Мы оборачиваемся на голос миссис Роджерс, соседки Райана. Похлопав меня по руке, она обнимает Райана. Меня восхищает, как ей удается притянуть его к себе и не сбить при этом свою нелепую шляпу.

– Как весело, правда?

– Правда, – отвечаю я.

Вскоре она отправляется обнимать других гостей, а Райан погружается в беседу о предстоящих выборах с местным судьей. Я же, пользуясь моментом, осматриваюсь вокруг. Красиво. К дому ведет длинная подъездная дорога, так что трассу отсюда не видно и не слышно шума проезжающих машин. Кажется, будто это место скрыто от остального мира, – как и следует из его названия. Красный деревянный павильон стоит на вершине холма, во все стороны от него, спускаясь по склонам, простираются пастбища, похожие на зеленые моря в обрамлении белых заборов. На одной стене павильона висит большой, как в кинотеатре, экран, а между столами с белыми скатертями расставлены экраны поменьше – для трансляции скачек. Официанты разносят серебряные подносы с мини-сандвичами «хот браун», кукурузной кашей в порционных горшочках и изысканными канапе.

Судья отходит, и Райан вздрагивает от неожиданности, когда к нему приближается какая-то пара.

– Райан! – Мужчина обхватывает одной рукой шею Райана.

Пока они обнимаются, я изучаю женщину. Высокая, примерно моего роста, светло-каштановые длинные волосы, стройная, но крепкая – наше сходство буквально бросается в глаза.

Освободившись, Райан представляет нас:

– Иви, это мой старый друг Джеймс Бернард. Джеймс, это моя девушка Иви Портер.

– Так значит, ты и есть та девушка, которая подмяла Райана под себя, – говорит Джеймс с широкой ухмылкой.

Я протягиваю руку, и он с энтузиазмом пожимает ее. Джеймс высокий и худой, и у него вид человека, борющегося с зависимостью: впалые щеки, темные круги под глазами, дрожащие руки, висящий костюм. Его спутница выглядит куда лучше – не только ее одежда, но и сама она излучают благополучие. Кремовое платье-рубашка без рукавов, доходящее до середины бедра, дорогие итальянские туфли и простые, но стильные украшения. Они друг другу не подходят.

– Еще не подмяла, но работаю над этим, – отшучиваюсь я.

Джеймс поворачивается к Райану:

– Чувак, я так за тебя рад.

Мы с Райаном переглядываемся. Мы вроде как не помолвлены, и эти сердечные поздравления – некоторый перебор.

– Спасибо, – говорит Райан, обнимая меня одной рукой. Мы оба смотрим на женщину, стоящую рядом с Джеймсом, и Райан кивает в ее сторону. – Представь нас своей спутнице.

Джеймс резко оборачивается, явно смущенный своей забывчивостью.

– Райан, Иви, это Лукка Марино.

Ее имя пронзает меня подобно электрическому разряду.

– Лукка, – говорю я, словно пробуя слово на вкус. – Необычное имя. – А ведь именно так сказала Бет на званом ужине.

Женщина с улыбкой закатывает глаза.

– Знаю. Меня назвали в честь итальянского города, где родились бабушка с дедушкой. Две буквы «к». Никто не может написать его правильно.

Мой взгляд падает на серебряный бокал у нее в руках: между пальцев проглядывает буква «Л».

Пока Джеймс и Райан обсуждают ставки на скачки, я не могу оторвать глаз от женщины.

– Вы родом из этих мест? – Во рту пересыхает, я делаю глоток джулепа. Всего один.

– Нет. Из маленького городка в Северной Каролине, чуть севернее Гринсборо. Он крошечный, уверена, вы никогда о нем не слышали.

– Иден, – выпаливаю я, не успев прикусить язык.

Она едва заметно вздрагивает.

– Ну, да… Иден. Как вы…

– Да просто наугад сказала. В колледже была девчонка из Идена.

Я должна взять себя в руки. Сделав глубокий вдох, я на мгновение задерживаю дыхание, а потом мягко выдыхаю. Проделав это еще два раза, чувствую, что сердцебиение начинает замедляться.

– У вас остались там родственники? – спрашиваю я, вернув самообладание.

– Нет, – хмурится она. – Мы с мамой жили вдвоем, но она умерла, когда я училась в старших классах. Рак груди.

