– Я ей ничего не рассказывала, – ответила Чунь-янь. – Не знаю, может быть, Фан-гуань сказала.

– Я тоже не говорил, – заметил Бао-юй. – Но ничего, еще расскажу!

Он повернулся и направился домой. Там он приказал, чтобы ему подали воду, и принялся мыть руки.

Когда настало время зажигать лампы, во двор с шумом ввалилась толпа людей. Служанки выглянули в окно и увидели жену Линь Чжи-сяо. Впереди нее шла женщина с зажженным фонарем, а позади следовали экономки.

– Они проверяют ночных сторожей, – шепотом сказала Цин-вэнь. – Сейчас уйдут, и мы сможем запереть ворота.

Люди, которые оставались на ночь дежурить во «дворе Наслаждения розами», вышли навстречу жене Линь Чжи-сяо. Убедившись, что все в полном порядке, она предупредила:

– Не спите до самого рассвета и не смейте пить и играть на деньги! Если узнаю, что мой приказ нарушен, – берегитесь!

– Да неужели кто-нибудь осмелится нарушить ваше приказание! – с улыбкой отвечали ей люди.

– Второй господин Бао-юй лег спать? – осведомилась жена Линь Чжи-сяо.

– Не знаем, – последовал ответ.

Си-жэнь поспешно подтолкнула Бао-юйя, тот сунул ноги в башмаки и вышел.

– Я еще не сплю, – громко сказал он. – Зайдите к нам, посидите немного, тетушка… Си-жэнь, налей чаю!

– Вы еще не спите? – удивилась жена Линь Чжи-сяо. – Нынче ночи короткие, а дни длинные, так что нужно ложиться пораньше, чтобы пораньше просыпаться. Если вы будете вставать поздно, люди скажут, что вы барич, а ведете себя как последний кули.

Она улыбнулась Бао-юйю. Тот тоже улыбнулся ей:

– Вы совершенно правы, тетушка! Я всегда ложусь так рано, что даже не слышу, когда вы приходите. Но сегодня я ел лапшу и решил немного прогуляться, чтобы не получилось засорения желудка.

– Надо было заварить чай «пуэр», – заметила жена Линь Чжи-сяо, обращаясь к Си-жэнь.

– Мы заварили целый чайник, – тотчас ответила Си-жэнь, – он уже выпил две чашки. Сейчас и вам нальем чашечку, попробуйте!

Дин-вэнь принесла чай. Жена Линь Чжи-сяо, продолжая стоять, взяла у нее чашку:

– Я слышала, второй господин, что вы стали называть барышень прямо по имени. Хотя в доме посторонних нет, все же следует с большим уважением относиться к людям, которые прислуживают вашим бабушке и матушке. Если это произошло случайно, еще куда ни шло. Но если это войдет в обычай, вашему примеру последуют братья и племянники, и люди станут говорить, будто у нас в доме младшие не уважают старших.

– И здесь вы правы, тетушка! – снова согласился Бао-юй. – Действительно, я иногда называю барышень по имени.

– Не упрекайте его, – улыбнулись Си-жэнь и Дин-вэнь. – У него по нынешний день слово «сестра» не сходит с языка, а если он и назвал кого-нибудь по имени, то это в шутку. В присутствии посторонних он себе этого не позволяет и ведет себя, как и раньше.

– Хорошо, – одобрительно заметила жена Линь Чжи-сяо. – Это доказывает, что он читает книги и знает этикет. Чем скромнее и уступчивее он будет, тем больше его будут уважать. Я уж не говорю о старых служанках, переведенных сюда из комнат старой госпожи, но даже собачек и кошек, принадлежащих старой госпоже, обижать без нужды не следует. Только такое поведение достойно знатного, воспитанного юноши!

Она выпила чай и собралась уходить.

– Ну, отдыхайте, а мы уходим!

– Желаю и вам спокойной ночи, – сказал ей на прощание Бао-юй.

Жена Линь Чжи-сяо и сопровождавшие ее женщины отправились продолжать осмотр.

Дин-вэнь заперла ворота и, вернувшись в дом, со смехом воскликнула:

– Эта тетушка где-то подвыпила и вздумала читать нам нравоучения!

– Неужели она делала это из дурных побуждений? – с упреком возразила Шэ-юэ. – Она боится, как бы чего-нибудь не случилось, поэтому ходит повсюду, всех предостерегает, всем напоминает.

