II глава

Облачившись в свободную черно-красную клетчатую юбку, доходящую до колен, и черный лонгслив, я бросила в сумку ежедневник, а также пару конспектов с углубленных курсов и спешно выбежала из дома.

Мы не жили по соседству, но ходили по одним и тем же улицам, так что наши с Калебом случайные столкновения в городе были неизбежны. Я видела его, а он – меня, но это не означало, что мы заговорим. Никакого обмена приветливыми улыбками или, на худой конец, равнодушными кивками. Для меня было естественно пройти мимо Калеба и сделать вид, что мы незнакомы.

Но сегодня, добравшись до Колледж-авеню, я остановилась возле круглого столика, за которым он сидел, и попыталась завязать разговор.

– Я опоздала?

Вместо ответа он похлопал по стоящему рядом с ним высокому пластиковому стулу, похожему на барный, и придвинул ко мне стаканчик с кофе.

– С моим любимым сиропом, – сказал Калеб. – Кленовый пекан.

– А мне по душе соленая карамель. – Устроившись напротив, я заметила, что он не изменяет своему стилю: по-прежнему носит широкие коричневые брюки и однотонные рубашки, вызывающе расстегнутые на две верхние пуговицы, а на его левой руке все еще красуются давно вставшие антикварные часы. Единственное, что привело меня в смятение, – это очки в тонкой золотистой оправе. – У тебя испортилось зрение?

– Наверное, читал слишком много учебников, – ответил он, быстро проведя пальцем по дужке. – А что, мне не идет?

– Главное, что ты меня видишь. – Хотелось отметить, как прекрасно сочетаются его зеленые глаза и цвет оправы, но я не привыкла говорить ему комплименты, так что поспешила сменить тему. – Как дела у твоей мамы?

Дом, в котором Сара Рид жила с родителями, пострадал во время чудовищного огненного шторма в Окленде. В том пожаре совсем юная мама Калеба получила сильные ожоги ног и серьезную психологическую травму. Насколько мне известно, все эти годы она испытывала проблемы с подвижностью и в конечном счете стала кем-то вроде писательницы-затворницы.

– Дописывает очередную книгу, – рассказал Калеб. – Серия, над которой она работала до этого, вызвала настоящий фурор. Издатель требует как можно больше новых историй.

Чем реже Сара Рид выбиралась на улицу, тем больше слов появлялось в ее новой рукописи. Она писала о преодолении и нечеловеческих испытаниях, а в последние годы еще и о действительно сильных женщинах. Цитата из ее книги: «На твоей хрупкости держится целый мир» – была записана на форзаце моего ежедневника, и я перечитывала ее каждый раз, когда ощущала бессилие.

– Рада, что у нее все хорошо, – робко улыбнулась я. – Насколько это возможно, разумеется.

– Разумеется, – повторил за мной Калеб. Допив кофе, он начал перекладывать стакан из одной руки в другую, а я, внезапно ощутив неловкость, решила перейти к делу.

– Ты говорил, тебе нужна помощь с подготовкой. Что конкретно ты надеешься получить от наших занятий?

– Прогресс? – осторожно предположил он.

– Думаю, мы можем выявить проблемные места и поработать над ними. – Я достала из сумки конспекты, которые успела найти, пока в спешке собиралась на встречу. – Давай пробежимся по списку тем и отметим те, что вызывают у тебя наибольшие трудности.

– Это биология? – Он подбородком указал на тетрадь в моих руках.

– Да.

– С ней у меня проблем нет.

– Окей, но я не взяла конспекты по химии. – Захлопнув тетрадь, я отпила немного кофе и, приятно удивившись вкусу, улыбнулась. – Кленовый пекан, да? Очень вкусно.

– Я все лето работал в кофейне, так что теперь неплохо разбираюсь во всей этой теме. – Калеб нервно взъерошил темно-русые волосы, как если бы его взволновало собственное признание.

Вместо подготовки к учебе в Беркли он осваивал профессию бариста. Я ничего не могла поделать со своим сердцем – оно замирало каждый раз, когда я осознавала, что только один из нас попал в университет мечты.