Я уже заметила наше сходство, но теперь изучаю ее в деталях, сравнивая с собой. У нас обеих слегка волнистые волосы до середины спины, но ее светлее. Мои были бы такими же, не покрась я их, переехав сюда. Цвет глаз – совпадает. Оттенок кожи – одинаковый.

Заметив мой пристальный взгляд, она тоже начинает меня разглядывать: скользит по моему телу снизу вверх – от ступней до большой нелепой шляпы. Удивляет ли ее наше сходство?

– Вы бывали в Идене? – спрашивает она.

– Да. Мы с однокурсниками ездили туда на какой-то фестиваль, нас приглашала та самая подруга, о которой я говорила. Кажется, «Спрингфест»… Есть такой?

Это тест. И мне нужно, чтобы она его провалила.

Ее лицо растягивается в улыбке, брови ползут вверх.

– Осенний «Риверфест». Он всегда проходит в сентябре, в районе моего дня рождения. Обожаю его!

Нет. Нет-нет-нет.

Кивнув, я поворачиваюсь к Райану. Он поглощен разговором с Джеймсом, но я все равно его перебиваю.

– Слушай, мне нужно в туалет. Скоро вернусь.

Я быстро ухожу, не дав ему шанса что-то сказать или предложить мне помощь в поисках. Быстро шагая в обтягивающем черном платье и на высоких каблуках, я едва не роняю запотевший бокал с буквой «И». Подходя к до нелепости симпатичному биотуалету, сталкиваюсь с какой-то женщиной.

– Ой, вы в порядке? – спрашивает она, придерживая меня за руку, чтобы я не упала.

Я киваю, не в состоянии произнести ни слова. Они с мужем озабоченно переглядываются, когда я освобождаюсь и иду дальше под их недоуменными взглядами.

Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках, но теряю самообладание, едва скрывшись от посторонних глаз в одной из кабинок, потому что у меня едет крыша.

Заперев дверь, я приваливаюсь к ней спиной, издаю беззвучный крик и крепко зажмуриваюсь.

«Это не хорошо. Не хорошо. Не хорошо».

Не она родом из Идена, Северная Каролина, а я.

Не ее мать умерла от рака груди, а моя.

Не ее зовут Лукка Марино, а меня.

Лукка Марино. Десять лет назад

Я медленно и осторожно открываю окно. Сегодня днем я его проверяла – оно скрипит, если открыть больше, чем наполовину, и потому надо вовремя остановиться. Щель достаточно широкая, чтобы проскользнуть внутрь.

Прилив адреналина никто не отменял.

Бросив рюкзак на пол в гостевой комнате, я быстро стягиваю черные леггинсы и осторожно снимаю худи, стараясь не задеть сеточку для парика и не размазать макияж. Из сумки достаю расшитое блестками черное коктейльное платье и натягиваю его: сидит как влитое и едва прикрывает попу – любое неосторожное движение грозит демонстрацией нижнего белья. Идеально для сегодняшнего мероприятия.

Теперь длинный золотисто-каштановый парик. Надеваю и несколько минут вожусь, поправляя. Я достаточно много тренировалась в темноте, чтобы понять, когда он сядет как надо. Туфли на шпильках и маленький черный клатч довершают образ.

Запихиваю свою одежду под кровать и тихо выхожу из комнаты.

Вечеринка в разгаре, а от гостевой комнаты до центра дома рукой подать. Снаружи играет живая музыка, в гостиной накрыт шведский стол – устрицы и миниатюрные сэндвичи с лобстером я приметила на кухне, когда приходила днем. В животе урчит, но поем потом.

В меня врезается какая-то женщина, и мне приходится поддержать ее, чтобы не завалиться на пол вместе с ней.

– Ой, милая, мне так жаль! – заплетающимся языком говорит она, хватаясь за мою руку. Это миссис Уиттингтон. Вторая миссис Уиттингтон, нынешняя жена мистера Уиттингтона. Не путать с первой миссис Уиттингтон, которая обожает поливать грязью вторую при каждом удобном случае.

– Ничего страшного, – отвечаю я.

Она обводит меня взглядом с ног до головы.

– Прелестное платье! Где брали?

– Ой, в одном маленьком бутике на Вирджиния Бич. Мы там отдыхали, и я случайно на него набрела, – отвечаю я без малейшего акцента. Избавиться от него было сложнее, чем научиться надевать парик в темноте.