Она стала накрывать на стол и расставлять вино, фрукты, закуски.

– Не нужно высоких столов, – заявила Си-жэнь. – Поставим на кан низенький круглый столик и все усядемся за него – так будет и свободно, и удобно.

По предложению Си-жэнь стол был принесен. Шэ-юэ и Сы-эр в несколько приемов перенесли все фрукты и закуски на кан. В прихожей возле жаровни на корточках сидели две старухи и подогревали вино.

– Жарко, снимем халаты, – предложил Бао-юй.

– Хочешь снять – снимай, – ответили ему. – А нам надо ухаживать за гостями.

– Ухаживать вам придется до пятой стражи, – проговорил Бао-юй. – Я не люблю все эти условности и никому не нужные правила приличия. Правда, при посторонних приходится соблюдать их, но если вы собираетесь меня раздражать – достанется вам!

– Ладно, пусть будет по-твоему, – согласились все.

Девушки поспешно стали снимать с себя халаты. Вскоре головные украшения тоже были сняты, волосы кое-как собраны в пучок на макушке, и все остались лишь в легких кофтах, плотно облегающих тело.

На Бао-юйе была только красная шелковая куртка да зеленые в черный горошек сатиновые штаны, завязки которых у щиколоток он ослабил, чтобы было свободнее. Повязавшись вокруг талии полотенцем для вытирания пота, Бао-юй сидел, подложив под руку новую шелковую подушку с узорами из разноцветных роз и лепестков гортензии, и играл с Фан-гуань в цайцюань^[16].

Фан-гуань все время ворчала, что ей жарко. Она сбросила с себя все, кроме кофточки цвета яшмы да узких светло-розовых штанов, подпоясанных зеленоватым полотенцем. Волосы ее, заплетенные в косички, были собраны на затылке и ниспадали на спину толстой косой, в мочку правого уха был вставлен кусочек яшмы величиной с рисовое зернышко, а в левом красовалась подвеска из красной яшмы, похожая на вишню, вделанную в золото. На фоне этих скромных украшений особенно выделялись белизна ее круглого, как луна, лица и светлые, точно воды Хуанхэ осенью, глаза.

Глядя на нее и на Бао-юйя, все говорили:

– Они словно близнецы!

Си-жэнь наполнила кубки вином:

– Погодите играть! Хотя за гостями никто не ухаживает, я хочу, чтобы все выпили глоток вина!

Она первая подняла кубок и осушила его. Ее примеру последовали остальные. После этого все уселись друг возле друга.

Чунь-янь и Сы-эр, которым неудобно было сидеть на самом краю кана, принесли для себя расписные табуретки.

Приготовленные сорок закусок были разложены на тарелках из белого динчжоуского фарфора^[17] – это были сушеные и свежие фрукты с севера и юга, а также самые разнообразнейшие яства.

– А теперь давайте сыграем в «застольный приказ»! – предложил Бао-юй.

– Только без шума, а то могут услышать! – предупредила его Си-жэнь. – И потом, мы люди неграмотные, так что без древних текстов.

– А по-моему, лучше играть в кости, – предложила Шэ-юэ.

– Нет, – махнул рукой Бао-юй. – Лучше угадывать названия цветов.

– Верно! Я давно думала об этом! – поддержала его Цин-вэнь.

– Эта игра, конечно, интересная, – согласилась Си-жэнь, – но людей мало.

– Послушайте меня! – вмешалась Чунь-янь. – Давайте пригласим барышню Бао-чай, барышню Линь Дай-юй да барышню Сян-юнь. А когда настанет время второй стражи, отпустим их спать!

– Это вызовет шум, придется открывать ворота, – возразила Си-жэнь. – А вдруг нагрянет ночной дозор…

– Ничего! – возразил Бао-юй. – Третья сестра Тань-чунь тоже любительница вина, и если мы ее пригласим, нам ничего не страшно! Да и барышня Бао-цинь…

– Барышню Бао-цинь пригласить можно, но она ведь живет у старшей госпожи Ли Вань, и если пойти за нею, подымется переполох, – ответили ему.

– Пустяки! – заявил Бао-юй. – Сейчас же пригласите ее!

Чунь-янь и Сы-эр не решились возражать и, отперев ворота, в сопровождении других служанок побежали исполнять его приказание.

– Эти девчонки ничего не добьются, – заметили Цин-вэнь и Си-жэнь, когда служанки вышли. – Придется пойти нам самим, мы доставим всех сюда живыми или мертвыми!