С тех пор как мы оба захотели в Беркли и начали посещать одни и те же углубленные курсы, я и Калеб стали кем-то вроде конкурентов. Причем не самых добрых. Мы то и дело поддевали друг друга, насмехались над неудачами в подготовке, предсказывали полный провал на экзаменах. Но когда дело дошло до реального краха надежд, я оказалась к этому не готова. Все злые слова, которыми мы обменивались, вдруг стали чем-то уродливым и ужасно постыдным. Я так сильно жалела о нашей нелепой вражде, что даже попыталась извиниться. Но Калеб не стал меня слушать. Впрочем, это совсем другая история.

– Похоже, ты овладел полезным навыком, – сказала я, имея в виду его работу в кофейне. – Знания вообще не бывают лишними.

– Ага, – отозвался Калеб. Его светло-зеленые глаза скользили по моему лицу, и я начала ерзать на стуле.

– В общем, пришли мне список тем, которые нам нужно разобрать. Я подготовлюсь и назначу встречу.

– Хорошо, Майли. – Меня всегда раздражала его немногословность, хотя обычно я ценила тех, кто говорит только по делу. – Что ты хочешь взамен?

Достав телефон, я открыла сайт университета и показала Калебу страницу, посвященную празднику осени.

– Это.

– У меня в глазах рябит от количества тыкв на экране, – пожаловался он в ответ. – Убери.

– Ты хотя бы заголовок прочитал? – Я помахала телефоном перед его лицом.

– Я в курсе про осенние традиции Беркли. А ты что, хочешь поучаствовать?

– Да, но мне нужна пара.

– И ты искала ее в приложении для знакомств? – Уголки его губ поползли вверх.

– Даже не думай меня осуждать! – Пригрозив ему пальцем, я убрала телефон и залпом допила оставшийся кофе.

– Да я просто удивлен. Не знал, что тебя интересуют подобные конкурсы.

– Ну вот представь себе.

– Если это то, чего ты хочешь, я помогу, – спокойно произнес он, слегка наклонив голову, будто изучая меня под другим углом.

– Придется много репетировать. Все участники танцуют вальс, и каждая пара представляет публике короткий медленный танец. Ты точно справишься?

– А почему я должен не справиться? Это ведь танцы, а не поступление в Беркли.

Уверена, он не пытался меня задеть, но это все равно случилось. Резко выпрямившись, я виновато опустила взгляд и принялась разглядывать свои ногти, покрытые прозрачным лаком.

– Ты уже выбрала образы для парада костюмов? – спросил Калеб, разрушив воцарившуюся тишину.

Я молча протянула ему ежедневник, предварительно открыв его на нужной странице.

– Почему тут все перечеркнуто? – уточнил он, читая составленный мною список. – Не тронуты только герои «Гордости и предубеждения».

– Эта идея показалась мне самой подходящей, – объяснила я, наконец-то придя в себя.

– А мне нравятся Чаки и Тиффани Валентайн^[3].

– Тебе не пойдут рыжие волосы.

– Зато у меня будет бутафорский нож.

– И полосатый свитер с джинсовым комбинезоном, – парировала я, не переставая морщиться.

– Чаки прикольный, – не унимался Калеб.

– Ты его брови видел?

– Он легендарный и узнаваемый.

– Зато образ мистера Дарси подчеркнет твои достоинства, – выпалила я и тут же пожалела о том, что сказала.

– Мои достоинства? – Красивое лицо Калеба вытянулось и застыло в несвойственной ему гримасе удивления. Он редко позволял себе столь яркую реакцию на чужие слова, но мне точно удалось его шокировать.

– Я имела в виду темный фрак, который носит герой, – сбивчиво пробормотала я, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Он подчеркнет твою осанку и… высокий рост.

Продолжая смотреть на меня как на инопланетянку, Калеб быстро кивнул и спросил:

– У вас с Элизабет одинаковые фамилии. Ты поэтому ее выбрала?

– Вообще-то, они отличаются, – возразила я.

– Разве что в написании.

– Я выбрала образы Лиззи и Дарси не поэтому.

– А почему?

– Мне нравятся их наряды. Не только на балу, но и в повседневной жизни. У той эпохи есть свой шарм. К тому же я безумно люблю «Гордость и предубеждение».

