках на моих рёбрах, которые слишком аккуратно повторяли форму каблуков. Поведение доктора показалось мне немного странным. А в голове в этот момент крутилось: «Интересно, Момо ещё не съела мою коллекцию носков?».

На следующий день я впервые оказался на своей новой старой работе. Пропуск на шее болтался, как виселица для карьеры. Сотрудники корпорации в дорогих идеально отглаженных костюмах смотрели на мой дешёвый неуместного цвета пиджак и потёртые джинсы так, будто я принес запах помойки. Особенно старалась девушка из отдела рекламы – её взгляд мог бы заменить холодильник.

«Куда идти?» – мелькнула паническая мысль. Тело, к счастью, помнило маршрут лучше мозга. Ноги сами понесли меня к кабинету начальника курьерской службы Танаки-сан, человека, чья улыбка на первый взгляд напоминала трещину в асфальте.

– А, Канэко! – он поднял голову от бумаг. – Решил, наконец, немного поработать, а не валяться в больницах?

Внутри всё вскипело, можно подумать я специально получил черепно-мозговую травму, чтобы не ходить на работу, но я выдавил улыбку поувереннее.

– Простите, Танаки-сан, я так вдохновился вашим примером трудолюбия, что даже больничный превратил в тренировку. Теперь готов доставлять посылки со скоростью генерации ваших упрёков!