Цин-вэнь и Си-жэнь приказали женщинам зажечь фонари и тоже отправились. И действительно, когда они пришли к Бао-чай, та отказалась пойти, ссылаясь на позднее время. Что касается Дай-юй, то она заявила:

– Я себя плохо чувствую!

Однако Си-жэнь и Цин-вэнь не отступали и продолжали их упрашивать:

– Ну окажите нам хоть немного уважения, посидите чуть-чуть, а потом уйдете…

Дай-юй и Бао-чай наконец уступили, чему Си-жень и Цин-вэнь обрадовались. Потом они подумали, что, если Ли Вань узнает о пиршестве, получится неудобно. Поэтому они позвали Цуй-мо и велели ей вместе с Чунь-янь пойти к Ли-Вань и Бао-динь и привести их во «двор Наслаждения розами», что те и сделали.

Затем Си-жэнь чуть не силой притащила Сян-лин. На кане доставили еще один столик, и все наконец расселись.

– Сестрица Линь Дай-юй боится холода, пусть она сядет у стены! – воскликнул вдруг Бао-юй, подсовывая девушке под спину подушку.

Что касается Си-жэнь и других служанок, то они поставили для себя стулья перед каном.

Дай-юй сидела поодаль от стола, прислонившись спиной к подушке, и оживленно разговаривала с Бао-чай, Ли Вань и Тань-чунь.

– Вы всегда осуждаете тех, кто по ночам пьет и играет в кости, – говорила она. – Как же мы будем делать им замечания, если сами занимаемся тем же?

– А что здесь плохого? – с улыбкой возразила ей Ли Вань. – Мы ведь веселимся не каждый день, а только по праздникам.

Между тем Цин-вэнь принесла бамбуковый стакан с гадательными пластинками из слоновой кости, на которых были изображены цветы, потрясла его и поставила на середину стола. После этого она вынула игральные кости, положила их в коробочку, потрясла ее, затем открыла и объявила, что получилось шесть очков. Шестой с края оказалась Бао-чай.

– Хорошо, я буду первой, – улыбнулась Бао-чай, – но только не знаю, что вытащу!

Она потрясла стакан и вытащила из него одну пластинку. На пластинке был изображен пион и следовала надпись: «Красотой превосходит все цветы», за которой шла строка из стихотворения, написанного в Танскую эпоху: «Пускай бесчувственны цветы, но трогают людей». К этой строке имелось пояснение: «Все сидящие за столом должны выпить по кубку вина! Это самый красивый цветок – он приказывает любому прочесть стихотворение или станс либо спеть песенку».

– Как удачно! – засмеялись все. – Ведь ты сама достойная пара цветку пиона!

Все подняли кубки. Бао-чай тоже выпила, а затем сказала:

– Теперь пусть Фан-гуань споет!

– Если хотите, чтоб я пела, пусть все снова выпьют, тогда мое пение покажется более красивым, – поставила условие Фан-гуань.

Никто не возражал, все выпили, и Фан-гуань запела:

Мы именины отмечаем
  в краях, где вид прекрасен…

– Не надо! – закричали ей. – От тебя не требуют никаких поздравлений. Спой то, что умеешь!

Фан-гуань ничего не оставалось, как спеть арию «Когда любуюсь я цветами», начинающуюся со слов:

Из перьев зеленого феникса^[18]
толстый веник сплетен;
Листву выметаю старательно —
чищу небесный склон.

Пока она пела, Бао-юй взял со стола пластинку и несколько раз прочел на ней строку: «Пускай бесчувственны цветы, но трогают людей». Когда же Фан-гуань умолкла, он задумчиво посмотрел на нее. Сян-юнь тотчас отняла у него пластинку и отдала ее Бао-чай.

Бао-чай бросила кости – оказалось шестнадцать очков, а шестнадцатой по счету была Тань-чунь.

– Что мне выпало? – смущенно улыбаясь, спросила она. Протянув руку, она взяла из стакана первую попавшуюся пластинку, прочла надпись на ней, потом бросила ее на стол и вся зарделась. – Здесь много неприличных слов! В такую игру можно играть мужчинам, и то не дома!

Никто ничего не понял, и Си-жэнь с любопытством поглядела на пластинку. На ней был изображен цветок абрикоса и следовала подпись: «Божественный цветок Яшмового пруда». Затем шли стихи:

«Вот возле солнца абрикос у самых облаков…»