Я жду, когда на ее лице промелькнет узнавание, но в этом образе – в парике и с густо накрашенными глазами – от меня ничего не осталось. Мне не обидно. Никто не ожидает увидеть бедную девушку из цветочного магазина среди высшего общества, празднующего помолвку пары, чей брак не продержится и двух лет. По правде говоря, этим двоим очень повезет, если они вообще дойдут до алтаря.

Убедившись, что миссис Уиттингтон твердо стоит на ногах – насколько позволяет ее нынешнее состояние, – я иду дальше. Было бы проблематично войти через главный вход, поскольку родители жениха и невесты встречают гостей. Но теперь, когда я внутри, никто не заподозрит неладное.

Осторожно пробираюсь через зал к коридору в дальнем конце особняка. Я обычно стараюсь не светиться, но планировка дома не оставляет выбора. Оркестр расположился буквально под окнами хозяйской спальни, поэтому придется пройти через внутреннюю дверь.

Я замедляю шаг перед коридором, который приведет меня в спальню супругов Албриттон. С телефоном в руке выгляжу как гостья, ищущая уединенное место для звонка. Но смотрю не на экран, а по сторонам, оценивая, насколько я интересна окружающим. Второй рукой я сжимаю небольшое устройство, припрятанное в клатче. Сделав глубокий вдох, нажимаю на кнопку.

Оглушительный грохот со стороны кухни заставляет всех обернуться, и я незамеченной проскальзываю по коридору в спальню. Когда они попытаются найти источник шума, то не обнаружат ничего необычного.

В комнате темно, но без труда нахожу ванную. Достаю из клатча пару черных перчаток и, натянув их, выдвигаю ящик туалетного столика в поисках шкатулки в форме сердца, которая, насколько мне известно, скрывается в его недрах. Вот она. Роюсь внутри: кольцо с сапфиром, изумрудные сережки, цепочка с крупным аметистом в бриллиантовом обрамлении. Жаль, нет тех бриллиантовых серег и подвески, что миссис Албриттон надевала в магазин на прошлой неделе, – уверена, что они сейчас на ней.

Бросаю добычу в сумку, сверху – перчатки. Возвращаюсь тем же путем. Страх быть пойманной душит меня, но я отбрасываю его и невозмутимо вхожу в большой зал.

К счастью, никто не обращает на меня никакого внимания. Я не торопясь иду в комнату для гостей, даже останавливаюсь на какое-то время, чтобы ухватить один сэндвич. Он нереально вкусный, как я и надеялась.

Вытаскиваю из-под кровати рюкзак, снимаю платье, скидываю туфли. Через несколько секунд уже вылезаю в окно, облаченная в леггинсы и худи.

– Мама, я пришла! – кричу, входя в трейлер. Стоит переступить порог, и мой тягучий южный выговор возвращается.

– Привет, милая! Кто победил? – спрашивает мама из своей комнаты.

На моих светло-каштановых волосах уже нет сеточки для парика, а на лице не осталось и следа от макияжа. Вместо черного худи джемпер с названием и эмблемой школы.

С коричневым бумажным пакетом в руках я захожу к маме. Бросив пакет на сервировочный столик у кровати, забираюсь к ней в постель.

– Мы проиграли. Немножко не хватило до победы.

Мама запускает руку в пакет, и ее лицо растягивается в улыбке.

– Ох, моя сладкая, ну зачем ты…

По комнате распространяется запах корицы, и мое сердце разрывается, когда я вижу, как она радуется обычной булочке.

– Тебе нужно больше есть, мам. Ты сильно похудела.

Она разворачивает кондитерскую бумагу – большая маслянистая улитка с корицей выглядит так же роскошно, как пахнет.

– Моя любимая, – шепчет она.

– Я знаю, – шепчу я в ответ.

Пока она ест булочку маленькими кусочками, я беру один из квадратных листков бумаги из стопки на прикроватном столике и начинаю складывать, как она учила. Мама ест, молча наблюдая за мной, и не поправляет, – ждет, пока я сама замечу ошибку.

Через несколько минут листок бумаги в моих руках превращается в маленького белого лебедя.

– Какой красивый! – Мама берет лебедя с моей ладони и ставит на полку в изголовье. Там уже целая коллекция бумажных животных всех цветов – караульные у ее постели. У мамы всегда были золотые руки, а у меня хорошо выходит только лебедь.