– Книгу?

– И книгу, и фильм, и сериал.

– Ла-а-адно, – протянул Калеб, скрестив руки на груди. – Будь по-твоему, Майли. Наряжусь Чаки в следующий раз.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я. Не думала, что он так быстро согласится.

– Здесь еще список музыки для медленного танца. – Он указал на соседнюю страницу в ежедневнике.

– Я собираюсь посоветоваться с хореографом. Выберем ту мелодию, которая лучше всего ляжет на танец.

– А со мной посоветоваться ты не хочешь?

– А тебе не все равно? – закатила я глаза.

– Не думаю, что смогу танцевать под музыку, которая вызывает у меня рвотный рефлекс.

– Ну я же смогу танцевать с парнем, который вызывает у меня тошноту.

Наши взгляды встретились, и мне почему-то стало тепло, несмотря на поднявшийся ветер. Сейчас мы очень походили на прошлые версии Калеба и Майли, которые учились в Оклендской школе и грезили поступлением в Беркли. Мы ругались и мечтали, мечтали и ругались – и так день за днем. Недели сменялись месяцами, и мы не заметили, как стали взрослее и выпустились. Надо же, я и не думала, что буду так сильно скучать по нашим перепалкам.

– А что случилось с твоим идеальным парнем? – вдруг спросил Калеб. – Видел вас рядом с фреской^[4] в Лягушачьем парке. Жалкое зрелище.

– Это было свидание, – раздраженно пояснила я. – И ничего жалкого в нем не было. Мы прекрасно провели время.

– Так прекрасно, что даже расстались.

– А ты что там делал?

– Участвовал в уборке мусора в День Земли.

Университеты высоко ценят абитуриентов, занимающихся волонтерской деятельностью. Я и сама регулярно посещала подобные мероприятия, хотя не переставала чувствовать себя самозванкой. Мне казалось, что добро должно идти исключительно от сердца, но все, кого я знала, старались только ради получения дополнительных преимуществ в глазах приемной комиссии.

– Так что, – прервал мои размышления Калеб, – почему вы расстались?

– Да я и сама не знаю, если честно. – Пожав плечами, я постучала ногтями по столику. – Он много чего сказал, как будто еще не определился с точной причиной.

– Может, он просто не захотел участвовать в празднике осени? Дерек не похож на любителя медленных танцев.

– Он бросил меня ровно в тот момент, когда я собиралась ему об этом сказать. Так что вряд ли.

– А как там… в Беркли? – Как только он заговорил об университете, его голос поблек. – Справляешься?

Мне хотелось рассказать ему о Чон Соль, с которой я подружилась, и о профессоре химии Ларсе Хопкинсе, из-за которого я заново влюбилась в эту науку, а еще о четырнадцати миллионах книг в двадцати семи библиотеках университета… Но разве я могла говорить об этом с Калебом? Как бы он себя почувствовал, начни я восхвалять Беркли и все, что с ним связано? Не желая ранить его еще сильнее, я приняла безразличный вид и бросила:

– Нормально. – Вспомнив о второй части вопроса, быстро добавила: – И да, я справляюсь, но не без труда.

– Ты будто не об университете мечты говоришь, а о фермерском рынке. – Темные брови Калеба взмыли вверх, и он недоверчиво уставился на меня.

– Беркли как Беркли, – пожала я плечами. – Такой же, как на фотографиях.

– Странная ты какая-то.

– Почему?

– Я же помню, как ты визжала, узнав о поступлении.

– Та эйфория давно прошла, – соврала я. Меня все еще трясло от вида кампуса и всего, что было вокруг. Похожие на античные белоснежные колонны Мемориальной библиотеки Доу заставляли мое сердце биться в два раза чаще, и я понятия не имела, когда это пройдет.

– Но репетиции будут проходить в университете? – уточнил Калеб.

– В спортивном комплексе Беркли на Бэнкрофт-вэй. Я пришлю тебе адрес.

– А это ничего, что я у них не учусь?

– Хотя бы один из пары должен быть студентом Беркли, – ответила я и тут же зажмурилась. – То есть… все в порядке, это разрешено.