– Я не думаю, что они получают доходы еще и от банальных ночных грабежей, – усмехнулся Шелестов. – Но все же легальных доходов у них не может быть, значит, следует искать нелегальные. На что-то ведь надо жить, давать на лапу, спаивать нужных людей и все такое прочее.

– И не забывать, что для отвлечения внимания они могут пойти и на незамысловатые диверсии, – вставил Буторин. – Они же тоже понимают, что разведка должна прикидываться травинкой и никак не привлекать к себе внимание. А любая, пусть самая маленькая или даже не совсем удавшаяся диверсия – это отвлечение, перенацеливание наших оперативных сил. Разумеется, они не станут размениваться и рисковать, чтобы готовить покушение на первых лиц страны или армии.

– Согласен, – кивнул Коган. – Нужно будет внимательно присматриваться и тщательно анализировать все нестандартные агрессивные акции, плотно работать с московской милицией, а особенно с уголовным розыском, возможно, и проверять уже задержанных ими свидетелей, когда возникнут подозрения.

– Позвольте спросить, – нарушил наконец молчание Сосновский, разглядывая с ленивым видом ногти на своей правой руке. – А что дает радиоперехват? Есть расшифровка?

– Нет, Михаил Юрьевич, – чуть поморщился Платов. – Будь у нас расшифровка, разговор бы шел от текстов.

– Ну да, – охотно согласился Сосновский и посмотрел на Платова, а потом на Шелестова самым невинным взглядом. – Значит, придется связываться с подмосковными частями ПВО, постами ВНОС и анализировать пролет каждого прорвавшегося в район Москвы вражеского самолета. Не поездом же будут переправлять им батареи для рации, бланки документов, деньги. Кстати, мы можем получить свежие изменения требований к заполнению воинских документов сопровождения, командировочных, хозяйственных и иных документов? Они могут и не успеть с внесением изменений в свои бланки, которые будут пересылать сюда.

– Обязательно получите, – пообещал Платов, и тут на его столе зазвонил телефон.

Комиссар госбезопасности слушал, чуть приподняв густую бровь. Потом задал несколько уточняющих вопросов о том, где произошло, кто сообщил, наличие свидетелей, кто выехал. И, положив трубку, внимательно посмотрел в глаза каждому из оперативников.

– Говорите, придется интересоваться всякими странными мелочами из сводок уголовного розыска? Пожалуйста: взрыв на территории радиотехнического завода. Это в районе станции метро «Сокольники». Цеха стоят пустые, производство было эвакуировано на Урал еще в 1941 году, и большая часть территории пустует. Берите мою машину и выезжайте.

Группа Шелестова прибыла к проходной завода, когда там уже стоял автобус с оперативной группой из МУРа и два грузовика с солдатами из состава московского гарнизона. У проходной дежурил боец с автоматом на груди, возле машин курили два милиционера. Один из них бросил окурок и бегом кинулся навстречу подъехавшей машине. Шелестов сунул старшине под нос свое служебное удостоверение и спросил:

– Кто тут старший, кто командует?

– Майор Кондратьев из городского управления, – отрапортовал старшина. – Он и солдат вызвал для оцепления. Сейчас там кинологи работают и саперы. Есть опасения, что остались еще взрывоопасные предметы.

– Проводите нас, старшина, – приказал Шелестов.

Место, где произошел взрыв, было видно издалека – в узких окнах старого цеха, расположенных под самой крышей, мелькали отблески огня. Там что-то продолжало гореть, и пахло горелой мокрой древесиной. Вокруг цеха ходили солдаты и люди в гражданской одежде с фонарями, осматривая землю под ногами. К воротам цеха вели рельсы от самого кирпичного заводского забора. Один из мужчин, одетый в кожаную куртку и меховую коричневую кубанку, подошел и коротко представился:

– Майор милиции Кондратьев, МУР.

– Подполковник госбезопасности Шелестов, – протянул руку Максим и пожал крепкую ладонь оперативника. – Кто сообщил о происшествии? Что удалось установить?

– Сообщил вахтер охраны, – кивнул в сторону проходной Кондратьев. – Он не видел вспышки, а услышал взрыв в этой части территории. Цех от проходной не видно.

