Вы скажете, что это просто абсурд: Чжуан Юпэй, старший лектор императорской академии, не может заплатить за рис! А знаете ли вы, что он рос сиротой? Родители не оставили ему никакого наследства, и он сызмала воспитывался в семье двоюродного брата. К счастью, Чжуан оказался способным в учении, на экзаменах ему неизменно везло. Еще молодым он попал в академию, женился и взял богатое приданое. Однако характер у него был гордый – Чжуан Юпэй не любил зависеть от других. Он решил, что теперь уже сам встал на ноги, – есть еще капитал жены, – а поэтому смело отказался от помощи брата, переехал с женой в столицу и зажил своим домом. Неожиданно судьба изменила ему: не прошло и года после переезда в Пекин, как жена его скончалась. Сам Чжуан Юпэй не умел хозяйничать. Он быстро спустил все, что у него было, и вскоре его имущество оказалось заложенным или распроданным. Но идти на попятный и снова просить двоюродного брата о помощи было уже неудобно. В последнее время Чжуан жил чуть ли не впроголодь. Когда он получил повышение, начались неизбежные визиты, которые нанесли еще больший урон его финансам. Сказать и то стыдно: уже трое суток в его доме варили одну жидкую рисовую кашу. Слуги постепенно разбрелись, остались лишь двое из тех, кто приехал вместе с ним из родного уезда. Целыми днями Чжуан Юпэй роптал на судьбу. Сегодня утром он встал, выпил полчашки жидкой похлебки, разумеется, не наелся и подумал с гневом:

«На кой сдалась мне эта чумная должность?! Ведь столичные министры и провинциальные губернаторы никакими талантами не отличаются. Только голова у них похитрее, руки подлиннее да совесть почернее – вот они и ездят в колясках да обжираются мясом! Чем я хуже их? Черт знает, до чего обеднел: даже есть нечего. Слишком несправедливо ко мне небо!»

В раздражении он вдруг вспомнил, как недавно ему рассказывали о генерал-губернаторе провинций Чжэцзян и Фуцзянь, который добыл свою должность за взятку, о губернаторе провинции Гуйчжоу, присвоившем себе чужое жалованье, и генерал-губернаторе провинции Чжили Ли Хунчжане ^[94], растратившем крупную казенную сумму на собственные нужды!

Гнев, вызванный ощущением острого голода, подступил к самому горлу. Чжуан Юпэй решил воспользоваться своим положением и подать императору жалобу, вскрывающую все эти злоупотребления. «Злобу на них свою сорву, а заодно покажу, что я их не боюсь! Пусть меня смещают с должности, но слава о моем поступке распространится на всю Поднебесную, и тогда уже нечего будет опасаться, что мне не принесут чашки риса. Все лучше, чем даром подыхать с голоду!»

Решение было принято, и он начал строчить подробную жалобу. В этот-то момент и пришел Цзинь Вэньцин. Было время обеда, и у Чжуан Юпэя с языка нечаянно сорвалось приглашение. Кто мог подумать, что Цзинь сразу же его примет! Делать было нечего: пришлось отдать последний шелковый халат управляющему и заложить его за десять связок медных монет. На эти деньги в ресторане было куплено несколько закусок, разрешивших проблему. Трудно было предположить, что нескромный кредитор явится к нему домой и учинит скандал.

– Мерзкая тварь! – налившись кровью, прохрипел Чжуан Юпэй. – Ведь знает, что у меня сейчас временные затруднения, поэтому я и задолжал ему. Я вовсе не собирался пользоваться своим положением и разговаривал с ним по-хорошему. Но он не оценил моей доброты, напротив, еще пришел скандалить. Порядочные люди так не поступают!

Произнеся эту тираду, он громко закричал:

– Эй, сюда!

Когда управляющий, которому было поручено заложить халат, подошел, Чжуан Юпэй выпучил глаза и заорал:

– Свяжи негодяя, посмевшего требовать с меня долг! Я пошлю его со своей визитной карточкой к квартальному, там его хорошенько накажут. Посмотрим, что он будет делать после этого!

Управляющий нерешительно поддакнул, но, отвернувшись, презрительно улыбнулся.

Цзинь Вэньцин подумал, что ему нельзя оставаться в стороне.

– Друг Юпэй, – примирительно сказал он, – не сердись! Конечно, этот человек поступил отвратительно. У кого не бывает временных затруднений, что за важность задолжать несколько монет, ты ведь не отказываешься отдать! Если все так начнут поступать, нам, столичным чиновникам, никакой жизни не будет. Его надо строго наказать! Но мне кажется, что сейчас, когда ты добился столь большого успеха, не стоит расправляться с простолюдином из-за безделицы, могут пойти разговоры!

Он обернулся к управляющему:

– Иди и скажи этому человеку, что, если он не перестанет кричать, господин Чжуан не только не даст ему денег, но и пошлет к квартальному! Ты видишь, я с большим трудом уговорил господина пока не делать этого! А за деньгами пусть приходит ко мне. Я уплачу долг господина Чжуана. Вот и все.

– Слушаюсь! – ответил управляющий и вышел.

– Брат Вэньцин, я восхищен твоим благородством, – растроганно молвил Чжуан Юпэй. – По-моему, все-таки следовало хорошенько попугать этого скота и денег ему не отдавать. Но раз уж ты готов расплатиться за меня, будь уверен, я непременно верну тебе все сполна!

– Смешно говорить об этом, – остановил его Цзинь Вэньцин. – Какое имеет значение, вернешь ты мне деньги или нет.

Пока они говорили, еда кончилась, а приказчик продуктовой лавки ушел. Цзинь распрощался и вернулся домой. Этим вечером с ним больше ничего не произошло.

На следующее утро, когда Цзинь Вэньцин поднялся, слуга принес ему «Столичную газету»; в ней сообщалось, что старший лектор академии «Лес кистей» Чжуан Юпэй подал доклад его величеству.

Цзинь Вэньцин не обратил особого внимания на эту заметку. Но прошел еще день, и в газетах появился длинный императорский указ, в котором говорилось, что некто разоблачил преступления генерал-губернатора провинций Чжэцзян и Фуцзянь, губернатора провинции Гуйчжоу, а также генерал-губернатора столичной провинции Ли Хунчжана.

Указ был составлен в строгих выражениях и сообщал, что дело передано на расследование генерал-губернатору соседних провинций Цзянси и Цзянсу. Ниже старший лектор академии Чжуан Юпэй приглашался на аудиенцию. Тут только Цзинь Вэньцин понял, что все это дело рук Чжуан Юпэя, и предположил, что бумага, которую писал тот вчера во время его прихода, могла действительно быть жалобой. Он отложил газету и вышел из дому.

В этот день люди повсюду говорили об одном Чжуан Юпэе. Суждений была масса, и они всколыхнули всю столицу.

По дороге Цзинь Вэньцин заглянул к Хэ Тайчжэню, и тот сказал ему, что аудиенция, на которую был приглашен Чжуан Юпэй, длилась целых два часа и в конце ее Сын Неба отозвался о Чжуане в весьма лестных выражениях.

– Да, теперь фортуна улыбнется Чжуан Юпэю! – промолвил Цзинь Вэньцин. Он сказал это в шутку, однако жалоба, поданная Чжуаном, и в самом деле тотчас вызвала повышение его в чине. Это, естественно, обрадовало Чжуан Юпэя, а так как делать ему все равно было нечего, он принялся каждый день строчить доклады трону: сегодня разоблачит губернатора, завтра – судью провинции, послезавтра нападет на Шесть министерств, через два дня – на Девятерых сановников ^[95]. Слова легко лились из-под его кисти, поражали ни с чем не сравнимой остротой и невольно привлекали к себе внимание. Князь Благонамеренный, вельможи Гао Янцзао и Гун Пин, состоявшие при Тайном совете, всячески поддерживали Чжуан Юпэя, поэтому император прислушивался к его словам.

За каких-нибудь полгода кистью Чжуана было сброшено немало красных шариков ^[96], все придворные косились на него, но побаивались – при нем никто не смел и пикнуть. Даже в тех местах, где он не бывал, только тихо шушукались, словно у Чжуан Юпэя всюду были уши. Впрочем, Чжуан и в самом деле оказался человеком опасным: какими-то неведомыми способами он узнавал даже о кулуарных разговорах. В результате его стали бояться пуще самого черта.

Но удивительное дело: чем сильнее его боялись, тем больше это ему нравилось. Ни о пище, ни о деньгах Чжуан Юпэй уже заботы не знал. У него появились роскошные лошади и экипажи, красивая одежда. Свою старую хижину он сменил на высокий, просторный дом. Стоило ему произнести слово, как кругом раздавались сотни подобострастных голосов. Авторитет его затмил небо. Сановники выбегали к нему навстречу, не успев даже надеть туфли. С утра до вечера у его ворот пылили коляски. Цзинь Вэньцин много раз пытался повидаться с Чжуан Юпэем, но постоянно получал отказ. Воистину, мы часто забываем о том, что было вчера! Чжуан Чжидун, Хуан Лифан, Чжу Пу, Хэ Тайчжэнь, Чэнь Шэнь также делали себе карьеру, примазавшись к Чжуан Юпэю, и в столице их прозвали «шестью героями партии бескорыстных». Каждое утро – жалоба государю, каждый вечер – тайный донос. Они добились того, что даже петухи и собаки перестали чувствовать себя спокойно. Черные тучи сгустились над чиновниками. Одним словом, путь свободному изъявлению мыслей был открыт, честные подданные наводнили землю, повсюду разворачивались идеальные картины просвещенного правления. Но об этом мы пока говорить не будем.