– Он сразу вам позвонил в ГУВД? – спросил Буторин, глядя, как работают кинологи.

– Нет, в пожарную охрану, но те стали расспрашивать и быстро выяснили, что признаков возгорания не наблюдается. Сообщили нам, ну а мы действовали по инструкции военного времени. Если звук взрыва, значит, надо привлекать подразделения московского гарнизона. В цех пока не заходили, вас ждали, ну и обследовали территорию вокруг на предмет возможных взрывоопасных предметов и следов преступников.

– Боря, займись вахтером, – тихо сказал Когану Шелестов, а потом повернулся к Буторину: – Витя, посмотри заводской забор.

Саперы доложили, что взрывчатых веществ не обнаружено, и собаки, натасканные на взрывчатые вещества, ведут себя спокойно. Рельсы подходили к воротам, ведущим в цех. Шелестов остановился вместе с Сосновским и подождал, когда прибежит лейтенант-сапер.

– Товарищ подполковник, все двери, которые ведут в склады и в раздевалки для рабочих, заперты на замок. Следов взлома мы не обнаружили. Осматривали вместе с милицией. В эту кирпичную пристройку ангара доступа нет. Только вот через эти ворота, точнее, через дверь в воротах. Видите, она немного приоткрыта.

Сапер навел луч фонаря на железную дверь. Она действительно оказалась неплотно закрытой. Горелый запах доносился из цеха, но признаки горения уже исчезли. Сапер предложил самый простой и эффективный способ, чтобы проверить, не опасен ли вход в цех через эту дверь. Кондратьев только пожал плечами, показывая этим, что он все понимает, дело теперь ведет НКВД, и с него спроса нет. Шелестов кивнул, и все отошли на безопасное расстояние. Лейтенант с усатым сержантом осмотрели с фонариком дверь, потом привязали прочный шнур к ручке и отошли, разматывая шнур за пустую емкость из толстого металла.

Все присели на корточки, ожидая взрыва. Заскрипели ржавые петли, дверь поддалась и стала приоткрываться. Ничего не произошло. Сержант-сапер бегом сменил позицию, чтобы продолжить открывать дверь. Снова напрягся шнур, снова заскрипели петли, и дверь открылась почти полностью. К дверному проему подошли саперы, потом кинолог с собакой. Неожиданно спокойный пес вдруг залаял на что-то внутри, подняв дыбом шерсть на загривке.

– Что там? – спросил Шелестов. – Почуял взрывчатку?

– Нет, – покачал кинолог головой и навел луч фонаря на что-то темнеющее на полу. – Это не взрывчатка, но тоже неприятно…

Уже совсем рассвело, и можно было обойтись без фонарей. Буторин, сидя на заднем сиденье за спиной милиционера, медленно ехал вдоль заводского забора. Несколько раз он просил остановиться, подходил к стене, осматривая подозрительные места. Но каждый раз это была или старая трещина в кирпичной кладке, или прошлогодняя куча листьев, которую намело к забору, а потом запорошило снегом. А когда они подъехали к железнодорожным рельсам, которые уходили на территорию завода, исчезая за железными воротами, Буторин похлопал милиционера по плечу, чтобы тот остановился, и, присвистнув, сказал:

– Возвращайся, браток, назад и позови на территории завода своего начальника. Пусть с той стороны подойдет к этим воротам.

Сделано все было кустарно, но, учитывая, что с этой стороны забор завода выходил на пустырь, через который была проложена железнодорожная ветка от ближайшей станции, стараться более тщательно скрывать этот лаз, наверное, смысла не имело. Первое, на что Буторин обратил внимание, как только бросил взгляд на ворота, сидя на мотоцикле, это то, что деревянный щит, грубо сбитый из обрезков досок, не покрыт снегом, хотя к воротам и к кирпичному забору снега намело во время последнего снегопада достаточно, а железный лист одной из створок сильно помят.