Расскажем лучше о том, как у Хуан Лифана умерла мать и он устроил в ее честь грандиозную панихиду. Хуан был одним из членов «партии бескорыстных», поэтому в столице не нашлось ни одного знатного человека, который бы решился не прийти почтить память покойной. Непрерывным потоком прибывали экипажи с чиновниками в парадных платьях и шапках. Цзинь Вэньцин тоже приехал; отойдя в сторонку, он беседовал со знакомыми. Вскоре показались Чжуан Чжидун с Чжу Пу. Все рассматривали траурные надписи в стихах и давали им свою оценку.

Вдруг Чжуан Чжидун воскликнул:

– Посмотрите на эти стихи, принадлежащие кисти Чжуан Юпэя. Как великолепно они написаны!

Цянь Дуаньминь вытащил яшмовую табакерку и понюхал табак, затем подошел поближе и увидел две парные надписи на длинных полосах белого шелка, висевшие вертикально по обе стороны главного входа.

Он стал медленно читать их вслух:

Ты с Фаня ^[97] брал пример:
Был тем прославлен он,
Что ревностно служил,
Оберегая трон.
И, гордая тобой,
Недаром молвит мать:
«Мне, сына воспитав,
Не страшно умирать!»

Ты, словно Чжан Цзюйчжэн ^[98],
Не потерял лица:
Не бросил службу он,
Похоронив отца!
И если б не тебе
Подобные мужи, —
Ну как бы наш народ
Стал в Поднебесной жить?

Цянь Дуаньминь покачал головой:

– Первая половина написана хорошо, но во второй он слишком превозносит Хуан Лифана. Так не годится, не годится!

Чжу Пу, стоявший за спиной Цянь Дуаньминя, со вздохом поддакнул:

– Чжуан Юпэй никакой меры не знает! Подобными выражениями можно только вызвать недовольство. Я чувствую, недалек тот час, когда «бескорыстных» постигнет беда!

На друзей зашикали, требуя замолчать. В зале стало совсем тихо. Из толпы вышли четверо чиновников, ведавших похоронами, и встали в ожидании на крыльце. Цзинь Вэньцин и его друзья сразу поняли, что едет канцлер. Дело в том, что в столице панихиды проводились по определенным правилам: князя и канцлера должны были встречать четверо чиновников, министра и его помощника – двое, а всех остальных – один.

Однако, ко всеобщему изумлению, они увидели шапку с сапфировым шариком ^[99] и полное безусое лицо прогремевшего по всей стране Чжуан Юпэя. Он быстро прошел в зал. Дрожащие чиновники растерянно приветствовали его. Чжуан еле заметно кивнул в ответ. Три раза ударила колотушка, возвещающая о прибытии сановника. Чжуан приблизился к гробу, совершил необходимые церемонии, вышел и переоделся в парадную одежду. Оглянувшись, он увидел Цзинь Вэньцина и его друзей, сбившихся в кучку, подошел к ним и сделал общий поклон.

– Поздравляю. Я только что из дворца. Для всех вас есть радостные вести.

Друзья удивленно смотрели на него, не зная, в чем дело. Чжуан Юпэй вынул из-за голенища маленький конверт, достал оттуда сложенную пополам бумагу и передал ее Цзинь Вэньцину. Все стали читать. В бумаге говорилось: «Такого-то числа получен указ Его величества: послать Цзинь Вэньцина учебным инспектором в провинцию Цзянсу, Цянь Дуаньминя – учебным инспектором в провинции Шэньси и Ганьсу, Хэ Тайчжэня – учебным инспектором в провинцию Чжэцзян…» Ниже следовал еще ряд лиц, но они не имели к друзьям отношения, поэтому дальше читать не было смысла.

Чжуан Юпэй обратился к Чжуан Чжидуну:

– По поводу тебя издан особый указ. Ты назначен губернатором провинции Шаньси.

– Что ты говоришь?! Не может быть! – изумленно воскликнул Чжуан Чжидун.

Лицо Чжуан Юпэя приняло серьезное выражение.