Присев на корточки, он понял, что не ошибся. Осторожно наклонил на себя деревянный щит, убедившись, что тот собран из тонких досок и совсем не тяжелый. А вот под щитом его ждал сюрприз, на который он и надеялся. Угол листа был отогнут, очевидно, ломом. Когда-то, еще несколько лет назад, ворота помяли чем-то тяжелым. Может, машина задела, может, маневровый паровоз или товарный вагон. Но во время удара сварка отлетела, и лист оказался отделенным от рамы ворот. Его подправили, а вот снова приварить не успели. И вот кто-то воспользовался этим, отогнув лист и устроив себе лаз на территорию завода. А чтобы он не бросался в глаза, на всякий случай его прикрыли щитом.

– Ого! – раздался за воротами голос Кондратьева. – Вот так он и пробрался на завод!

– Он? – задумчиво переспросил Буторин. – А может, и они. А может, и не пробрался, а регулярно пробирался и этим же путем возвращался в город.

– А что там с той стороны? – снова спросил майор.

– Вот этот деревянный щит. Ну-ка, попробуй, сможешь его, находясь по ту сторону ворот, сдвинуть, чтобы прикрыть лаз?

Буторин сдвинул щит в сторону, а лаз оставил свободным, чтобы через него можно было проникнуть внутрь. Кондратьев встал на колени и двумя руками легко сдвинул щит изнутри, закрывая проход. Он даже поставил его немного под наклоном, чтобы его не уронило порывом ветра. Получалось, что кто-то устроил себе надежное место для каких-то дел на территории эвакуированного завода. Надежно! Никто посторонний не придет, можно в безопасности есть, спать и заниматься любым делом, для которого нужно вот такое укромное местечко. Можно и хранить что-то. Целый склад устроить можно, постепенно перетащив на территорию завода любое количество вещей или… оружия, взрывчатки. Ведь взрыв же был, его слышали. И произошел он внутри цеха, в который ведут вот эти самые рельсы.

Коган стоял у окна и задумчиво курил в форточку, слушая, как оперативник из МУРа допрашивает вахтера. Как и следовало ожидать, старик никого и ничего не видел. Обзор из окна невелик, дверь проходной закрыта. Только иногда вахтер выходит, чтобы очистить от снега ступени, на случай если приедет какое-то начальство, да и самим чтобы ноги не переломать на утоптанном снегу.

– Ты, товарищ, не сумневайся, – горделиво приглаживая пальцами густые седые усы, заявлял вахтер. – Если б что заметил, как на духу выложил бы. Я же в молодости тоже в милиции служил. Награду имею от советской власти за отличную службу. Я бы и сейчас готов, да только вот в те годы пулю поймал. Комиссовали меня, но я всегда на страже закона и порядка, дорогой товарищ.

– Ну, вот так, товарищ майор, – развел руками молодой оперативник, а потом принялся складывать в папку листки бумаги с объяснениями вахтера. – Что и следовало ожидать.

– М-да, – кивнул Коган, – так всегда и бывает, когда с самого начала чего-то ожидаешь.

Оперативник недоуменно посмотрел на него, пожал плечами и, не дождавшись пояснений, что же этот майор хотел сказать, ушел докладывать Кондратьеву о результатах допроса свидетеля. А Коган подошел к столу, подвинул стул и уселся на него верхом напротив вахтера. Молодой оперативник не понял его слов, и в этом его беда. Понимание придет с опытом, с возрастом. Если ты сразу, только начиная допрос, уверен, что допрашиваемый тебе ничего не расскажет, мол, ничего не знаю, ничего не видел, то и получишь такой результат. Ты как бы заранее себя настроил на него. А ведь допрос – это не просто вопросы одного человека и ответы второго. Это диалог, это система взаимодействия, не словесного, а умственного. Допрашивая, ты должен заставить человека активизировать воспоминания, убедить его вспомнить, стимулировать его желание вспомнить то, о чем он и не задумывался, что вообще мог упустить в нужный момент. Он видел, но не помнит этого, пропустил его мозг этот факт. Работа следователя во время допроса сродни работе археолога на раскопках. Ты знаешь, в каком направлении искать, в каком месте, но не знаешь наверняка, что именно найдешь. Иногда даже то, что не относится к данному преступлению, а к другому, похожему. Да мало ли вариантов развития допроса, если ты умеешь задавать вопросы, заставлять задумываться, вспоминать.